Советники Гавела чувствовали себя не в своей тарелке. Даша была красавицей и превосходной актрисой, но интеллектуалкой ее никто не считал, а уж диссиденткой – тем более. Ее имя, наряду с именами большинства ее коллег, находилось в списке подписантов «Антихартии»[969]. Она наверняка чувствовала холодок, с которым встречали ее некоторые сотрудники президентской канцелярии, и никогда о нем не забыла.
В драме любовной жизни Гавела его друзьям предстояло пройти испытание на верность. Многие были преданы Ольге. Кто-то переживал за реноме президента. Но были тут вещи еще более сложные – ведь приязни Гавела добивались не одна и не две женщины. Результатом этого было появление достаточно сложного президентского расписания с фальшивыми пунктами, псевдовстречами, обходными маневрами, секретными маршрутами и заговорами молчания[970]. Несколько человек из ближнего круга президента совершили большую ошибку, выложив ему без обиняков свои претензии к Даше. Другие, знавшие его лучше, оказались умнее. Они приняли выбор Вацлава, успокаивая себя тем, что пока Ольга жива, Даше будет отведена роль любовницы.
К несчастью, прожить долго Ольге было не суждено. Во второй половине 1994 года ей диагностировали рак, и через полтора года она умерла. Ей тоже пришлось заплатить высокую цену за свое длительное пристрастие к курению. После известия о ее кончине множество скорбящих пришло попрощаться с ней и отдать дань уважения ее памяти. «/Ольга/ навсегда останется незаменимой и важнейшей частью моей души», – сказал Гавел спустя год, в день, когда женился вторично[971].
О последних годах жизни Ольги известно мало. Вскоре после переизбрания Гавела на новый срок в 1993 году Вацлав и Ольга решили подыскать себе новое жилье и – хотя и не сразу – купили виллу в пражском районе Оржеховка. Спустя почти шестьдесят лет Гавел наконец покинул родительское гнездо на набережной Влтавы и продал свою часть квартиры брату Ивану и его семье. Причины такого решения коренятся в событиях личной жизни Гавела того периода. Ни Вацлав, ни Ольга не ладили со второй женой Ивана Дагмар – словачкой, математиком и любительницей икебаны. После того как Иван перевел на нее практически все свое имущество, между двумя ветвями семьи начался спор, кому владеть «Люцерной». Решение Вацлава продать свою половину «Хемаполу», фирме с коммунистическим прошлым, которая к тому же вскоре обанкротилась, поставило последнюю точку в конфликте с Иваном и Дагмар, которые полагали, что у них есть преимущественное право покупки. Когда же после смерти Ольги на сцену вышла вторая Дагмар, отношения испортились вконец. Ни один из братьев не был домашним тираном, который мог бы вмешаться и сказать свое решительное слово. Оба покорно подчинялись женам, хотя от этого страдали их братские отношения. Так что переехать из родительского дома было разумно.
Ольга помогла обустроить и украсить их новое жилище. Туда Гавел привез ее из больницы за три дня до смерти, чтобы она могла умереть дома. Однако для него эта вилла домом так и не стала. С тех пор как его избрали президентом, он непрерывно переезжал, причем не всегда только в силу внешних обстоятельств. В Граде он вечно играл в «горячие стулья», пока не подыскал себе кабинет, в котором прочно и с радостью обосновался. Точно так же обстояло дело и с его частными жилищами. В квартире на набережной он проводил все меньше времени и иногда прикидывал, не переселиться ли ему в замок в Ланах – любимое место отдыха Масарика. Подражая первому президенту, он даже пробовал ездить верхом, но быстро отказался от этой затеи. Потом он ненадолго поселился в так называемой квартире Масарика за президентским кабинетом, но превратить ее во что-то уютное и годное для удобной жизни так и не смог – и из-за обилия людей, что сновали по Граду, и по соображениям безопасности, и из-за возражений охранителей архитектурных памятников. Оттуда Гавел на какое-то время перебрался в так называемый домик Гусака – виллу в стиле ампир в садах Пражского Града, практически разрушенную после многолетних попыток приспособить ее под вкусы и стиль жизни коммунистов. Гавел мало того, что терпеть не мог это место, так вдобавок чуть не погиб там, когда заперся в раскаленной президентской сауне и не смог ни открыть дверь, ни дозваться своих телохранителей, которые смотрели телевизор; к счастью, собравшись с последними силами, он все-таки сумел выбить дверь. В конце концов он поселился в помпезной, однако не слишком привлекательной вилле на Делостршелецкой улице, в десяти минутах ходьбы от Града – с бассейном и небольшим спортзалом. Позднее, уже после свадьбы с Дашей, он купил дом в португальском Ольюш-ди-Агуа – открытом всем ветрам прибрежном городке, где у него не было знакомых и где он не знал, чем себя занять[972].
