Итак, мы отправились в путь с метателем говна.
Сестра из отделения в больнице «Северный Манчестер» хорошо знала Тома Смита. Это была та самая больница, где он напал на медсестру, так что им было сложновато забыть его.
Пока мы разговаривали с медперсоналом, из него вывалилась большая какашка. К. К. одела его в больничную сорочку, так что мы получили полный обзор его костлявой задницы. Сотрудники скорой помощи посмотрели на меня, и я извинился, сам не знаю почему: он просто был грязным ублюдком.
Медсестра спросила, зачем он это сделал.
– Отвали, шлюха, – сказал он, соскребая дерьмо с кровати и отправляя его на пол. Нас не смогли достаточно быстро доставить в боковую палату.
В палате стояла духота, вентиляции не было. Нам пришлось ждать два часа, прежде чем приехал врач. К этому моменту зэк еще раз обосрался, и палата стала вонять просто адски – а мы были прямо напротив главной стойки регистрации. Смит попытался плюнуть в доктора, назвал его ублюдком и отказался сдавать кровь или подписывать отказ.
– Послушайте, – сказал доктор, отведя меня в сторону. – Если мы возьмем его кровь, а потом он откажется от лечения, то ладно. Мы хотя бы попробовали. Если мы даже не попытаемся, а он уедет отсюда и умрет, у нас будут еще бо́льшие неприятности.
Мы вернулись в палату, доктор отошел в сторону, а Бумагомаратель накрыл голову Смита простыней. Мерзавец плевался, как верблюд, а я схватил его за хилую руку, положил ладонь ему на грудь и прижал к кровати. Любой наблюдавший за нами начальник пришел бы в ужас, но черт с ним, главное, что все получилось. Доктор вонзил шприц в придурка, взял кровь и избежал того, чтобы его окатили мокротой.
Том Смит, однако, теперь клокотал и булькал, маленькая машинка для производства дерьма. Мы пробыли в больнице три с половиной часа, и на меня накатила дурнота. Я и сейчас чувствую эту вонь. Бумагомаратель был прав. Мы часто смеялись от отчаяния. Смит отказался убираться, так же как отказался и от процедуры, накрыв простыней свою ужасную башку. Через четыре часа пришли наши сменщики. И никогда еще я не был так рад закончить рабочий день.
Затем был Кросби, парень из крыла А, не сексуальный преступник, а тот, кто проходил по программе собственной защиты – он залез в долги в крыле В из-за наркотиков. Мы приняли его в медицинское отделение потому, что у него было расстройство личности и он угрожал причинить себе вред.
Был прекрасный солнечный день, и мы вывели во двор около тринадцати заключенных, чтобы те могли немного размяться. Не успели они выйти, как я заметил, что мои зэки сбились в кучу возле забора.
– Мистер Сэмворт! Мистер Сэмворт! Впустите нас!
Это были парни категории А, требующие высокого уровня безопасности, из тех, с кем не хотелось бы встречаться на темной улице. И вот эти ребята сгрудились, как дети, в страхе прижимаясь друг к другу.
Посреди двора стоял Кросби, совершенно голый. Сначала я подумал, что он прикрывает свой член, но нет. У него в руках было дерьмо. Он медленно начал втирать эту дрянь себе в живот, грудь и голову. Вонь была невероятной.
– А-а-а-а! А-а-а! Держите его подальше от нас!
Три часа спустя, когда все успокоились и он помылся и переоделся, я спросил Кросби, что на него нашло.
– Не знаю, мистер С., – сказал он. – Просто мне показалось, что это правильно.
13. Солянка из наркоты
Наркотики всегда находят дорогу в тюрьму. Они повсюду. Можно быть самым находчивым офицером, отличаться трудолюбием и добросовестностью, и все равно, черт возьми, у вас не получится ничего с этим поделать. Я мог бы пробегать весь день, пытаясь отобрать у заключенных все запрещенные вещества, как-то бороться с этим – но человек в одиночку никогда не выиграет войну. Как только наркотики окажутся внутри тюрьмы, они начнут распространяться. Люди будут получать и принимать их.
Хотите верьте, хотите нет, но можно пройти мимо Стрэнджуэйс – почти в центре города! – и бросить туда что-то. В крыле К, где над дворами натянута сетка, зимой бросают снежки с запрещенкой, которую можно собрать, когда они растают.