Трумэн публикует Потсдамскую декларацию

Сталин ожидал, что его попросят присоединиться к Потсдамской декларации[264]. Этот документ, подписанный Соединенными Штатами, Великобританией, Советским Союзом и Китаем, превратил бы войну с Японией в совместную операцию Объединенных Наций и тем самым придал бы определенную легитимность участию в ней СССР, даже несмотря на нарушение Москвой существующего пакта о нейтралитете. Поэтому подписание такой декларации Советским Союзом было бы равносильно объявлению войны Японии. С учетом того, что японцы возлагали свои последние надежды на посредничество Москвы, присоединение СССР к ультиматуму потрясло бы их и заставило капитулировать. Для Сталина же было важно, чтобы война продлилась достаточно долго, чтобы СССР успел принять в ней участие.

Однако атомная бомба изменила всю ситуацию вокруг совместной прокламации. Американское руководство изначально рассчитывало с помощью этого ультиматума добиться капитуляции Японии до начала наземной операции. Теперь же, когда стало известно, что к началу августа у американцев в распоряжении будут две атомные бомбы, декларация обрела новый смысл: ее необходимо было опубликовать до сброса первой бомбы. Кроме того, бомба изменила само предназначение этого ультиматума: теперь его цель заключалась скорее не в том, чтобы заставить Японию капитулировать до вторжения союзников во внутренние территории, а в том, чтобы стать последним предупреждением перед «быстрым и полным разгромом». Отказ Японии выполнить требования, предъявленные в этой декларации, послужил бы поводом для атомной бомбардировки. Более того, бомба решала вопрос с участием в войне СССР. Для того чтобы добиться от японцев капитуляции, Соединенные Штаты более не нуждались в помощи Советского Союза: напротив, американцам нужно было использовать бомбу, чтобы ускорить процесс и вынудить Японию капитулировать до того, как Советский Союз вступит в войну.

К 24 июля Трумэн и Бирнс утвердили итоговый вариант Потсдамской декларации. По словам Бирнса, ему был передан черновик Стимсона. После того как пришли новости об испытаниях атомной бомбы, Бирнс внес последние правки: «Копия, хранящаяся в моем архиве, подтверждает, что в текст были внесены некоторые предложения Черчилля, и сам президент оставил пером пару пометок». Мы не знаем, какие правки были сделаны Бирнсом, а какие Трумэном, и когда это случилось. Но очевидно, что кто-то из них вычеркнул следующее дополнение к пункту 12, сделанное Объединенным комитетом начальников штабов: «Японскому народу будет позволено самому выбрать будущую форму правления при условии предоставления достаточных гарантий, что подобные акты агрессии не повторятся в будущем». В такой редакции этот параграф звучал более жестко и менее ясно отвечал на вопрос о статусе императора. Черчилль и Иден предложили Трумэну с Бирнсом внести некоторые правки в этот документ. Американцы отвергли их предложение о том, чтобы адресовать ультиматум правительству Японии, а не японскому народу, но согласились на то, чтобы оккупация осуществлялась не напрямую оккупационными силами союзников, а косвенно – через японскую администрацию [Byrnes 1958: 296][265]. Впрочем, правительство Великобритании и не настаивало на сохранении монархического строя. Ввиду сильного сопротивления со стороны Трумэна и Бирнса Черчилль с Иденом решили не требовать пересмотра решения о безоговорочной капитуляции.

Стимсон также предпринял последнюю благородную попытку внести изменения в текст Потсдамской декларации. Ссылаясь на то, что в интересах США остановить экспансию Советского Союза в Азию, он в самый последний момент попытался включить в декларацию обещание сохранить в Японии монархическую форму правления. Встретившись с Трумэном 24 июля, Стимсон постарался вновь внести в текст ультиматума эти слова, вычеркнутые ОКНШ. Вот что он писал в своем дневнике:

Трумэн ответил на это, что уже отослал документ Чан Кайши и потому не может больше ничего в нем менять. Тогда Стимсон попросил Трумэна «внимательно проследить за тем, чтобы японцам передали эту информацию устно по дипломатическим каналам, если окажется, что это единственное, что удерживает их от прекращения сопротивления». Трумэн заверил его, что полностью разделяет эту позицию и что он обо всем позаботится[266]. Несмотря на все усилия Стимсона, Трумэн уже все для себя решил. Бирнс не стал отказываться от формулировки «безоговорочная капитуляция» и не дал никаких гарантий в отношении императора, и Трумэн с ним согласился. Заверение президента, что он будет держать в голове совет Стимсона, было пустым обещанием, и Трумэн совершенно не собирался его выполнять.

Почему Бирнс и Трумэн отвергли совет Стимсона вновь включить в текст декларации слова о том, что Японии будет позволено сохранить конституционную монархию? Вот что по этому поводу сказано в дневнике Уолтера Брауна за 24 июля:

Можно предположить, что ключевую роль в решении, принятом Бирнсом и Трумэном, сыграла перехваченная вторая телеграмма Того от 21 июля.