Гавел всякий раз начинал с воодушевлением обустраивать очередное новое жилье, но вскоре запал иссякал – и место переставало ему нравиться. В результате всегда получался какой-то полуфабрикат, полный памятных вещиц, предметов искусства и современнейших приспособлений, но холодный, не согретый теплом домашнего очага и, пожалуй, неудобный. Исключение составляли Градечек и президентский кабинет Гавела – два его истинных обиталища. Только там царил дух гармонии и ощущалось любовное – граничившее с одержимостью – внимание к деталям и мелочам, будь то незаменимая чашка Гавела в Градечке или тибетская
В середине девяностых годов Гавел колебался между чувством долга перед сопровождавшей его всю жизнь, а теперь смертельно больной подругой и своей все более сильной тягой к женщине, в которую влюбился. Дилемма эта явно не имела четкого решения, и он, человек в высшей степени порядочный, поделать с этим ничего не мог. Но тут Ольга умерла.
Нет никаких сомнений в том, что, потеряв Ольгу, Гавел глубоко и искренне скорбел, но прилюдно демонстрировать свои чувства было не в его характере. Он выглядел почти спокойным, однако его истинное состояние выдавала некая заторможенность, эмоциональная невозмутимость, совершенно не свойственная тому, кто всегда был склонен к глубочайшему самоанализу. Так или иначе, но его дилемма разрешилась. Теперь он мог уделить все свое внимание Дагмар, тем более что Ольга с обычной прямотой сказала ему перед смертью, что жить один он не может и потому ему следует снова жениться[973].
Но прежде Гавелу пришлось самому взглянуть в лицо смерти. В начале ноября 2006 года хронические проблемы с дыханием внезапно обострились, резко подскочила температура и появилось непреходящее чувство усталости. Его личного врача Михала Шерфа это особенно не обеспокоило. Бронхит с предрасположенностью к пневмонии регулярно повторялся каждую весну и осень. Но в этот раз Дагмар настояла на независимом обследовании. Новые рентгеновские снимки и проведенное МРТ (все это – на имя Антонина Манены, начальника полиции Града, из-за опасений утечки информации) показали затемнение в легких. Дальнейшие исследования выявили раковую опухоль. Знаменитый пражский хирург профессор Пафко рекомендовал немедленную операцию. Гавел как раз должен был отправляться с государственным визитом в Украину, и его советники убеждали его не отменять визит, однако Даша выступила решительно против.
Операция, проведенная 2 декабря 1996 года, длилась четыре с половиной часа, и опухоль вместе с половиной правого легкого удалось убрать. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько она была успешна – ведь до самой своей кончины в 2011 году Гавел оставался в состоянии ремиссии. Но потом последовали события, едва не стоившие президенту жизни, породившие множество медицинских и общественных дискуссий и способствовавшие появлению скандальных слухов и обвинений в неэтичном поведении, выдвинутых против средств массовой информации, а также выходу книги одного бульварного журналиста[974], которая вовсе не была ни так точна, как утверждал ее автор, ни так оскорбительна, как заявляла президентская канцелярия.
Через два дня после операции пациенту стало хуже, и врачам пришлось произвести санацию дыхательных путей, чтобы устранить мокроту из легких. Однако лучше Гавелу не становилось, и Пафко решился на трахеостомию, что дало бы президенту возможность дышать при помощи аппарата искусственной вентиляции легких. Но в больнице на Лондонской улице аппарата ИВЛ не было – вот вам иллюстрация к ситуации в системе чешского общедоступного здравоохранения, где работали отличные высококвалифицированные врачи и медсестры, но в первые годы после Бархатной революции ощущался острый недостаток средств на модернизацию инфраструктуры, зданий и медтехники. В больнице отсутствовала центральная разводка кислорода. Когда давление в кислородном баллоне возле президентской кровати упало, потребовалось время, чтобы отыскать мастера для его замены. Из-за дыхательной трубки в трахее президент не мог говорить и был вынужден объясняться с персоналом при помощи записок, написанных с огромным трудом, но всегда вежливых и заканчивающихся именем Гавела и его излюбленным сердечком. Жаловался он только на то, что не может разговаривать и потому ему приходится гримасничать. «Люди такие непонятливые», – нацарапал он с долей иронии на одном листочке[975].
В конце концов Дагмар, снедаемая страхом за жизнь друга, решила взять дело в свои руки. Поскольку она разочаровалась в способности традиционной медицины помочь пациенту, то пригласила к нему гомеопата, которой удалось проникнуть в больницу и без ведома охраны и персонала переориентировать койку президента и поместить туда несколько «целебных камней». О новом методе лечения стало известно, когда президент пожаловался, что лежит на чем-то жестком. Разразился страшный скандал между персоналом больницы, гомеопатом, Дашей и сотрудниками президентской канцелярии. Уж не знаю, помогло ли лечение камнями, однако 7 декабря Гавел почувствовал себя немного лучше. Кризис миновал.
