Таким образом, когда 17 июля этот вопрос обсуждался на заседании Объединенного комитета начальников штабов, в распоряжении ОКНШ было два противоречащих друг другу предложения. Леги зачитал докладную записку Объединенного комитета стратегических исследований с поправками к черновику Стимсона. Он пояснил, что «данный вопрос обсуждался на политическом уровне и было предложено исключить эту фразу». Это заявление Леги явно намекает на то, что Трумэн с Бирнсом уже обсудили это и приняли решение убрать из текста ультиматума обещание сохранить конституционную монархию. Маршалл предложил принять поправки, сделанные ОКСИ. На следующий день, по предложению Арнолда, Объединенный комитет начальников штабов утвердил текст прокламации с поправками ОКСИ. Затем ОКНШ отправил президенту пояснительную записку, объясняя внесенные поправки теми же самыми словами, что были использованы в резолюции Объединенного комитета стратегических исследований. В этой докладной записке ни слова не было сказано о контраргументах, приведенных Оперативным управлением[244].
С точки зрения ОКНШ, этот вариант ультиматума был самым удачным, поскольку в нем Соединенные Штаты не давали обязательства поддерживать какую-либо конкретную форму правления, при этом оставив за собой право не допустить к власти правительство, которое бы их не устраивало. Леги и Маршалл активно поддерживали Стимсона, Грю и Форрестола, пытавшихся добиться отмены требования о безоговорочной капитуляции. Вырезав, несмотря на сопротивление Оперативного управления, из текста прокламации пассаж, обещавший японцам конституционную монархию, Объединенный комитет начальников штабов утвердил более суровый по отношению к Японии вариант ультиматума.
Правки, внесенные ОКСИ в черновик Стимсона, вызывают много вопросов, ответов на которые у нас до сих пор нет. Кто из членов Объединенного комитета стратегических исследований внес эти изменения и с какой целью? Почему Маршалл и ОКНШ согласились с этой правкой, несмотря на возражения Оперативного управления? Почему Стимсон и Макклой молча смирились с поражением? Почему они хранили молчание по этому важнейшему вопросу в своих дневниках? Ключом к разгадке, возможно, является то, что нам известно о встречах Стимсона с Трумэном (16 июля) и Бирнсом (17 июля), а также о заявлении Леги, сделанном 16-го числа. Тогда Стимсону было сказано, что президент и Бирнс определили «временные рамки» окончания Тихоокеанской войны. Попытки военного министра убедить президента отказаться от требования о безоговорочной капитуляции в свете мирных маневров японцев в Москве завершились неудачей. Стимсон, очевидно, почувствовал, что Трумэн и Бирнс непоколебимы в своем стремлении добиться безоговорочной капитуляции. Что касается ОКНШ, то после того, как Леги сообщил, что Трумэн и Бирнс уже решили изъять из текста прокламации обещание конституционной монархии, начальникам штабов не оставалось ничего другого, как только принять это решение.
Великобритания и Потсдамская декларация
Важно отметить, что в подготовке Потсдамской декларации немаловажную роль сыграли и британцы. Джордж Сэнсом, крупный специалист по истории Японии, был координатором, отвечающим за взаимодействие между британским посольством и Объединенным англо-американским комитетом начальников штабов. Находясь в контакте со множеством американских экспертов по Японии, в частности с Хью Бортоном, Сэнсом оказал существенное влияние на формирование политики США относительно оккупации Японии. До Потсдамской конференции Сэнсом и Грю встречались и обменивались мнениями по поводу безоговорочной капитуляции. Позиция, занятая Великобританией в вопросе Потсдамской декларации, во многом была обусловлена взглядами Сэнсома.
Посольство Великобритании было хорошо осведомлено о разногласиях, существовавших в американском правительстве в связи с вопросом о безоговорочной капитуляции. Сами британцы считали, что ключевыми в этой ситуации должны стать следующие три принципа: во-первых, союзники не должны навязывать Японии какую-либо форму правления; во-вторых, они не должны требовать отречения императора или упразднения императорского строя; и, в-третьих, они не должны проводить в Японии экономическую политику, которая не позволит жителям страны обеспечивать себе достойное существование[245].
