Мешок блох[764]

Чувствовать себя президентом, медитировать во время исполнения Te Deum на всяческие сакральные и приземленные темы и целый день греться в лучах славы и всеобщего ликования было очень здорово, однако (поскольку пульс эпохи бился с опасной для жизни скоростью) следующий день был уже рабочим, хотя условия для работы и оказались далеки от идеала. Начать с того, что завтра была суббота. И суббота эта предшествовала воскресенью, причем не рядовому, а воскресенью 31 декабря. Каждый глава государства всегда зависит от множества своих подчиненных, которые работают в его канцелярии, обслуживают телефоны, составляют программу и выполняют разнообразные поручения. Когда субботним утром Гавел пришел в свою канцелярию, он не просто не обнаружил там никого из персонала – канцелярия вообще оказалась заперта, так что понадобилось какое-то время, чтобы отыскать ключи. Гавела ожидала лишь делегация сотрудников Канцелярии Президента Республики, которая намеревалась, поприветствовав его, доложить о создании Гражданского форума Пражского Града и заявить о своей лояльности и революционном энтузиазме. Проделали они это с непринужденностью, искренностью и усердием, достойными заложников АльКаиды. Большинство остальных сотрудников не явилось вовсе либо же затерялось в бесконечном лабиринте коридоров, комнатушек и закутков Града, так что на то, чтобы их там выловить, ушли недели.

Впрочем, Гавел примерно это и предполагал, догадываясь, что на своем новом месте работы он вряд ли найдет много тех, с кем можно было бы или хотелось наладить прочные и надежные служебные контакты. И дело было не только в разнице политических взглядов: тамошние бюрократы зачастую не имели вообще никаких взглядов и быстро – по мнению Гавела и его соратников, слишком быстро – приспосабливались к начальству. Именно поэтому Гавел, давая согласие на выдвижение своей кандидатуры, одним из условий поставил обязательное присутствие рядом с ним в Граде группы людей, которым он может доверять и которых лично отберет из числа своих друзей. Так возникла «команда советников», позднее – «коллегия», или же, менее формально, «мешок блох». Точнее, это был «мешок блох» № 2, потому что раньше Гавел уже называл так общенациональный комитет Координационного центра Гражданского форума. Очень скоро ему пришлось убедиться в том, что таким же «мешком блох» была и вся страна, которую он теперь возглавлял. Так или иначе, но «мешок», о котором идет речь, прежде был составной частью Инициативной группы Форума, хотя и отличался от нее куда меньшей численностью и большей доверительностью. Гавела он всячески поддерживал, помогал ему, но и (несколько раз за эти два с половиной года) доставлял немало хлопот[765].

Пестрая компания друзей, последовавших за Гавелом в Град, стала объектом удивления, наветов, критики и насмешек, но люди, в нее входящие, вовсе не были случайными попутчиками. Несмотря на то, что все они сыграли заметные роли в Бархатной революции, не каждый из них – далеко не каждый! – принадлежал к числу хартистов или видных диссидентов; нет, скорее они олицетворяли собой результат многолетнего гавеловского «наведения мостов». В течение последнего десятилетия эпохи нормализации они были для Гавела источниками контактов, информации, безопасных каналов коммуникации, интеллектуальных импульсов, эстетических впечатлений, а иногда и веселья – как, собственно, и он для них. Большинство этих людей шли по туго натянутому канату, балансируя между откровенным диссидентством и конформизмом. Все они дружили с Гавелом и были заметными личностями в своих областях деятельности. Вначале их насчитывалось десять.

Иржи Кршижан (по прозвищу Бегемот), советник Гавела по вопросам внутренней политики и безопасности, был ярким представителем обитателей холмов Моравской Валахии – родины легендарных горцев неясного происхождения (то ли кельтского, то ли румынского), разбойничьих баек, чарующих и гармоничных народных песен и изумительного самогона. Его отца, тамошнего землевладельца и лесника, коммунисты казнили в одном из своих приступов смертоносной местнической ненависти и зависти. Иржи вырастил дедушка-протестант. Со временем Кршижан стал успешным автором киносценариев о моральных дилеммах и вопросах отваги и предательства[766]. На своем новом посту он вынужденно взвалил на собственные плечи тяжкий груз внутриполитических скандалов, афер и интриг, с которыми Гавелу пришлось сталкиваться на протяжении первых двух президентских сроков. Невероятное напряжение, неотрывное от человеческих трагедий, честолюбия, мелочности и пороков, уничтожило сначала его брак, а потом и здоровье. После отставки Гавела он какое-то время поработал заместителем министра внутренних дел, однако в этой должности ему было крайне неуютно. Когда его семья получила по реституции остатки лесных и земельных угодий, прежде принадлежавшие Кршижану-старшему, он вернулся в Валахию; заботился там о лесе, гнал самогон и написал еще несколько сценариев для довольно-таки провокационных фильмов[767]. Когда после длительной борьбы с раком он умер в 2010 году от инфаркта, в его похоронах в Валашском Мезиржичи принимала участие вся команда во главе с Гавелом.