Биограф Бирнса Дэвид Робертсон утверждает, что, по мнению Бирнса, телеграмма от 21 июля скорее говорила о «намерении Японии продолжить сражаться, чем о готовности согласиться на безоговорочную капитуляцию» [Robertson 1998:431]. После войны Бирнс писал:

В телеграмме Того от 21 июля говорилось, что «у Японии не будет другого выбора, кроме как сражаться до последнего солдата, если враг продолжит настаивать на безоговорочной капитуляции», но также там было сказано, что «весь смысл московских маневров заключался в том, чтобы добиться капитуляции – но только не безоговорочной». Стимсон и Форрестол тоже прочли эту телеграмму, но пришли к совершенно иным выводам, чем Бирнс. Форрестол писал: «[Руководство Японии] в конце концов решило, что война должна быть продолжена со всем усердием и отчаянием, на которые была способна японская нация, но только если единственной альтернативой этому является безоговорочная капитуляция» [Mills 1951: 76]. Форрестол и Стимсон заключили, что Япония может прекратить сопротивление, если Соединенные Штаты пересмотрят свое требование о безоговорочной капитуляции и согласятся с тем, чтобы сохранить в Японии конституционную монархию и существующую династию.

Однако Бирнс относился к формулировке «безоговорочная капитуляция» так трепетно, словно она была высечена в камне. Робертсон объясняет эту непоколебимость госсекретаря тем, что он испытывал давление со стороны американского общественного мнения [Robertson 1998:435]. Однако вполне вероятно, что не менее важную роль играл и другой фактор. Вот что Браун еще записал в своем дневнике за 24 июля: «Дж. Ф. Б. все еще надеется выгадать время, веря, что после атомной бомбы Япония капитулирует и Россия не успеет принять большое участие в бойне, благодаря чему мы сможем продавить свои требования насчет Китая»[268]. А вот слова Форрестола: «Бирнс сказал, что очень надеется завершить японское дело до того, как вмешаются русские, держа в уме ситуацию с Дайреном и Порт-Артуром» [Mills 1951:78]. Когда Форрестол напомнил Бирнсу, что, по словам Трумэна, «главной задачей в Потсдаме было добиться участия России в войне», Бирнс ответил: «…скорее всего, позиция президента изменилась; я, однозначно, никогда не разделял этих взглядов» [Byrnes 1958: 297].

Однако остается один вопрос: если Бирнса так сильно волновала экспансия Советского Союза в Китай, почему он не прислушался к совету Стимсона о том, чтобы воспрепятствовать вступлению СССР в войну? Благодаря разведданным Magic ему было прекрасно известно, что отказ от требования о безоговорочной капитуляции и гарантия конституционной монархии с сохранением существующей династии могли склонить японцев к скорому прекращению сопротивления. Более того, он также знал, что ультиматум, в котором шла речь о безоговорочной капитуляции, будет Японией отвергнут.

Ключевыми здесь являются слова: «после атомной бомбы Япония капитулирует». Они предлагают нам другую трактовку этой ситуации – еще более дьявольскую. Для Бирнса атомная бомба, бывшая тузом в рукаве США, имела абсолютный приоритет. Атомная бомба должна была заставить японцев капитулировать, а русских – воздержаться от участия в войне. Поэтому атомную бомбу необходимо было использовать. Для того чтобы сбросить бомбу, США необходимо было предъявить Японии ультиматум, в котором было бы сказано, что отклонение требований, содержащихся в декларации, приведет к «быстрому и полному разгрому». Поэтому декларация должна была быть отвергнута японцами, чтобы у США было оправдание использованию атомной бомбы. Лучшим способом добиться всего этого было настаивать на безоговорочной капитуляции. В дневнике Брауна за 26 июля есть такая запись: «Было опубликовано совместное обращение к Японии. Это была прелюдия к атомной бомбе»[269]. Еще до ответа японцев на Потсдамскую декларацию Бирнс знал, что этот документ был прелюдией к бомбе.

А как же Трумэн? Невозможно поверить, что он не понимал всех нюансов, связанных с содержанием Потсдамской декларации, моментом ее опубликования и подписями, стоявшими в конце документа. Он знал, что Хэнди отдал Спаатсу приказ подготовиться к атомной бомбардировке. Он должен был быть в курсе разведданных Magic и благодаря этим расшифровкам знать, что японцы пытаются добиться отмены безоговорочной капитуляции для завершения войны. Поэтому он, безусловно, обязан был понимать, что декларация, в тексте которой содержится требование о безоговорочной капитуляции, будет отклонена японцами. Для Трумэна было важно не принимать никакого решения и позволить событиям протекать своим чередом. Джордж Элси, офицер военно-морской разведки, прикомандированный к штурманской рубке на «Огасте», вспоминал: «Трумэн ничего не решил, потому что у той ситуации не было никакого решения. <…> Это было все равно что пытаться остановить поезд на полном ходу»[270]. Трумэн прежде всего думал о том, чтобы ничто не помешало атомной бомбардировке.

В своем потсдамском дневнике за 25 июля Трумэн восхищается разрушительной силой атомной бомбы, которая «вызвала полное уничтожение стальной вышки высотой 60 футов» и «повалила стальную вышку в полутора милях от взрыва». Сознавал ли он, что эта разрушительная сила приведет к не имеющему прецедента убийству и страданию гражданского населения? Вот что сказано далее в его дневнике: