20 июля Сато послал в Токио две телеграммы. В первой, под номером 1416, он объяснял, что имел в виду под словами «принять безоговорочную капитуляцию или капитулировать на условиях, мало чем от нее отличающихся», которые он употребил в телеграмме № 1406. Он соглашался с тем, что Япония должна настаивать на сохранении кокутай, но даже это требование не должно было считаться непреложным[235]. Затем посол в Москве отправил еще одну телеграмму (№ 1427). В этом послании он утверждал, что противник в настоящий момент полностью контролирует ситуацию на море и в воздухе и потому начнет высадку десанта в Японию только после того, как полностью уничтожит индустриальную и сельскохозяйственную инфраструктуру страны. Сато предсказывал, что, даже если такое вторжение состоится, японцы будут готовы сражаться и умереть до последнего человека.
Тем не менее все наши офицеры и солдаты, так же как и народ, который уже утратил боеспособность в связи с ничем не сдерживаемыми бомбардировками нашей территории зажигательными бомбами, не спасут императорский дом, погибнув геройской смертью на поле боя. Должны ли мы беспокоиться только о безопасности императора, когда в жертву могут быть принесены 70 миллионов его подданных?
Что касается сохранения кокутай, то Сато предложил, чтобы правительство отказалось от этого требования на мирных переговорах, объявив это чисто внутренним японским делом, к обсуждению которого можно было вернуться после войны на специальном собрании, посвященном изменению конституции. Противник, вполне вероятно, согласился бы на это предложение. Если конституционный конвент выступит за сохранение императорского дома, это решение приобретет дополнительный вес благодаря тому, что будет поддержано мировым общественным мнением. Следует заметить, что Сато трактовал понятие кокутай в узком смысле – как сохранение императорского дома. В этом вопросе позиции Сато и Того совпадали. На самом деле это была консолидированная позиция всего японского МИДа[236].
Отчаянные мольбы Сато, видимо, только разозлили Того еще сильнее, и 21 июля министр иностранных дел послал своему послу в Москве еще две телеграммы. В первой из них он напомнил Сато, что «миссия чрезвычайного посланника Коноэ осуществлялась в соответствии с волей Императора». Однако в следующей своей депеше (телеграмма № 932) Того сделал шокирующее заявление. Он писал, что Япония не согласится на безоговорочную капитуляцию. «Даже если война затянется, – предупреждал он, – и станет ясно, что дело не ограничится одним лишь кровопролитием, по воле Императора вся страна как один человек выступит против врага, если тот будет настаивать на безоговорочной капитуляции». Весь смысл московских маневров, объяснял Того, заключался в том, чтобы добиться капитуляции – но только не безоговорочной. Поэтому, продолжал он, по соображениям внешней и внутренней политики будет невыгодно и невозможно «сразу же заявлять о каких-то конкретных условиях». Того раскрывал перед Сато свою стратегию:
Соответственно, мы надеемся заключить соглашение с британцами и американцами после того, как, во-первых, князь Коноэ известит русских о наших конкретных намерениях, высказанных Его Императорским Величеством, и, во-вторых, мы проведем переговоры с русскими, выслушав их требования в отношении Дальнего Востока.
Эта телеграмма завершалась настоятельным требованием выполнить поручение японского правительства и добиться посредничества Москвы[237].
Сато добросовестно отнесся к этому заданию и 25 июля вновь встретился с Лозовским. В ответ на письмо Лозовского от 18-го числа, где заместитель наркома иностранных дел спрашивал о целях миссии Коноэ, Сато четко прояснил позицию японского правительства, не оставив никаких недомолвок, которые могли содержаться в его предыдущем запросе от 12 июля. Миссия Коноэ, объяснил он, имеет задачей официально и конкретно «просить посредничества советского правительства положить конец нынешней войне». Князь Коноэ был лично выбран императором в качестве его доверенного эмиссара. Он сообщит советскому правительству условия окончания войны и обсудит конкретные предложения для укрепления японо-советских отношений во время и после войны.
Несмотря на разъяснения Сато, Лозовский попросил японского посла изложить все эти соображения в письменном виде. Далее он спросил, намерено ли японское правительство прекратить войну с Великобританией и США и какие конкретные предложения по улучшению будущих японо-советских отношений есть у князя Коноэ. Очевидно, Лозовский стремился затянуть переговоры с японцами, для того чтобы выгадать больше времени для подготовки советского нападения[238].
