Ни один из этих слухов не находит подтверждения в независимых источниках, и большинство их можно смело отправлять в кучу бульварного мусора, где в нашу постмодернистскую эпоху свалены статьи обо всех известных людях. Но бесспорен тот факт, что Гавел впал тогда в глубокую депрессию и начал даже всерьез раздумывать о возможности своей отставки[1017]. Чем дальше, тем чаще по нему было заметно, что он поддается фрустрации и испытывает разочарование, – а ведь именно к этим двум эмоциям у него всегда был иммунитет. В одном из таких приступов депрессии он написал в очередной инструкции для Града: «Дорогой Град, чаша переполнилась. Что-то сгнило то ли во мне, то ли в КПР (Канцелярии Президента Республики), то ли в обществе. Так или иначе, но я больше не могу. Я мечусь как угорелый, дел у меня все больше, каждый день в моем графике по сто пунктов, ни одного дня для настоящего отдыха, и что в итоге? Все держат меня за дурака, причем чем дальше, тем больше… Я поднимаю бунт. Я давно уже кричу об этом, и меня бесит, что никто этого не заметил… Я хочу покоя. Хочу писать, читать и отдыхать. Я не заслужил этого ежедневного унижения после всего, что я сделал для этой страны. И кстати, мы с Дашей покупаем домик у моря в Испании… и я там буду подолгу жить. А родина моя пускай расцветает под Клаусом»[1018].

Психологический кризис усугубляли продолжавшиеся проблемы с дыханием и частые болезни. В нескончаемом круговороте дел Гавел перемежал выполнение своих обязанностей президента с пребыванием в больницах и следовавшими за ними периодами восстановления в Ланах или Градечке, где он набирался сил для очередного официального зарубежного визита, после которого опять заболевал и вынужден был приходить в себя дома или за границей. Проблемы со здоровьем отнимали у него теперь по крайней мере половину времени. «После нескольких этих операций и сражений мне больше не хочется сражаться[1019]», – признался он однажды своей секретарше в минуту слабости. И все же он осознавал, что выбора у него нет и что надо двигаться дальше. Слишком много людей полагалось на него, и за слишком многих он нес ответственность. «Прошу тебя, не отказывайся ни от чего. Ни от публичного, ни от личного», – написал ему коллега-писатель и друг Иржи Странский, председатель чешского Пен-клуба. При коммунистах Странский провел в тюрьмах в два раза больше времени, чем Гавел, так что о личностных кризисах знал не понаслышке[1020].

Итак, Гавел продолжал сражаться, постоянно отбивая различные атаки, но – без прежнего энтузиазма и уже не столь энергично. Опросы общественного мнения в апреле 2000 года показали, что 53,5 % респондентов, в основном принадлежавших к левому политическому спектру, считали, что Гавел должен уйти в отставку[1021]. В середине 2000 года Гавел вместе с остатками парламентской оппозиции выступил против изменения правил избрания Палаты депутатов, на чем настаивали обе партии «оппозиционного договора», что привело бы к фактическому уничтожению маленьких парламентских партий и возникновению в стране двухпартийной системы. Бой в парламенте оппозиция проиграла, президентское вето Палата преодолела, однако Гавел не мешкая обратился в Конституционный суд, и спорные положения закона были отменены.

Гавел не уступил и в еще более остром споре с правительством, разгоревшимся при назначении нового управляющего и вице-управляющего Национальным банком. Президент принял решение назначить управляющим Зденека Туму – вопреки недвусмысленному желанию прежнего управляющего и бывшего премьера Иозефа Тошовского, считавшегося союзником Гавела. Тогдашний премьер и нынешний президент Милош Земан настаивал вместе с остальными членами правительства на своем праве участвовать в выдвижении кандидатур на пост управляющего. Во время личной встречи премьера и президента, когда Гавел отказался отступить, прозвучали и нецензурные слова[1022]. Хотя Гавел действовал в строгом соответствии с конституцией, ему все же пришлось вытерпеть ядовитые нападки в прессе и обвинения в диктаторских замашках и даже в государственной измене. «Он заявил, что переедет в Португалию, а чешский народ пускай правит здесь сам», – записала его секретарша[1023].

Этот не слишком приятный период в жизни Гавела можно рассматривать либо как доказательство его упрямства и решимости придерживаться установленного порядка, даже если в результате он может умереть, либо как героическую жертву во имя взятой на себя ответственности и долга служить обществу. Возможно, верно и то, и другое. Нельзя забывать, что в промежутке между ноябрем 1996 года, когда появились первые серьезные проблемы со здоровьем, и концом тысячелетия Гавел целых двадцать два месяца – то есть примерно половину этого срока – то лежал в больницах, то восстанавливался после них, да и в остальное время чувствовал себя не лучшим образом. Однако верно и то, что за эти месяцы он провел страну – без каких-либо серьезных для нее последствий – через самый серьезный правительственный кризис в ее короткой истории; помог спасти конституцию от внесения в ее текст изменений, которые привели бы к появлению двухпартийной системы; защитил независимость Центрального банка; завершил процесс вступления Чешской Республики в НАТО и добросовестно – правда, без особой охоты – поспособствовал ее участию в первой (после того как Чехия стала членом Альянса) военной операции НАТО; твердой рукой вывел нашу страну на путь, ведущий в Европейский союз, – и при этом по-прежнему остался символом демократической и гуманной Чешской Республики в глазах большей части мира. И у меня вопрос: удалось ли бы кому-нибудь другому в его положении и в условиях ограниченных конституционных полномочий добиться более значимых – или хотя бы таких же – результатов?

