– Прошу прощения за все это, – сказал он. – Спасибо, что привезли его.

Затем он повернулся к толпе и начал что-то им говорить – судя по всему, он пытался их успокоить. Я не понимал, на каком языке парень говорил, но меня забавляло, что «черт» ни с чем не перепутаешь, а он вставлял это слово то тут, то там. В саду было около пятидесяти человек – только мужчины, ни одной женщины. Он пригласил нас в дом. Толпа высыпала на дорогу и теперь окружала фургон.

Наш герой расчистил проход – толкаться по тропинке было все равно что пройти сквозь строй.

Когда мы подошли к входной двери, какой-то парень положил руку мне на грудь, что я воспринял не слишком любезно.

– Сними обувь, – сказал он.

– Это моя форма, – сказал я. – Если вы хотите, чтобы я снял обувь, мы не войдем.

Снова вмешался наш спаситель, голос здравого смысла, и мы вошли наконец в гостиную. Коридор был забит битком, и гостиная тоже, все в комнате стояли – за исключением покойного в центре внимания в открытом гробу на столе. Он, вероятно, был бы уже похоронен, если бы его сын не смог приехать раньше, как я теперь знаю, мусульмане предпочитают делать это быстро. Наш подопечный был расстроен и выплакал все глаза.

Парень, который провел нас, спросил, все ли в порядке, чтобы молиться. Что я мог ему сказать? Это был настоящий шок для меня и Высокого Парня. Они все опустились на молитвенные коврики, и моему коллеге ростом 190 см, все еще пристегнутому к заключенному наручниками, ничего не оставалось, кроме как преклонить колени рядом. Когда заключенный наклонился вперед, то же самое сделал и Высокий Парень. Все молились вместе, и каждый раз, когда они падали ниц, ему тоже приходилось. Если честно, это выглядело довольно смешно, но мне удалось сдержать смех.

Несмотря на горе, заключенный вел себя очень хорошо. Тот парень обнял его, как и все остальные, обмениваясь короткими фразами. Он в последний раз посмотрел на отца, и мы ушли.

Как только мы вышли на улицу, враждебность вокруг вспыхнула снова. Ветровое стекло фургона было оплеванным, и водитель выглядел не слишком веселым. Люди пинали машину, плевались и осыпали нас бранью. Это были самые долгие 20 минут в его жизни, сказал он. Когда мы втроем оказались в фургоне, раздалось: «Дамы и господа, запускайте двигатели!» И мы отправились в путь в стиле 500 миль Индианаполиса[40], – без промедления.

Вторая моя похоронная вылазка прошла в компании парня по имени Дэвид Каплан. Он сидел со своим другом по имени Бобби Темплтон, который ступил на преступный путь в шестнадцать. На самом деле они были всего лишь двумя из полудюжины очень умных вооруженных грабителей, хотя, если подумать – наверное, эти ребята были не слишком смекалистыми, раз их поймали. Они нападали на супермаркеты в отдаленных районах, где можно награбить столько же денег, сколько в банке, но с гораздо меньшим риском.

Темплтон попал в тюрьму уже во второй раз – он начал участвовать в вооруженных ограблениях в тринадцать лет. Когда он попал к нам, ему было восемнадцать, и его первый срок было не очень большим. За те полтора года под стражей эти двое ребят заработали огромный авторитет среди местных. Парни, осужденные за мелкие правонарушения, такие как драки или угон автомобиля, начали следовать некоему образцу поведения этой маленькой банды с фотографиями последних дорогих кроссовок и других модных вещей на стенах.

Еще один парень из их компании, Толстяк, весил 130 кг, а выглядел лет на тридцать, хотя ему было всего восемнадцать, и ездил на Porsche Carrera 4. У них было богатство, престиж, телки, байки… все. Они вскружили головы окружающим, и у них появились подражатели – и многие из этих подростков позже стали опасными преступниками. В ближайшие годы они поступят в Стрэнджуэйс как заключенные категории А.

Отец Дэвида Каплана, известный бандит, умер, и семья спросила, могут ли офицеры отвезти парня на похороны. Его старший брат, отбывавший наказание в тюрьме «Манчестер», тоже собирался поехать. Мы подобрали его – и еще одного офицера – по дороге.

Итак, я снова был в Солфорде. И в этот раз я был прикован наручниками к заключенному. Когда мы прибыли на место, нас тут же окружили около сорока молодых людей, и ситуация снова стала пугающей. Один из них открыл дверцу фургона, и несколько человек забрались внутрь, чтобы пожать руки братьям.

– Здорово, пацаны, как дела? Отлично… – типичные манчестерские гопники, ведущие себя так, словно нас тут нет. Мы были бессильны, и они нам это демонстрировали.

К тому же у меня было дурное предчувстие. Мы вышли из фургона, и мимо как раз проехала черная карета, запряженная двумя кобылами, с гробом внутри. Потом мы познакомились с остальными членами семьи.

Хотя, как я понимаю, родители Дэвида давно разошлись, его мама была там, рыдая, как и подруга Каплана, как и все кузены, тети, дяди и прочие родственники, стоявшие в очереди, чтобы обнять наших заключенных. Когда они прижимали Дэвида к себе, то оказывались прямо у меня перед носом – меня обдавало духами, лосьоном после бритья и слезами. Это было чертовски некомфортно. Сам Дэвид был расстроен, его брат тоже. Да, они были преступниками, но такое открытое горе все равно заставляет вас сочувствовать.

Служба проходила в часовне на кладбище. Мы сели впереди, сразу за матерью. Брат Дэвида и его офицер сидели рядом с нами. Остальные офицеры стояли сзади, мы их не видели. Служба закончилась, и я уже подумал, что мы можем ехать, но нет. Часовня опустела, и старший офицер сказал, что мы идем к могиле. «Черт возьми, – подумал я, – я не хочу быть там». Но мы все же вышли через черный ход. В траурной процессии было около 200 человек, все одеты в черное, и нам пришлось пробираться сквозь толпу. Там было несколько очень больших парней в черных пальто, темных очках, с бородами и всяким таким. Это было похоже на проводы Тони Сопрано[41]. Мы были не только в меньшинстве, но и окружены.

Гроб опустили в могилу, бросили цветы, и я стал оглядываться. Разум шалит в таких страшных ситуациях, но я был убежден, что оружие выставлено на всеобщее обозрение, и уверен, что видел револьвер, засунутый в брюки. Кажется, я видел болторезы, хотя, пожалуй, мне могло просто это почудиться. Мне казалось очевидным, что эти двое планировали смыться. Повсюду валялись трупы, фургона уже не было видно. Я спросил Дэвида, что происходит.