– В чем дело?

– Мы можем пройти в кабинет?

Я отвел его в кабинет и позвал К. К. Я умею справляться с плачущими заключенными, но у нее это лучше получалось.

– Что случилось, Билли? Тебя что-то расстроило?

– Марк Бриджер убил ребенка. Это показали по телевизору.

– Неужели? А раньше ты не знал этого?

– Он сказал мне, что сидит за вооруженное ограбление.

Это было очень в стиле Бриджера. Он всем лапшу на уши вешал.

Бриджера выпускали из камеры некоторое время, но затем, когда приблизилась дата суда, я снова посадил его под замок. К тому времени все в медицинском отделении уже знали, что он сделал, и это было ради его собственной защиты. Сначала он был в камере, которая находилась в блоке X, и его окно выходило на крыло K, заключенные которого, выходя, могли заглянуть внутрь. До тех пор, пока мы не перевели его в блок Y, оттуда постоянно раздавались крики вроде «Ты труп, Бриджер!» и что похуже.

В медицинском отделении в те дни, как и всегда, были очень опасные преступники – убийцы и все такое. Так почему же никто здесь не пытался причинить ему вред? Я не знаю. Может быть, им просто нравилось отделение, и они не хотели, чтобы их перевели отсюда, а может, их всех покорило его сраное обаяние.

Бриджер не был глуп. Он знал, что я не идиот и не собираюсь мириться с его дерьмом. Я заставлял его быть настороже. Я бы не стал сидеть и разговаривать с ним ни о чем. Обычно, впрочем, я был довольно общителен. Я как-то сидел в комнате отдыха и разговаривал с Джеймсом Уайтхедом в течение двух с половиной часов. Но с этим отморозком? Нет. Но каждый день я видел его, жуткого, как черт, болтающего с медсестрами.

– Сэмикинс, – сказала однажды утром К. К., – не мог бы ты поговорить с Марком Бриджером?

Она выглядела недовольной, и протянула мне скомканный кусок ткани. Я развернул его – внутри оказалась бритва без лезвия. Заключенного во время бритья запирали за дверью, а на дверь вешали табличку, предупреждающую, что там внутри бритва. Затем мы забирали бритву обратно – на случай, если лезвие вытащат, чтобы причинить себе вред.

– Вот так он мне ее дал, – сказала она, раздраженная тем, что этот придурок решил, что она не проверит, прежде чем выбросить ее в мусорное ведро.

Я встал, мгновенно перейдя в режим Джонатана Васса. Бриджер не уважал наши правила. Политики и начальство были бы недовольны тем, что я собирался сделать, но мне было наплевать. Он был просто заключенным, как и любой другой здесь – и на самом деле он был гораздо хуже многих, и его пора было поставить на место.

Он был в камере в конце блока, слева, Y11. Я отодвинул засов и сел на его кровать.

– А теперь послушай меня, придурок, – сказал я, понизив голос, чтобы он звучал более угрожающе. – Если ты еще раз попытаешься принять кого-нибудь из нас за клоунов, спрячешь лезвие, сваляешь дурака – что угодно, я превращу твою жизнь в ад.

Силенок у меня хватает, и, когда я в таком настроении, мало кто станет со мной спорить, даже парень с таким страшным прошлым. В 2004 году он был осужден за то, что угрожал полицейскому мачете, а три года спустя получил условный срок за то, что ударил кого-то в споре из-за тачки. К тому времени, как я закончил разговаривать с ним, он уже почти плакал. Я забрал лезвие, захлопнул дверь и пошел в кабинет. Когда К. К. вошла, я заполнял свои формы ОУЗКР.

– Спасибо за это, мистер Сэмворт, – сказала она со смиренным выражением лица.

Марк Бриджер быстро сообразил: его отправили прямиком в медицинское отделение «Манчестера», и это говорит о том, что он в полном дерьме – остальная часть тюрьмы, должно быть, ненавидела его. Поэтому он придумал новый способ обороны: начал вести себя странно, неловко, притворился психически больным. Брэддерс знала, что он притворяется, но подыгрывала.