Зависимые – политически корректный термин для наркоманов. Но для меня он означает тех, кто все-таки может работать или в какой-то степени поддерживать свою жизнь, но у кого есть зависимость. Все мы к чему-то пристрастились. Я неравнодушен к мотоциклам, пиву Stones Bitter и бисквитам с кремом. Наркоман или торчок, называйте это, как хотите, – уже что-то другое. Я бы не назвал это выбором образа жизни, но для некоторых все может закончиться именно так – множеством тюремных сроков за кражи со взломом и грабежи.

В Форест-Бэнке у нас был один торчок, которому сделали операцию на глазу. Врач сказал мне: «Я выну ему глаз, загляну внутрь и вставлю обратно». В больнице была комната ожидания с телевизором, и предполагалось, что мы подождем его там.

«Да уж, – подумал я, – у нас тут собственный эпизод „Катастрофы”[36]».

– Но дело в том, – продолжал он, – что мне понадобится ваша помощь, причем дважды. Вы когда-нибудь видели, как наркоманы ведут себя при введении общего наркоза?

Мы не видели.

– Он будет драться. Я сделаю ему местную анестезию, потом дам веселящий газ. Считаем до десяти, ему повезет, если он дойдет до шести.

Нам пришлось его держать, когда он вдохнул. Парень напрягался и брыкался в течение нескольких секунд, а затем затих и вырубился.

Я никогда не видел ничего подобного тому, что произошло дальше. Зэк, должно быть, поднялся с койки на полметра. Он всеми своими ста пятнадцатью килограммами навалился на меня, врачи и медсестры бросились на помощь, когда – бам! – он отрубился. Доктор попросил нас зайти в конце операции, когда он позовет нас, чтобы снова надеть наручники.

Я наблюдал за операцией, и это было захватывающе. Мой коллега же «вышел подышать свежим воздухом». Док откинул голову нашего парня назад и хорошенько порылся в ней, извлекая глаз из глазницы, как маринованную луковицу на веревочке. Когда врач закончил и вставил глаз обратно, он попросил нас вернуться в палату. Наручники были надеты, и док сделал еще одно «предсказание».

– Мы бы вырубились на час от такого, – сказал нам доктор. – Но не этот парень. Он будет…

Вдруг Одноглазый валет[37] резко вернулся к жизни и стремительно выпрямился. Это было похоже на эпизод «Ходячих мертвецов». Черт побери, это заставило нас подпрыгнуть. Такие парни и делают тюремных офицеров особенно стойкими.

В Форест-Бэнке было особое детоксикационное крыло. Если в тюрьму прибывал наркоман, его отправляли сначала туда и прописывали ему пяти-семидневный курс таблеток DF118, и следующие несколько дней он трясся. У заядлых наркоманов это занимало пару недель. Но парни, которые, скажем, отбывали 6-месячный срок там, после этого начинали посещать тренажерный зал, немного набирали вес и выглядели вполне здоровыми. Многие покидали тюрьму уже без зависимости от наркотиков или как можно ближе к этому, – их шанс изменить свою жизнь и выбирать верный путь.

Затем, в 2003 году, появился метадон – и почти в одночасье для сотен заключенных был проложен новый путь в ад. Вы наркоман? Да. Вперед! В медицинском мире это было модно, но для тюрем это был кошмар.

В Стрэнджуэйс и в других местах была похожая история, хотя государственный сектор начал использовать метадон только лет через пять. Вместо того чтобы заключенные освобождались относительно здоровыми и бодрыми – кстати, это лучшее время для консультантов из наркоконтроля захомутать их, – происходило следующее: они приходили тощими маленькими ублюдками и уходили тощими маленькими ублюдками. Конечно, есть и толстые наркоманы – может быть, они курят травку и едят жареную курицу, – но у большинства из них внешность и харизма потертых трубочистов. И они поддерживают этот вид и образ жизни, сидя на метадоне.

Один или два могут сесть на него, получая уменьшенную дозу, слезть, а затем начать колоться героином. Порочный круг: детоксикация, а потом опять героин. Тюрьма должна продолжать предлагать свою программу детоксикации заключенным – права человека, понимаете? – так что это продолжается в течение десяти лет или больше – зависит от срока наказания… метадон, героин, метадон, героин, метадон, героин. Так можно и закончить с армией заключенных, которые каждый день стоят в очереди за колесами.

Они выпьют воды, встанут перед сканером сетчатой оболочки глаза, протянут удостоверение медсестре, которая передаст его другой, получат пластиковый стаканчик с водой, чтобы пить до и после приема своих пятидесяти миллионов, или сколько там они принимают таблеток, чтобы не могли отрыгнуть это «лекарство» и продать его другим.

В верхней тюрьме все было под контролем, в нижней – не особо. В то время там не было нормального сканирования сетчатки глаза и работало меньше персонала; процесс проверки личности был менее строгим; вода иногда была, иногда нет – два разных подхода в одной и той же тюрьме. Один парень, разговаривая с приятелем, протянул свое удостоверение, и медсестры сделали все как обычно. Второй тоже дал им свою карточку, но, когда его дозу положили на поднос, первый парень взял и ее – получил двойную дозу. Зэки постоянно пытаются провернуть что-нибудь такое. Этот парень был просто авантюристом, которого перевели в медицинское отделение. Он проспал восемь часов, и все.

Если это часть программы детоксикации, из-за сидения на метадоне заключенные должны перестать употреблять другие наркотики? Нет. Они все еще колются героином. Принимают трамадол[38]. Глотают антипсихотики. Нюхают кокс и все остальное, что получается достать. Таким образом, все, что мы действительно делали, так это добавляли дополнительное блюдо в меню. Метадон насыщает организм, поэтому каждый раз, когда человеку тяжело, становится немного легче. И однажды его навсегда усыпляет эта мерзкая зеленая вонючая жидкость, которая не приносит никакой пользы.

В тюрьме много смертей, связанных с метадоном, особенно в «Манчестере». За то время, что я был там, у нас, должно быть, случилась где-то дюжина – это за десять лет, хотя я думаю, что никто из официальных лиц никогда не признает этого.