Александр Вондра, «Саша» был самым молодым из советников. В революцию ему едва исполнилось двадцать шесть, но он проявлял не меньшую активность и пользовался не меньшей известностью чем коллеги. Как один из «дореволюционных» хартистов команды, как один из бывших спикеров «Хартии» и один из арестованных в Палахову неделю он стал советником президента по вопросам внешней политики. «Я учился в Карловом университете на географа и покупал газеты»[768], – объясняет он свое назначение. Прирожденная уверенность в себе и быстрый ум помогли ему справиться с существующим возрастным гандикапом и стать своим в мире высокой международной политики и дипломатии. В конце прошлого века он был чешским послом в Вашингтоне, а затем последовательно занимал посты министра иностранных дел, министра по европейским вопросам и министра обороны в правительстве Чешской Республики.

Ладиславу Кантору досталась самая неблагодарная роль. Из фолк-музыканта и менеджера, помогавшего продюсировать демонстрации Бархатной революции, где главенствовал Гавел, он превратился в руководителя президентского секретариата. Из-за того, что Ладя обладал взрывным и раздражительным характером, это, возможно, был не лучший выбор, но никого другого, подходившего на такую должность, в команде не нашлось. Кантор демонстрировал абсолютную, прямо-таки добермановскую преданность своему шефу, обороняя его от любого нежеланного – а порой и желанного – визитера, и потому нажил себе немало врагов, едва ли не основным из которых оказалась Ольга. После отставки Гавела Кантор стал генеральным продюсером Чешского филармонического оркестра, а также занимался муниципальной политикой.

Мирослав Масак – известный чешский архитектор, один из сооснователей архитектурного бюро SIAL[769] в городе Либереце, которое пыталось в своей работе опираться на традиции чешской модернистской архитектуры предвоенных лет. За свою демократизаторскую деятельность во время Пражской весны 1968-го он попал в опалу: несмотря на то, что ему по-прежнему разрешалось читать лекции и работать, ни к каким значимым проектам его не допускали. Гавела он знал дольше, чем кто-либо другой из команды. Главной его задачей в Граде был сам Град. Масак оказал сильнейшее влияние на Гавела, мечтавшего реализовать свой план по декоммунизации всей территории Града[770], включая окружающие его обширные сады, и превратить это святилище с тысячелетней историей в притягательное и открытое широкой публике место, а также «освежить» его образцами современного искусства. Эти изменения и обширные планы, касавшиеся и Праги, и всей страны, были темой регулярных личных бесед Масака и Гавела, носивших в программе встреч президента кодовое наименование «Реконструкция в реконструкции».

Если задачей Масака было изменить внешний вид Града, то Петру Ослзлому предстояло проделать то же с самой функцией президента. Этот привлекательный мужчина с длинными волнистыми, тронутыми сединой волосами был и остается ведущим актером, завлитом, автором и движущей силой брненского театра «На провазку» – Мекки чешского независимого и альтернативного театра восьмидесятых годов прошлого века[771]. В качестве одного из создателей (вторым был Ярослав Коржан) группы «Открытый диалог», старавшейся навести мосты через пропасть, разделявшую подпольную оппозицию и «легально» работавших деятелей культуры[772], он пошел на большой риск, когда вернул на сцену творчество Гавела-драматурга и включил в театральный альманах «Розразил 1/88 – О демократии» его короткую пьесу «Завтра выступаем», посвященную предреволюционным заботам Алоиса Рашина и отцов Первой Республики[773]. Именно он отвечал за имидж Гавела, выступавшего в революцию на различных импровизированных «эстрадах»[774] на Вацлавской площади и на Летенском поле, и пытался воплотить в жизнь гавеловские представления о политике как составной части драматического искусства. Новые обязанности, к которым, в частности, относилась необходимость изменить негибкую и несправедливую систему государственной поддержки культуры, тонкий интеллектуал Петр нашел куда более обременительными.

Главной задачей Эды Крисеовой было стать для президента доброй феей. Хотя ее отношения с Гавелом не имели романтического оттенка, она – в отсутствие Ольги, которая предпочитала держаться от Града подальше, – удовлетворяла потребность Гавела в материнской опеке и умела успокоить и вразумить его в те минуты, когда он был готов поддаться панике. Не то чтобы Эда, и сама прекрасная писательница, была этакой типичной домашней клушей, однако Гавел чувствовал себя с ней рядом в безопасности. Она придавала ему уверенности. Впрочем, иногда Эда понимала свою задачу заботиться о душевном спокойствии президента слишком уж буквально и даже конфликтовала с настроенной куда более скептически мужской частью команды – когда, к примеру, привела в Град совершенно неизвестного врачевателя, единственным делом которого было – «почистить президенту карму». После того как в канцелярии был наведен относительный порядок, Эда взяла на себя нелегкие обязанности неофициального омбудсмена и принялась отвечать на тысячи жалоб, просьб и писем, адресованных самому любимому человеку в стране. Ее работе никто не завидовал.