Великобритания обсуждала с Соединенными Штатами Потсдамскую декларацию, апеллируя к этим трем постулатам, однако ее позиция была слабой, и взаимодействовать с американскими партнерами ей приходилось с большой осторожностью. Особенно важно было не вступать в конфронтацию с Трумэном и Бирнсом из-за статуса императора.
Уже в самом начале конференции в Потсдаме американцы спросили мнение британцев насчет чернового варианта прокламации. Представители Великобритании внесли в переданный им Бирнсом документ три поправки. Во-первых, они предложили, чтобы потсдамский ультиматум был адресован японскому правительству, а не японскому народу, как в исходном тексте. Бирнс отклонил это предложение. Вторая поправка касалась оккупации. Британцы предложили, чтобы после капитуляции состоялась только частичная, а не полная оккупация Японии и чтобы она осуществлялась через посредничество японского правительства, а не напрямую оккупационными силами союзников. Это была единственная поправка, принятая американцами. Третье изменение, которое посольство Великобритании и Министерство иностранных дел считали самым важным, касалось статуса императора. Британцы возражали против свержения Хирохито и упразднения императорского строя. Однако Бирнс и Трумэн уже вычеркнули слова о «конституционной монархии с сохранением существующей династии» из черновика Стимсона, и Трумэн с Бирнсом наотрез отказались принимать эту британскую поправку. В конце концов англичанам пришлось уступить США в этом вопросе[246].
Стимсон получает отчет Гровса
Стимсон получил известия об успехе испытаний под кодовым названием «Тринити» уже 16 и 17 июля, но первые сообщения были такими короткими, что только после первого полного отчета Гровса, прибывшего 21-го числа, фактор атомной бомбы стал играть в американском стратегическом планировании важную роль. После того как руководство США осознало, какие возможности дает им новое оружие, атомная бомба совершенно изменила весь процесс принятия решений.
В своем отчете Гровс был не в силах скрыть охвативший его восторг: «Впервые в истории произошел ядерный взрыв. И какой взрыв!.. Эти испытания превзошли наши самые оптимистичные ожидания». Он объяснял, что высвобожденная при взрыве энергия превышала 15–20 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте и полностью уничтожила стальную вышку высотой 100 футов (30,5 метров), на которой было установлено ядерное устройство. Далее Гровс писал: «Мы все сознаем, что настоящая проверка еще впереди. В войне с Японией значение будут иметь только боевые испытания»[247]. Часы, отсчитывающие время до момента первой атомной бомбардировки, ускорили свой ход.
Стимсон был впечатлен отчетом Гровса и зачитал его вслух Трумэну и Бирнсу в Малом Белом доме. После этого чтения президент выглядел «крайне оживленным». Трумэн поблагодарил Стимсона за известия, которые внушили ему «совершенно новую уверенность», и снова сказал военному министру, что рад его приезду в Потсдам. Черчилль подметил, что на состоявшемся на следующий день совещании Трумэн «из-за чего-то находился в очень приподнятом настроении духа и самым решительным образом противостоял русским». О том же в своем дневнике писал и Макклой: «Большая Бомба придала Трумэну и Черчиллю твердости, после того как они получили отчет Гровса. На следующем совещании они вели себя как мальчишки с большим красным яблоком, о котором никто не знает». Реакцию Трумэна на новость об успешном испытании «Тринити» заметили многие, но ни очевидцы этих событий, ни историки никогда ничего не писали о том, как восприняли перемену в поведении западных союзников Сталин и советская делегация[248].
В течение следующих двух дней Стимсон был занят борьбой со своими оставшимися в Америке подчиненными. Когда он вернулся в свою временную резиденцию в Бабельсберге, его ожидала там совершенно секретная телеграмма от Гаррисона: «Все ваши местные военные советники, занятые в подготовке, однозначно предпочитают ваш любимый город и будут счастливы использовать его в качестве первой цели, если те, кто в пути, выберут его из четырех возможных мишеней с учетом местных условий в момент атаки». Стимсон считал, что ему уже удалось вычеркнуть Киото из числа городов, предназначенных для атомной бомбардировки. Однако Гровс вновь внес «любимый город» военного министра в этот список в качестве приоритетной цели атаки. Гровс с самого начала мечтал сбросить первую бомбу именно на Киото, чтобы продемонстрировать ее мощь на примере изолированной от остальной Японии древней столицы, окруженной горами. По его мнению, японцы потеряли бы волю к сопротивлению, увидев, как их древние храмы и сады обратились в прах. Разъяренный этим нарушением субординации со стороны Гровса, Стимсон немедленно отправил Гаррисону телеграмму, не дожидаясь одобрения президента: «Не знаю о каких-либо факторах, которые могли бы изменить мое решение. Наоборот, новые факторы здесь скорее подтверждают его»[249]. Этими «новыми факторами», по-видимому, было скорое вступление в войну Советского Союза.