Хотя конец девяностых годов вряд ли можно назвать по-настоящему плодотворным, тем не менее Гавел кое-чего добился и на творческой ниве. Он искал и обрел интеллектуальное пристанище для своей жизненной философии в виде конференции «ФОРУМ 2000», задуманной им в 1997 году совместно с лауреатом Нобелевской премии мира Эли Визелем и при финансовой поддержке японского филантропа Ёхея Сасакавы. Поначалу речь шла об одноразовой акции, но эти двухдневные дискуссии о глобальных политических, общественных и духовных вопросах пережили своего основателя и с все большим размахом проходят вот уже семнадцатый год[1024]. Материальным же воплощением данной философии явилась – благодаря взносам в благотворительный фонд VIZE 97 Вацлава и Дагмар Гавелов – реконструкция десакрализованного храма святой Анны, духовного центра с более чем тысячелетней историей, расположенного напротив театра «На Забрадли», и превращение его в «Пражский перекресток» – пространство для встреч и дебатов мыслителей и интеллектуалов со всего света, представляющих любые сферы жизни и любые мировоззрения. В 2004 году «ФОРУМ 2000» проводил свою церемонию открытия в «Пражском перекрестке», что символически объединило оба проекта. На протяжении последних пятнадцати лет Прага благодаря Гавелу стала свидетельницей того, как тибетский далай-лама, Билл и Хиллари Клинтоны, Эли Визель, Мадлен Олбрайт, Шимон Перес и Джордж Сорос дискутируют о современных и будущих проблемах нашей планеты с Рихардом фон Вайцзеккером, Фрэнсисом Фукуямой, Полом Вулфовицем, Джеймсом Вулси, Григорием Явлинским, Генри Киссинджером и многими другими. Аун Сан Су Чжи, с которой Гавел лично никогда не встречался, но тем не менее считал родственной душой – так же, как и она его[1025], – находясь в Мьянме в принудительной изоляции, выступала на конференции по видеосвязи[1026].

Себе же Гавел преподнес в декабре 1999 года особый подарок: «маленькую зеленую коробочку» – изданное «Торстом» семитомное собрание избранных сочинений[1027]. Проект, которому автор посвятил много времени и заботливое внимание, мог показаться кому-нибудь способом пощекотать авторское самолюбие и даже напомнить о некоторых иных политиках или об эпохе, когда куда более многотомные собрания болтовни Ленина и Сталина теснились на полках библиотек и на полу складов и шли потом под пресс бумажных фабрик. Однако качество и объем текстов, тот факт, что все издание разошлось за несколько недель, а также нескрываемое авторское желание, скорее, удовлетворить свою страсть к порядку, чем потешить delusion de grandeur (манию величия), демонстрируют всю неверность такого суждения. В конце концов впервые Гавел издал свои «Сочинения» в семнадцать лет.

Иногда он публично говорил о своих творческих планах – на будущее, когда он перестанет быть президентом. Не раз упоминал новую пьесу, иногда рассказывал о возвращении к мотиву «короля Лира», который заинтересовал его еще до революции, иногда – о пьесе на абсолютно новую и неожиданную тему, «не имеющую никакого отношения к политике». Гавел ясно давал понять, что не намерен писать президентские мемуары, хотя и заговоривал временами о книге, базирующейся на его опыте президента: «нечто среднее между Генри Киссинджером и Чарльзом Буковски»[1028].

Оставаясь верным своей всегдашней потребности в интеллектуальных стимулах, Гавел впервые за много лет провел несколько неформальных и непубличных встреч, в которых участвовали примерно две дюжины человек, обсуждавших самые разные актуальные темы. С 1994 по 2010 год таких встреч-дебатов, проходивших сначала в охотничьем домике «Амалия» в парке Ланы (отсюда их название), а потом в других местах, состоялось восемьдесят четыре, а круг тем, которые на них обсуждались, был очень широк – от войны в Ираке и конституционных вопросов до проблем окружающей среды. Эти встречи продолжались и после ухода Гавела с поста президента.