А вот Дашины тревоги – нет. Она больше не верила больнице, врачам и советникам президента и твердо решила искать помощи в другом месте.
Когда она позвонила мне и сообщила, что президент умирает и я должен немедленно найти для него лучших врачей, в Вашингтоне, где я по-прежнему работал послом, было три часа утра. Ни одного американского специалиста по болезням легких я не знал, но тем не менее взялся за телефон и принялся накручивать диск, абсолютно не уверенный в том, что сонные люди вообще захотят со мной разговаривать, а не швырнут сразу трубку. Венди Луерс нашла доктора Пола А. Маркса – директора знаменитого «Мемориального онкологического центра имени Слоуна-Кеттеринга» в Нью-Йорке, который перезвонил мне с тем, что готов отправить в Прагу своего лучшего хирурга, заведующего отделением торакальной хирургии д-ра Роберта Гинсберга.
Когда Гинсберг на следующий день после ночного перелета добрался до Праги, он обнаружил, что пациент стабилен и окружен командой врачей, которые хотя и были (что естественно) озабочены, но ситуацию контролировали. Гинсберг осмотрел президента, провел несколько процедур, выступил на пресс-конференции, где похвалил работу своих чешских коллег, и на следующий день вернулся в Нью-Йорк[976]. Спустя два дня я навестил Гавела в больнице. Говорить он хотел не о своем здоровье, а о последнем кризисе в чешском правительстве[977] и о назначении Мадлен Олбрайт государственным секретарем Соединенных Штатов. Из больницы его выписали на второй день Рождества.
Переполох, подогреваемый разнообразнейшими сообщениями, их опровержением, неподтвержденными слухами и утечками информации, продолжался несколько недель и в известной мере способствовал тому, что Дашу стали воспринимать как эмоциональную, непредсказуемую и мстительную фурию, взявшую на себя роль гавеловской защитницы и ревнующую к любому, кого можно заподозрить в намерении как-то навредить ей – женщине, занимающей столь исключительное положение. Врачи же имели претензии к ее любительским и, по их мнению, даже опасным попыткам вмешаться в лечение высокопоставленного пациента.
Так или иначе, но вполне возможно, что именно непрерывное Дашино дежурство возле больного, ее просьбы, призывы и взрывы гнева помогли справиться с ситуацией, когда Гавел совершенно точно был на пороге смерти. Она неутомимо следила за тем, чтобы каждый делал то, что было в его силах, и даже больше, хотя и рисковала стать непопулярной. Сам Вацлав Гавел был убежден, что именно она его «спасла, да еще и несколько раз»[978].
Разумеется, должен был последовать хеппи-энд голливудских масштабов. Изначально предполагалось, что события станут развиваться согласно сценарию, который Гавел, после того как попросил в апреле 1996 года Дашиной руки и Даша согласилась, разработал, по своему обыкновению, в мельчайших подробностях[979]. В то лето в Градечке он составил список гостей, нарисовал для невесты идеальное свадебное платье и букет и, как и двадцать лет назад в истории с Иткой, подготовил список из семи мероприятий, во время которых намеревался представить свою новую подругу жизни[980]. Сама свадьба была запланирована на 26 апреля 1997 года и должна была состояться в маленьком деревенском храме в Младых Буках, неподалеку от Градечка[981]. Однако болезнь Гавела не просто сорвала его программу, но и настолько недвусмысленно напомнила ему о том, что все мы смертны, что он решил не ждать до весны.
В новогодней речи 1997 года президент говорил не только о сгущающихся над чешской политикой и экономикой тучах, но и о собственных неоднократных встречах со смертью в ушедшем году: сначала умерла Ольга, а потом он сам неделю находился между жизнью и смертью. Гавел сказал: «И я снова остро осознал, что единственным истинным источником воли к жизни является надежда, надежда как внутренняя уверенность; даже то, что поначалу кажется нам чем-то бессмысленным, может иметь глубокий смысл. И наша задача состоит в том, чтобы отыскать его. А еще я осознал отчетливее, чем прежде, почему без любви к ближнему человеческая жизнь лишается чести именоваться человеческой жизнью»[982].
Третьего января 1997 года он подтвердил свои слова действием и сочетался браком с Дагмар Вешкрновой в той же ратуше пражского Жижкова, где более сорока лет назад женился на Ольге. Свидетелем со стороны жениха опять стал Ян Тршиска. Свидетельницей со стороны Дагмар была ее коллега-актриса Таня Фишерова. Предполагалась скромная гражданская церемония, однако из-за утечки информации она превратилась в беснование телевизионщиков и бульварных медиа[983].