По дороге я позвонил Эми и сказал, что мне нужно побыть одному. Одежду я выбросил в уличный бак. Я залез в душ и, должно быть, провел там не меньше сорока минут, вылил на себя полный флакон геля, скреб себя с ног до головы мочалкой, просто до мяса. И я все еще не мог избавиться от чертового запаха. Эми принесла мне чашку чая и спросила, не хочу ли я чего-нибудь поесть. Я не хотел. Она снова ушла в маленькую комнату. На следующий день я, как обычно, был на работе, Брэддерс тоже, а позже пришла и Никки. Мы всегда так делали – просто продолжали работать.
С тех пор каждый раз, когда я садился в машину, этот гребаный запах словно окутывал меня с ног до головы. Я не мог и не хотел никому этого рассказывать. Я потратил шестьдесят фунтов на полную чистку салона, хотя денег у нас было мало. Эми, которая не знала, почему я это сделал, пришла в ярость. Я повесил в машину три ароматизатора – красный, белый и синий, – и ей стало дурно. Я тоже постоянно чихал. Я ездил с опущенными стеклами – в любую погоду. Но ничто не меняло запаха Никпона. Однажды около десяти вечера я ехал домой по шоссе А580, и он был сильнее, чем когда-либо, – вонь словно вернула меня обратно в ту камеру. Я свернул с дороги и остановился у обочины. Это было отвратительно. Мне очень нравился этот мой маленький Peugeot 406, и он обошелся мне в 1500 фунтов (примерно 150 000 рублей) – больше, чем я когда-либо тратил на машину. Но я вышел и оставил его там. На мне не было пальто, я был в трех километрах от дома, весь путь пришлось тащиться в гору, но, усталый и замерзший, я шел пешком.
Когда я пришел домой, Эми спросила, где машина. Как обычно, к этому времени она уже вышла из себя. Вот как я обращался с ней после Никпона. Я просил у нее прощения позже, когда она призналась, что знала, что что-то не так. Я просто не мог сказать ей, что бросил машину на дороге, потому что она воняла парнем, который умер три месяца назад. Позже психолог объяснял мне, что запахи тесно связаны с памятью. Люди покупают духи, которыми когда-то пользовалась их мама, и это мгновенно возвращает их обратно в прошлое. В выходной день я продал машину за пятьдесят шесть фунтов – меньше, чем стоила чистка. К счастью, мать Эми тогда одолжила нам немного денег, и мы купили еще одну тачку.
Несколько месяцев спустя, в один прекрасный весенний день, я столкнулся с одним из тех парней из другого крыла, которые работали с нами в ту ужасную ночь. Он стоял возле тюрьмы со своей овчаркой.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Да, – ответил он. Но по тому, как он это сказал, было ясно, что это не так. – А ты? Ты вспоминаешь эту… штуку? – продолжил он. – Тебе снятся кошмары?
– Да, мне снились кошмары, – сказал я. – А тебе?
– И мне, – ответил он. Этот парень проработал в тюрьме почти сорок лет. – Я никогда в жизни не видел ничего подобного, Сэм, и не хочу видеть это снова. Меня это до сих пор тревожит, и я не могу выкинуть случившееся из головы.
17. Этот очаровательный мужчина
В 2012 году у меня разболелось плечо. Играя в регби, я вел с этой стороны и теперь заплатил за это. Сустав пульсировал, словно больной зуб. Я не мог спать из-за боли, и через некоторое время у меня не оставалось другого выбора, кроме как сделать операцию. Суеверный человек мог бы назвать это предзнаменованием того, что я начинал выдыхаться. Я попытался отодвинуть мысли о Никпоне на задний план, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это последствия того стресса начали вылезать наружу.
Как бы то ни было, я отсутствовал на работе уже четыре недели и ходил с рукой на перевязи, когда мне позвонил менеджер и сказал, что я должен прийти на собеседование. На этот раз это не было дисциплинарным наказанием.
Поскольку медицинское отделение отчаянно нуждалось в кадрах, начальство решило начать набор персонала. Требовалось двенадцать сотрудников, а не четыре. Это правильное решение, но те из нас, кто уже работал, должны были подать заявление снова. Я, как и любой бы на моем месте, не был в восторге от этого, но пошел на собеседование и благополучно прошел его, так же как и десять новых работников, и подразделение продолжало работать – так же профессионально, как и раньше. Пациенты, однако, были такими же трудными, как и всегда.
Парень по имени Бобби был довольно пугающим. Ростом 190 см, весом где-то 100 кг. Ему было чуть за сорок, и он поступил к нам из «Особняка монстров» в Уэйкфилде. Детоубийца, направлявшийся в психиатрическую больницу.
Этот парень был нездоров с детства, но он никогда не попадал в психиатрическую клинику, ни разу не лежал в больнице, не работал, а еще ему никогда не ставили диагноз. У него была семья – жена и двое маленьких детей. Однажды его супруга ушла куда-то и оставила его с детьми – как обычно и делают все нормальные люди. Когда она вернулась домой, он смотрел телевизор.
– А где дети? – спросила она. – Уже спят?
– Нет, – сказал он ей, – они в ванной.
Она пошла туда и увидела, что он задушил их обоих – невообразимый ужас.
Однажды, когда Бобби еще не был постоянно закрыт в камере, он вышел в коридор с телевизором и держал его над головой Брэддерс, пока она с кем-то разговаривала. Если бы он ударил ее или просто уронил ящик ей на голову, я бы ничего не успел сделать.
– Бобби, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, – что случилось, парень?
Брэддерс обернулась, чтобы посмотреть, что происходит, и ее лицо исказил страх. Пациент был крупным парнем. Телевизор был тяжелым и мог убить ее.