Последние два года своего президентства Гавел прикладывал массу усилий к тому, чтобы удержать под контролем проблемы со здоровьем и направить оставшуюся энергию на небольшое количество избранных им приоритетов. Большинство их не касалось сферы внутренней политики: после стычек 1999-го и 2000-го годов в отношениях между президентом и политическим истеблишментом сохранялось некое подобие напряженного перемирия. И хотя Гавелу удалось не допустить нарушения конституционного равновесия, он был, можно сказать, бессилен в том, что касалось текущих политических дел, которые целиком находились в ведении обеих партий «оппозиционного договора». Исключение составляла внешняя политика, где Гавел, благодаря конституции и своему высокому международному авторитету, одерживал верх над бесконечно интригующим министром иностранных дел Каваном. Гавел испытал большое облегчение, когда министр решил выставить свою кандидатуру на церемониальный пост Председателя Генеральной Ассамблеи ООН (2002–2003), и охотно (хотя и по специфическим соображениям)[1029] поддержал выдвижение Кавана.

Так что не было ничего удивительного в том, что в свой последний президентский год Гавел сосредоточился на двух важных международных мероприятиях. Первое – его последний официальный визит в Соединенные Штаты, страну, где он пережил лучшие моменты своей политической карьеры и которая оставалась для него маяком свободы и демократии. Вторым была встреча глав государств и правительств стран-участниц Севроатлантического договора в Праге в ноябре 2002 года – первая подобная встреча в столице бывшей коммунистической страны, встреча, которой предстояло открыть путь второй волне расширения НАТО: в Альянс собирались вступить следующие семь посткоммунистических стран, включая Словакию и страны Балтии. Престижная встреча активно и неустанно лоббировалась как самим Гавелом, так и Сашей Вондрой, его старым верным соратником, бывшим до недавнего времени послом в США; именно он взял на себя все хлопоты по устройству саммита. Свои планы относительно этой важной встречи Гавел, воспринимавший ее не только как формальную беседу государственных деятелей и генералов, ведавших оборонной стратегией Запада, но и как грандиозный поэтический спектакль, принялся строить еще за полтора года до саммита.

На атмосферу подготовки к визиту и саммиту принципиальным образом повлияли два события. Первое – это 11 сентября 2001 года. Когда Гавел прилетел в Вашингтон, Америка уже ступила на тропу войны в Афганистане, и начался отсчет времени до ее вторжения в Ирак. Прием Гавела в Овальном кабинете Белого дома стал не просто прощальным жестом, подведением итогов и вынесением высокой оценки его исторической роли, но и наградой за непоколебимую моральную и материальную поддержку, которую Чешская Республика оказала Соединенным Штатам после террористической атаки на Всемирный торговый центр. «Ваш голос был первым среди всех голосов поддержки. Вы кое-чему меня научили. Человек обязан говорить нравственно и недвусмысленно, – сказал Гавелу Буш[1030]. – У Саддама есть оружие массового уничтожения. Я не сомневаюсь, что у него будет и ядерное оружие, что он продолжит убивать своих граждан»[1031].

Заверения, прозвучавшие из уст лидера единственной на тот момент супердержавы, оказались для Гавела достаточным основанием, чтобы выразить безоговорочную поддержку выбранному Бушем пути конфронтации с Ираком. «Злу надо противостоять с самого его зарождения (1938)… ЧР ощущает свою совместную с США ответственность»[1032].

Всего за два дня до своего ухода с поста президента в 2002 году Гавел подписал заявление восьми европейских государственных деятелей с выражением поддержки решительным действиям администрации президента Буша против режима Саддама Хусейна в Ираке, чем заслужил публичное замечание от французского президента Жака Ширака: мол, «пропустил прекрасный повод промолчать» – грубый великодержавный анахронизм, поразительный для политика XXI века.

Поддержка Гавелом американской позиции оставалась последовательной на протяжении всего периода, предшествовавшего иракской войне, но она вовсе не была безоговорочной. Рассуждая об Ираке на конференции в Институте Аспена, состоявшейся незадолго до пражского саммита НАТО, он был абсолютно откровенен в том, что касалось моральных дилемм подобной поддержки:

Вторая трагедия, повлиявшая на атмосферу той осени, случилась в Чехии, и тут уже обошлось без вмешательства человека. В августе 2002 года множество чешских населенных пунктов и берега Влтавы в Праге были разорены наводнением, какое случается раз в пять сотен лет. Результатом разгула стихии стали гибель семнадцати человек, миллиардные убытки и водное трехсоткилометровое путешествие морского льва Гастона из пражского зоопарка в немецкий Лютерштадт-Виттенберг. Катастрофа случилась в середине сентября, когда Гавел отдыхал в Португалии. Хотя сведения о наводнении и нанесенном им ущербе у него были самые что ни на есть разрозненные и ему пришлось импровизировать, придумывая, как улететь в Прагу из провинциального аэропорта, не имевшего прямого сообщения с Чехией, обратный путь занял у президента всего 48 часов. Тем временем пресс-секретарь Гавела, также не располагавший подробной информацией, выступил с заявлением – искренним, но не совсем удачным, – что ничего не знает о намерении президента вернуться.