Между тем пришла еще одна телеграмма от Гаррисона: «Пациент быстро поправляется и будет готов к последней операции в начале августа. Сложные приготовления к процедуре проходят так быстро, что о перемене планов мы узнаем не позднее 25 июля». На следующий день Стимсон показал Трумэну обе эти телеграммы. Трумэн был «исключительно доволен» тем, что им «удалось ускорить график». Он был счастлив узнать, что атомная бомба будет готова к использованию до того, как в войну вступят русские. Что касалось выбора цели, то он одобрил исключение Киото из этого списка. Также Стимсон встретился с Арнолдом, и тот тоже согласился с ним насчет Киото[250].
В десять часов утра 23 июля Бирнс позвонил Стимсону и спросил его, как продвигаются работы по проекту S-1. Для госсекретаря было крайне важно получить полное представление о временных рамках. По запросу Бирнса Стимсон послал Гаррисону очередную телеграмму: «Мы предполагаем, что операция может начаться в любой день начиная с 1 августа. Как только будет возможно, сообщите нам более точную дату; пожалуйста, напишите нам об этом сюда, где очень ждут эту информацию». Он также известил Гаррисона, что Киото должен быть исключен из списка потенциальных целей, и написал, что это решение было утверждено «высшим руководством». Вскоре после отправки этой телеграммы Стимсон получил в ответ от Гаррисона два сообщения. В первом были перечислены города, выбранные для бомбардировки: Хиросима, Кокура и Ниигата[251]. Киото был спасен, но участь Хиросимы была предрешена.
Благодаря неустанным хлопотам Стимсона древнюю столицу Японии удалось уберечь от ядерного апокалипсиса. Однако сохранение японского национального достояния было не единственной причиной, побудившей Стимсона отстоять Киото. У его действий был еще и политический мотив. 24 июля Стимсон и Трумэн разговаривали об атомной бомбе. Стимсон написал в дневнике: «Он [Трумэн] особенно энергично согласился с моей мыслью о том, что если мы не исключим [Киото], то чувство горечи, вызванное столь жестоким актом агрессии, не даст японцам склониться на нашу сторону во время долгого послевоенного периода и скорее толкнет их в сторону русских». Пощадив Киото, указывал Стимсон, Соединенные Штаты смогут «расположить к себе Японию в том случае, если русские проявят какую-либо агрессию в Маньчжурии». Выбор не только цели, но и времени атомной бомбардировки был напрямую связан с моментом вступления в войну Советского Союза. Вот что говорилось в ответной телеграмме Гаррисона:
Оперировать можно в любой день после 1 августа с учетом состояния здоровья пациента и погодных условий. Если исходить только из состояния пациента, есть некоторые шансы на проведение операции с 1 по 3 августа, хорошие шансы на 4 или 5 августа, и если не будет непредвиденного рецидива, то можно быть уверенным, что операция пройдет до 10 августа[252].
Утром 23 июля к Стимсону пришел Гарриман и сообщил ему о «новых требованиях, сделанных русскими». Мало того, что они предъявляли такие требования в отношении Европы, теперь они могли настаивать на передаче им полной опеки над Кореей. Придя в Малый Белый дом, Стимсон передал президенту слова Гарримана и сказал, что попросил Гаррисона указать точную дату, когда можно будет сбросить атомную бомбу. В своем дневнике военный министр записал:
Он [Трумэн] ответил мне, что подготовленная нами прокламация лежит у него на столе, что он одобрил наши последние поправки к ней и что он готов опубликовать ее, как только будет известен точный день операции. Мы недолго поговорили о последних требованиях Сталина, и он подтвердил мне то, что я уже слышал. Однако он сказал, что Соединенные Штаты занимают твердую позицию, и явно очень рассчитывал на новости о проекте S-1[253].
В голове Трумэна время предъявления ультиматума, вступление СССР в войну и атомная бомбардировка были вещами, тесно связанными между собой.