25 июля Того поручил Сато добиться встречи с Молотовым и рассказать ему о намерениях японского правительства. Инструкции министра иностранных дел были такими: 1) сделать акцент на том, что «Япония обратилась за посредничеством в первую очередь именно к России»; 2) разъяснить, что «приезд чрезвычайного посланника позволит Сталину приобрести репутацию миротворца»; 3) сказать Молотову, что японцы «готовы полностью удовлетворить советские требования по Дальнему Востоку»; и 4) проинформировать русских: «В том случае, если советское правительство останется безучастным к нашей просьбе, у нас не останется другого выбора, как пойти другим путем»[239]. Также в этой телеграмме Того писал, что Япония никогда не согласится на безоговорочную капитуляцию, но, возможно, присоединится к Атлантической хартии.
Того действовал одновременно на двух направлениях. Во-первых, он добивался заключения договора с Советским Союзом. Соглашаясь уступить требованиям Москвы в отношении Маньчжурии, Южного Сахалина, Кореи и Северных Курил, он рассчитывал убедить Сталина выступить посредником между Японией и Великобританией с США. С учетом разрастающегося конфликта между Советским Союзом и союзниками из-за положения дел в Польше и Восточной Европе, нельзя сказать, что этот избранный Того курс был полностью утопичен.
Во-вторых, Того готовил почву для переговоров с Великобританией и Соединенными Штатами. Его телеграммы к Сато можно интерпретировать как сигнал американцам и англичанам о том, что главным камнем преткновения на пути к миру является требование о безоговорочной капитуляции. Того, безусловно, понимал, что японские дипломатические маневры в Москве могут стать предметом обсуждения на Потсдамской конференции. На самом деле Сато уже пришел к выводу, что, поскольку ответ Лозовского пришел 18 июля, через день после начала конференции, союзники по антигитлеровской коалиции уже обсудили сделанное японцами предложение[240]. Кроме того, благодаря пропагандистским передачам Захариаса японское правительство знало, что Соединенные Штаты могут отказаться от требования о безоговорочной капитуляции и предложить мир на условиях, оговоренных в Атлантической хартии. Поэтому, с точки зрения Того, оставалось обсудить только одно – статус императора и сохранение императорского дома. Но главный вопрос по-прежнему так и оставался нерешенным: как убедить армию согласиться капитулировать на этих условиях?
Объединенный комитет начальников штабов редактирует черновик Стимсона
Пока Трумэн и Сталин разыгрывали начало своей шахматной партии, в военной секции Потсдамской конференции происходили очень важные события. 16 июля начальники американского и британского штабов провели объединенное совещание. Начальник британского Генерального штаба, фельдмаршал Алан Брук, высказал свои соображения насчет последнего пункта ультиматума Стимсона, где говорилось о сохранении института императора. Для британцев, сражавшихся на захваченных японцами территориях, прекращение огня имело жизненно важное значение, и авторитет императора мог сыграть в этом вопросе огромную роль. Поэтому Брук предложил, чтобы «вскоре после вступления русских в войну» союзники дали японцам понять, что император сможет сохранить свое место.
Представители Объединенного комитета начальников штабов США объяснили, что эта проблема уже обсуждалась на политическом уровне. Леги заметил, что «было бы хорошо, если бы премьер-министр изложил президенту свои взгляды и предложения насчет того, как объяснить японцам, что подразумевается под словами “безоговорочная капитуляция”»[241]. Леги тайно поддерживал Брука в этом вопросе и надеялся, что Черчилль сможет убедить Трумэна отказаться от требования о безоговорочной капитуляции. Это объясняет, почему Черчилль завел данный разговор с Трумэном на встрече, прошедшей 18-го числа.
