Книги
Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии
Перед приездом американской и британской делегаций дома, где они должны были поселиться, обставили заново. Старую мебель выбросили, а вместо нее разместили новые предметы обстановки, зачастую совершенно не сочетающиеся друг с другом цветом, размером и стилем. Во время этих перестановок повсюду были установлены скрытые микрофоны. Чтобы ни одно произнесенное в этих стенах слово не ускользнуло от советской разведки, весь обслуживающий персонал: официанты, истопники, швейцары и горничные, – были служащими НКВД и являлись глазами и ушами Сталина[216]. Ко 2 июля все было готово: в Потсдаме и Бабельсберге были восстановлены два аэродрома и железнодорожная станция, дороги между Потсдамом и Бабельсбергом отремонтированы, вся местность вокруг этих двух городков зачищена от немцев и бдительно охранялась частями НКВД, а все подслушивающие устройства были установлены где надо. Сталин был готов принять Трумэна и Черчилля.
Для Сталина главной задачей на предстоящей конференции было признание за Советским Союзом права на все то, что с таким трудом было завоевано им во время войны; также он рассчитывал добиться наиболее выгодного для СССР разделения Германии на оккупационные зоны. Ситуация в Азии тоже была вопросом первостепенной важности. Сталин был столь же решительно настроен захватить территории, обещанные ему в Ялте, как и защитить свои завоевания в Польше и Германии. Однако успешной реализации советского плана войны мешало несколько обстоятельств. Первой преградой было то, что СССР был обязан соблюдать условия пакта о нейтралитете. Объявляя войну Японии, советское правительство должно было как-то обосновать нарушение пакта – в первую очередь для того, чтобы избежать сравнения с нацистской Германией, атаковавшей Советский Союз, несмотря на пакт о ненападении. Поэтому Сталин рассчитывал на то, что Трумэн и Черчилль сами пригласят его принять участие в Тихоокеанской войне.
Вторым серьезным препятствием к войне с Японией было время, и для Сталина это был ключевой вопрос. Для того чтобы забрать все призы, обещанные ему в Ялте, Советский Союз обязан был принять участие в войне на Дальнем Востоке, хотя бы в течение одного дня. Но при этом Красная армия должна была нанести японцам сокрушительное поражение: преждевременных действий следовало избегать любой ценой, и, чтобы гарантировать себе убедительную победу, время нападения следовало выбирать очень тщательно. Благодаря дипломатическим маневрам японцев в Москве Сталин знал, что капитуляция Японии является всего лишь вопросом времени. Он предполагал, что в Токио обеспокоенно следят за стремительным продвижением советских войск к маньчжурской границе, и понимал, что ему не удастся слишком долго рассчитывать на наивность японцев. Генералиссимус отчаянно боялся, что война может закончиться до того, как советские войска пересекут границу с Маньчжурией.
Кроме того, оставалась нерешенной еще одна проблема: согласно Ялтинскому соглашению, Сталину было необходимо получить одобрение Китая. Советский вождь очень хотел прибыть в Потсдам, имея на руках подписанный договор с Китаем, и без устали работал над этим вплоть до самого отъезда из Москвы. Однако, к великому его разочарованию, переговоры с китайцами оказались прерваны до того, как обе стороны пришли к согласию. Сталин хотел, используя как приманку свое обещание вступить в войну с Японией, заручиться поддержкой Трумэна и заставить неуступчивых китайцев принять требования советского правительства. Впрочем, не исключено, что он уже тогда рассматривал возможность вступления в Тихоокеанскую войну и без заключения договора с Китаем.
16 июля, сразу после прибытия в Потсдам, Сталин позвонил в Читу командующему Дальневосточным фронтом маршалу Василевскому и спросил его, есть ли возможность перенести нападение на 10 дней ранее запланированной даты начала операции между 20 и 25 августа. Василевский ответил, что «сосредоточение войск и подвоз всего самого необходимого для них не позволяют» ускорить подготовку к операции. Сталин временно согласился с осторожной оценкой Василевского. Дэвид Холловэй, однако, считает, что первоначальной датой нападения было выбрано 11 августа[217].
Как на выбор Сталиным даты вступления в войну повлиял американский атомный проект? Согласно Холловэю, эксперту по Сталину и атомной бомбе, 10 июля нарком государственной безопасности СССР В. Н. Меркулов послал Берии отчет, в котором говорилось, что в июле американцы проведут первые испытания атомной бомбы – возможно, в тот же день, 10 июля. Эта информация была передана Сталину до его отъезда в Потсдам, однако Холловэй не считает, что она каким-либо образом повлияла на решение Сталина о переносе даты нападения. Он полагает, что, хотя Сталин знал о запланированных ядерных испытаниях, советский вождь, судя по всему, не ожидал, что эта бомба будет использована против Японии. «Вероятно, Сталин думал, – пишет Холловэй, – что между первыми испытаниями и фактическим применением бомбы в боевых условиях пройдет намного больше трех недель» [Holloway 2007: 170].
Американцы получают разведданные Magic
Разведданные
Прибыв в Бабельсберг и получив разведданные
Получены новости о том, что японцы пытаются заручиться помощью русских, чтобы те помогли им выбраться из этой войны. Самого Хирохито заставили отправить послание Калинину и Сталину. Ситуация меняется – какой же долгий путь мы проделали с того воскресного утра, когда пришли вести из Перл-Харбора!
Макклой сразу же подумал о том, какой эффект произведет предъявление ультиматума с учетом новых обстоятельств: «Сейчас самый подходящий момент для того, чтобы опубликовать наше предостережение. Скорее всего, это даст нам то, чего мы хотим – скорейшее завершение войны; по крайней мере, оно приведет их в сильное смятение, даже если будет отвергнуто». Форрестол тоже оставил в своем дневнике за 13 июля такую запись: «Сегодня благодаря перехваченным телеграммам от Того к Сато появилось первое реальное доказательство того, что японцы желают завершить войну». Также там говорилось: «Того далее пишет о том, что единственным препятствием к окончанию войны является требование союзников о безоговорочной капитуляции, и если мы будем на этом настаивать, японцы, безусловно, продолжат сопротивление»[219]. Хотя Уэкерлинг на основании этих разведданных заключил, что японцы пытаются затянуть войну, Стимсон, Макклой и Форрестол, ознакомившись с телеграммой Того, пришли к совершенно иному выводу.
16 июля Стимсон написал президенту докладную записку, в которой утверждал, что предъявление ультиматума Японии вкупе с угрозой вступления в войну Советского Союза заставит японцев задуматься о «масштабных маневрах американских войск». Здесь важно отметить, что Стимсон положительно расценивал участие СССР в Тихоокеанской войне. «Вопрос о том, следует ли заранее информировать русских о наших намерениях в этом отношении, – писал он, – будет зависеть от того, удастся ли нам на приемлемых для нас условиях заключить с ними соглашение об их вступлении в японскую войну». Под «условиями вступления в японскую войну» Стимсон, скорее всего, имел в виду данное Сталиным обещание поддержать Национальное правительство Китая; также он был заинтересован в том, чтобы Советский Союз участвовал в международном контроле над атомной бомбой. 16 июля Стимсон написал письмо и Бирнсу, приложив к нему черновик ультиматума Японии. Он попросил госсекретаря организовать срочное совещание для обсуждения содержания этого ультиматума, который, как подчеркивал Стимсон, «имел в данный момент первостепенную важность»[220].
Однако Бирнс был против срочного ультиматума Японии. Стимсон записал в своем дневнике: «Он [Бирнс] наметил временные рамки для [вынесения] предупреждения, которые, судя по всему, были согласованы с президентом, поэтому я не стал настаивать»[221]. Эти «временные рамки», которым суждено было сыграть ключевую роль во всей потсдамской истории, скорее всего, зависели от двух ожидаемых и взаимосвязанных, по мнению Трумэна и Бирнса, событий: исхода ядерных испытаний и вступления в войну Советского Союза.
В своих воспоминаниях, относящихся к 11–12 июля, Бирнс тоже упоминает о переписке Того и Сато, утверждая, что проигнорировал эти сведения, потому что «советники [Того] <…> явно верили, что смогут избежать смещения императора и даже сохранить часть захваченной территории». Хотя первый сделанный Бирнсом вывод можно обосновать тем, что Того не соглашался на безоговорочную капитуляцию, второе предположение Бирнса было явной ошибкой, так как в депеше японского министра иностранных дел речь шла о полном отказе Японии от всех завоеванных ею территорий. Если Стимсон, Макклой и Форрестол расценили разведданные
С учетом того, что Бирнс на самом деле не являлся таким идеологически непримиримым сторонником уничтожения императорского строя, как некоторые приверженцы жесткой линии из Госдепа, возникает вопрос: почему он занял настолько непоколебимую позицию в ситуации с безоговорочной капитуляцией? Ключом к этой загадке служат его слова о связи между безоговорочной капитуляцией и атомной бомбой. В своих мемуарах он писал, что «если бы японское правительство согласилось на безоговорочную капитуляцию, не было бы необходимости сбрасывать атомную бомбу». Однако, возможно, это утверждение правильнее будет читать в обратном порядке: «Настаивая на безоговорочной капитуляции, мы могли оправдать атомную бомбардировку».
Также Бирнс заострил внимание на том, что японцы обратились за помощью к Москве: «Японское правительство решило действовать через Советский Союз, а не через Швецию или Швейцарию, тем самым дав русским понять, что готово пойти на любые уступки на Дальнем Востоке. Они надеялись, что, удовлетворив требования русских, добьются их поддержки в переговорах» [Byrnes 1947:211–212]. Бирнса беспокоили дипломатические маневры, предпринимаемые японцами в Москве. Он опасался того, что Советский Союз добьется от Японии территориальных и прочих уступок в ущерб интересам Соединенных Штатов.
18. «Большая тройка» на Потсдамской конференции: Черчилль (слева), Трумэн (в центре) и Сталин (справа). Между Сталиным и западными союзниками явно ощущается дистанция. РГАКФД
С учетом всего вышесказанного, действительно ли американское руководство хотело, чтобы Советский Союз выполнил взятые на себя в Ялте обязательства и вступил в войну на Тихом океане? Как следует из мемуаров Трумэна, по мнению американского военного командования, участие СССР в войне должно было приблизить капитуляцию Японии. Однако высшие лица в руководстве страны понимали и политические последствия этого участия. Поэтому они пытались по возможности добиться капитуляции Японии до того, как Советский Союз вступит в войну. Это являлось одной из тех вещей, которые необходимо было учитывать, выбирая время для предъявления ультиматума Японии. Требование о безоговорочной капитуляции, вступление СССР в войну, атомная бомба – вот три фактора, определявших «временные рамки» Потсдамской декларации.
Первая встреча Трумэна и Сталина
«Огаста» пришвартовалась в Антверпене утром 15 июля. Оттуда Трумэн и его сопровождение проследовали в Малый Белый дом в Бабельсберге. Потсдамская конференция официально должна была начаться 16 июля, но поскольку Сталин прибыл в Берлин только днем 16-го числа, начало конференции было отложено на день.