– Ничего, С., – заверил тот меня. Он всегда называл меня просто С.

Он посмотрел на брата, и я тоже. Тот был готов к побегу, это было мне совершенно ясно. Офицер, прикованный к нему наручниками, тот, что из Стрэнджуэйс, выглядел напряженным, и, смею сказать, я тоже побелел. Я никогда не испытывал такого напряжения. Люди ждали сигнала. Тягостное ожидание длиной в несколько минут.

Дэвид снова посмотрел на брата. Парень кивнул, но Дэвид покачал головой. Я как будто покинул собственное тело.

– Пойдем, С., – сказал он.

Когда он обнял свою маму, напряжение частично развеялось. Я взглянул на его брата, который выглядел очень разочарованным, но один не собирался бежать без другого. Мы вернулись к фургону, где другие офицеры читали газету и жевали шоколад – как будто ждали, чтобы забрать нас после игры в бинго.

Похороны номер три были очень печальными. К тому времени я уже работал в медицинском отделении в Стрэнджуэйс, и на этот раз проблема была не в тех, кто нас там ждал, а в сопровождающих офицерах, и главным виновником был несносный придурок из рядов отдела оперативной поддержки в фургоне. И наша маленькая вылазка не увенчалась оглушительным успехом.

– Ох уж этот чертов придурок, – сказал Мистер Эмпатия, офицер, работавший в крыле, когда я подошел к камере. – Он уже два дня колотит в дверь, брыкается и грозится покончить с собой.

Когда я нашел мальчика, он был в часовне с Генри, тюремным капелланом. Ростом около 190 см, кроткий мужчина в очках и с седыми волосами, Генри походил на капитана Бёрдси[42], только не такой обветренный. В тюрьме многие сотрудники сомневаются в пользе от присутствия различных церковных работников, которые – все без исключения – не думают плохо о людях и просто пытаются что-то сделать для них. В крыле К мы видели, что Генри и остальные его коллеги слуг божьих, возможно, мешали окружающим. Но в медицинском отделении он открылся мне с совершенно другой стороны. Генри был фантастическим, настоящим сокровищем, ответственным и добросовестным, и он действительно помогал нам. Сестра Мария, монахиня, сделала то же самое, что и имамы.

В общем, Генри рассказал мне, что произошло. Этот парень сидел в тюрьме уже неделю и должен был отсидеть еще одну. Это был его первый раз в тюрьме, двухнедельный срок, очевидно, это был не такой уж плохой человек. Два дня назад умерла его маленькая дочь, которой было всего шесть месяцев.

Когда Генри услышал об этом, он пошел к нему и сказал, что ему нужно еще раз поговорить с начальством. Он так и сделал, но Мистер Эмпатия велел ему отвалить, поэтому заключенный бросил в него стул, за что его и заперли, пока капеллан не узнал. Генри привел его в часовню, чтобы немного успокоить.

Когда я встретил этого парня, то удивился: такой скромный, вежливый и уважительный. Но он был буквально раздавлен. Затем пришел недоумок номер два, еще один офицер, который плохо относился к заключенным. Он сказал, что будет командовать, пока я прикован к заключенному. У нас уже был шофер и еще третий офицер – не знаю, зачем было нужно работать вчетвером. Вряд ли тот парень был Йоркширским потрошителем.

Водитель предупредил нас, что мы попадем в пробку и можем опоздать.

– Плевать, – сказал тот засранец, вообще не способный к сочувствию. – Если мы опоздаем, значит, опоздаем. Это не мои похороны.

Как вообще можно было такое сказать? Парень всхлипывал. К счастью, мы прибыли вовремя, и этот придурок в фургоне.

Нас встретил священник, представился, и мы пошли к могиле. Там была девушка, подруга заключенного. Думаю, они на самом деле были влюблены. Ужасно грустно: пришло меньше десятка человек, включая нас. Прозвучало что-то вроде проповеди. Гроб вызвал у меня слезы. Такой крошечный, очень печальное зрелище. Краем уха я слышал, как этот недоумок в фургоне покуривает и смеется невыносимо громко. Гроб опустили в землю, никаких объятий между парнем и девушкой, очень торжественное дело. Мы ехали обратно молча, и только Мистер Трепло постоянно нарушал тишину.

Когда мы вернулись, уже было время ужина, и старший офицер в приемке сказал мне, что парню нужно вернуться в крыло на перекличку.

– Послушай, – сказал я, – он только что похоронил свою шестимесячную дочь. Давай посадим его в камеру, напоим чаем и дадим ему еще немного времени здесь.

Мы так и сделали.

К моменту четвертых похорон я уже был, можно сказать, экспертом по подобному сопровождению. Дежурным был тот самый офицер, который передал Квиггерса, коматозника, в госпиталь, а затем отправился на плотный английский завтрак. Парень во время его первого сопровождения был в наручниках, а за рулем сидел Дерганый Боб, водитель. Зэк был жилистым ублюдком, которого я четыре раза сдерживал в Форест-Бэнке и «Манчестере». К пятидесяти годам у этого тупоголового рецидивиста за плечами было тридцать приговоров, он был просто ходячий источник проблем, и Любитель Завтраков хотел, чтобы мои руки были свободны – на всякий случай. Но сегодня заключенный вел себя смирно. Это были похороны его отца.