– Ага. Я должен с кем-то поговорить об этом.
Поэтому он сказал мне кое-что, что я никогда не повторял, кроме того, что написал об этом в рапорте в службу безопасности. Это было действительно очень жутко, поэтому я спросил Джея, не нуждается ли он в консультации психолога. Если да, то мы разберемся с этим.
Конечно, полиция захотела, чтобы Джей переехал – хотя бы из этого крыла. Этот парень стоил тысячи уборщиков, и я был зол, что у нас его забрали. Но полиция полагала, что то, что Бриджер сказал Джею, было самым близким описанием того, что на самом деле произошло с девочкой. Если бы у суда возникли какие-то сложности с обвинением, они вполне могли бы вызвать его в качестве свидетеля, поэтому их пришлось разлучить.
В день, когда Бриджера увезли, Джей вернулся на службу уборщиком в больничное крыло уже через час. Медсестры действительно нуждались в нем – учитывая количество телесных жидкостей, с которыми приходилось иметь дело.
Я запросто мог иметь дело с заключенными, которые сердились или лупили меня по лицу. Когда драка казалась неизбежной, я мог с ней справиться. У меня были границы, я знал, с чем имею дело.
Но я обнаружил, что мне труднее всего справиться с тем, кто просто слоняется вокруг, скользкий, как слизняк. Я много работал сверхурочно, поэтому мог находиться рядом с ним шесть или семь дней в неделю, по двенадцать часов в день. «О, мистер Сэмворт, можно мне принять душ? О, мистер Сэмворт, могу я сделать то или это?»
Вся эта воздушно-волшебная вежливость вызывала тошноту. От такого у меня буквально крышу сносило от злости.
Медицинскому персоналу была предоставлена возможность присутствовать на его суде. Я отказался. Я не хотел больше ни минуты находиться в обществе этого монстра и, конечно же, не желал слышать, как он лжет и льстит, давая показания. Для него люди были просто пешками в безумной игре, ожидающими, когда он сделает свой ход.
Что мне действительно понравилось в Марке Бриджере, так это его приговор. Ему дали настоящий пожизненный срок, и правильно сделали. В Стрэнджуэйс он жил в относительном комфорте, знал всех вокруг и был заметной фигурой, вокруг него постоянно слонялись люди. После суда его отправили в тюрьму Уэйкфилд – тот самый «Особняк монстров». Когда сотрудники учреждения пришли забрать его из нашей приемки, я улыбнулся, увидев, что он дрожит, белый от страха.
В июле 2013 года по пути на работу я услышал по радио, что на него напали в тюрьме. Жестокий насильник схватил его, и это было возмездие, которое осуществил заключенный, а не общество. Он перерезал Бриджеру горло и оставил шрам на всю жизнь.
Я много думал о высшей мере наказания. Тюремщики постоянно говорят о ней. Когда постоянно находишься среди убийц и самых низших форм человеческой жизни, было бы странно этого не делать. В тюрьме есть очень неприятные люди, без которых цивилизованному миру было бы лучше.
Однако я пришел к выводу, что все не так просто. Тюрьма может стать гораздо худшим наказанием. Каждый раз, когда Марк Бриджер смотрит в зеркало, он видит этот шрам и боится за свою жизнь. Может быть, лучше, чтобы он, Дейл Креган и другие, подобные им, прожили сто лет, каждый день в страданиях и страхе, в мучительном подобии смерти, которую они заслужили.
С другой стороны, для семей жертв казнь, по крайней мере, гарантировала бы, что убийцы больше не представляют угрозы ни физически, ни эмоционально. Их фотографии не будут постоянно появляться в средствах массовой информации, как это было с Яном Брейди и Майрой Хиндли, и вызывать ужасные воспоминания.
Когда дело доходит до решения – я бы действовал по желанию пострадавших людей.
18. Отбросы общества
Худшие заключенные в Стрэнджуэйс проходили по программе вызывающего поведения, их размещали в блоке специального вмешательства с четырьмя или пятью камерами, как и само отделение специального вмешательства (ОСС) над изолятором в крыле Е. Более строгая охрана, меньше комнат отдыха, более жесткий режим. Все это призвано как-то повлиять на их поведение. Предоставлялись психологические консультации и психиатрическая помощь, чтобы вернуть их в число обычных заключенных. Хороший план, но он не всегда работает.
С некоторыми религиозными экстремистами взаимодействуют как раз по этой схеме, и знаете, я видел их достаточно много – они не собираются меняться. Такие заключенные могут успешно находиться под более жесткими ограничениями безопасности, но все же, возможно, через годы, в будущем, эти ребята прикончат кого-то, например тюремного офицера.
У нас в медицинском отделении был один парень со слабым здоровьем. Кажется, ему было немного за пятьдесят, но выглядел он лет на шестьдесят пять – семьдесят. В конце концов он отправился в Белмарш в качестве заключенного категории А. Он был настоящим проповедником ненависти, как Абу Хамза[44], парень с крюком. С нами он вел себя как старик, однако из-за его непредсказуемости и способности влиять на других мы держали его под замком. Нельзя позволять таким людям общаться с другими заключенными. Некоторые женщины из числа персонала говорили, что считают его жутким, но он никогда не говорил нам о своих религиозных взглядах.
Гарри Мак был придурком и рецидивистом, не жестоким – просто глупым. Его невозможно было перевоспитать. В Форест-Бэнке он часто оказывался в крыле для уязвимых преступников. Он не был ни сексуальным преступником, ни насильником – просто оказался уязвимым в тюремной суровой обстановке. Он оскорблял людей, которых не должен обижать, был слаб и легко поддавался влиянию. Примерно в 2012 году он перевелся в медицинское отделение в Стрэнджуэйс. Я не видел его сто лет – теперь у него была пышная борода.
– Сменил религию, парень? – спросил я.