17 июля на совещании Объединенного комитета начальников штабов состоялось обсуждение чернового варианта прокламации за авторством Стимсона. В начале месяца этот документ был передан на рассмотрение Объединенного комитета стратегических исследований (ОКСИ) – наблюдательного совета, в который входили заслуженные офицеры самого высокого ранга, «чье влияние временами не уступало и самому ОКНШ» [Villa 1976: 69]. ОКСИ пришел к выводу, что вариант Стимсона является «в целом удовлетворительным», но предложил внести изменения в раздел ультиматума, где шла речь о том, что Японии, возможно, будет позволено сохранить конституционную монархию. Эти слова, говорилось в резолюции Объединенного комитета стратегических исследований, «могут быть неверно истолкованы таким образом, будто Организация Объединенных Наций намерена низложить или казнить нынешнего императора и заменить его каким-то другим членом императорской семьи». Далее там было сказано следующее: «…радикальные элементы в Японии могут расценить это как обязательство сохранить императорский строй и почитание императора». Хотя в настоящее время радикалы составляли небольшую часть японского общества, «в преддверии неминуемого полного разгрома эта группа может рассчитывать на рост своего влияния в будущем». По всем этим причинам ОКСИ предложил внести следующую правку в черновик прокламации, составленный Стимсоном:
Оккупационные войска союзников будут отведены из Японии, как только будут достигнуты наши цели и как только будет учреждено мирно настроенное и ответственное правительство в соответствии со свободно выраженной волей японского народа. Это может произойти и в рамках конституционной монархии с сохранением существующей династии, если мировое сообщество будет полностью убеждено в том, что такое правительство никогда более не прибегнет к агрессии. Японскому народу будет позволено самому выбрать будущую форму правления при условии предоставления достаточных гарантий, что подобные акты агрессии не повторятся в будущем[242].
Предложение комитета стратегических исследований изменить этот пункт ультиматума было пощечиной Стимсону и всем тем, кто пытался сохранить монархический строй в Японии. Более того, доводы, приведенные ОКСИ в пользу этой новой редакции, были крайне неубедительны. Обещание сохранить конституционную монархию вряд ли можно было истолковать как намерение «низложить или казнить нынешнего императора». Напротив, слова о конституционной монархии «с сохранением существующей династии» могли быть восприняты как ответ на ключевой вопрос, волновавший японцев в связи с требованием о безоговорочной капитуляции: будет ли им позволено сохранить институт императора. К тому же в Японии вряд ли существовали «радикальные элементы» (кроме горстки сидевших в тюрьмах коммунистов), являющиеся яростными противниками сохранения императорского строя. Трудно понять, из какого источника Объединенный комитет стратегических исследований взял информацию о том, что движение против сохранения монархии набирает силу. Кто именно стал инициатором написания такой резолюции, где ультиматум Стимсона подвергся критике в самой важной его части, остается загадкой. Вмешательство ОКСИ вызвало гнев со стороны Оперативного управления Военного министерства, где изначально и был составлен этот текст прокламации. По мнению представителей ОУ, весь смысл пункта о конституционной монархии был в том, чтобы убедить японцев капитулировать, не дожидаясь полного разгрома.
13 июля Оперативное управление передало генералу Хэнди, заместителю начальника штаба армии США, докладную записку, защищая свою позицию от нападок ОКСИ. В ответе ОУ было сказано, что первое замечание, сделанное комитетом стратегических исследований, можно разрешить, уточнив понятие «конституционная монархия». Что касается второго возражения ОКСИ, то, поскольку «радикальные элементы» были столь немногочисленны и вряд ли могли оказать какое-либо влияние на решение действующего правительства Японии о капитуляции, этот аргумент был объявлен полностью несостоятельным. Далее в заявлении ОУ говорилось следующее:
Главная цель опубликования этой прокламации заключается в том, чтобы убедить Японию капитулировать и избежать тяжелых потерь в битве до победного конца. Практически все сходятся на том, что при решении, соглашаться ли на условия капитуляции, главным для японцев станет вопрос о неприкосновенности императора и существующей династии. Поэтому, с военной точки зрения, представляется необходимым однозначно заявить о том, что мы собираемся предпринять в отношении императора.
Исходя из этого, Оперативное управление внесло новое изменение в уже исправленный ОКСИ документ: «Японскому народу будет позволено самому выбрать будущую форму правления при условии предоставления достаточных гарантий, что подобные акты агрессии не повторятся в будущем, решить, хотят ли они оставить своего императора в качестве конституционного монарха»[243]. Оперативное управление подчеркнуло, что данная позиция в полной мере разделяется Стимсоном и Макклоем. Хэнди переслал эту докладную записку Маршаллу в Бабельсберг.