Вера Чаславская была единственным членом команды не менее знаменитым, чем Гавел. Семикратная олимпийская чемпионка по гимнастике и самая успешная спортсменка всех времен, она долгое время даже превосходила его по популярности. Ее, как и Гавела, отличали независимость и сила характера, и поэтому она решила демонстративно бойкотировать церемонию награждения на Олимпийских играх в Мехико в 1968 году, спустя всего месяц после оккупации Чехословакии. Из-за этого режим все следующие двадцать лет упорно делал вид, будто ее не существует. Она старательно выполняла в президентской канцелярии свои обязанности советника по социальным вопросам, но и являла собой, так сказать, женский аналог его известности. К поставленным перед ней задачам она подходила так же, как к финалу олимпийских соревнований – максимально собранно и с напряжением всех сил. Однако перенапряжение сказалось на ней жутчайшим образом, а после семейной трагедии, эхо которой разнесли СМИ, она на целое десятилетие укрылась от журналистов. Но Вере Чаславской удалось справиться с бедой, и она продолжает удивлять друзей и недругов своей непоколебимой силой духа и кипучим темпераментом[775].

Йозеф (Йоска) Скалник был чешским художником и графиком, специализировавшимся на изображении синего небосвода с белыми облачками а-ля Магритт. Во времена преследования независимого содружества чешских музыкантов «Джазовая секция», главным преступлением которого было распространение бюллетеня о пражском джазовом фестивале, статей о Фрэнке Заппе и Майлзе Дэвисе и стихов независимых чешских авторов, он вместе с еще несколькими товарищами по несчастью оказался в тюрьме. Мастерская Йоски сыграла в дни Бархатной революции очень важную роль – кандидат в президенты укрывался в этом тайном убежище, когда готовился к вступлению в новую должность. Как это ни горько, но в последующем выяснилось, что Йоска, судя по всему, заключил фаустовский договор с госбезопасностью и превратился в одного из ее информаторов под кличкой «Гог» (у ГБ было своеобразное чувство юмора)[776]. Перед первыми парламентскими выборами в июне 1990 года он не по собственной воле покинул канцелярию президента, но его и в дальнейшем видели рядом с Гавелом. Гавел, со своей стороны, от дружбы с Йоской никогда не отрекался.

Оператор Станислав Милота, муж Власты Храмостовой и старый друг Гавела, не отходил от него всю революцию. Было ясно, что он последует за президентом и в Град, хотя бюрократа из него выйти никак не могло. Он был резким, вспыльчивым и раздражительным, всегда делал много вещей одновременно и ни одной конкретно, отвечал за службу протокола, управлял секретариатом, следил за безопасностью и временами играл роль адвоката дьявола. Иногда он выражал недовольство стилем гавеловского правления и работой канцелярии, которая, в свою очередь, отвечала ему тем же. Перед парламентскими выборами он ушел, но отнюдь не столь драматично, как это описано в некоторых воспоминаниях[777].

Последним приобретением команды был я сам. Прежде всего мне надлежало освободиться от своих обязанностей пражского корреспондента агентства «Рейтер» (это стало очевидным в начале Бархатной революции, которая поставила меня перед дилеммой: мне надо было писать о событиях, в которых я непосредственно участвовал), а потом и покинуть пост пресс-секретаря Гражданского форума. Мой журналистский опыт – пусть и довольно скромный – предопределил назначение меня пресс-секретарем президента. За предыдущего президента или его предшественника не говорил никогда никто, поэтому правила, принципы и вообще вся пресс-служба вынужденно создавались с нуля. Чтобы достойно выполнять свои обязанности в бурной атмосфере эпохи, один-единственный день которой приносил событий столько, сколько все прошлое десятилетие, мне пришлось целых два с половиной года находиться в непосредственной близости от Гавела. Ольга и моя первая жена Кристина иногда жаловались, что их мужья живут с кем-то другим, хотя технически бигамией это, конечно, все же не являлось.

Очевидным недостатком всей команды – вдобавок к тому, что она, пожалуй, больше годилась для постановки театрального спектакля, чем для руководства президентской канцелярией, – было то, она состояла сплошь из чехов (включая в их число гордого валаха Кршижана и гордого мораванина Ослзлого). Гавел незамедлительно призвал в Град Милана Княжко, одного из самых популярных словацких актеров своего поколения и народного трибуна «нежной» революции, как называли события конца 1989 года в Словакии. «Мешку блох» еще один представитель богемы, на этот раз словацкой, не доставил никаких хлопот, хотя все мы очень скоро заметили, что если советники сопровождают президента, то Княжко обязательно идет непосредственно за ним. Необходимость демонстрировать одновременно оба лица чехословацкой идентичности соратники Гавела отлично понимали. Через какое-то время подобный, уже устоявшийся порядок вещей, заметил и сам Гавел и совершил фатальную ошибку, назвав однажды в шутку Княжко своим «вице-президентом»[778]. Шутка вышла ему боком – разочарованный Княжко покинул канцелярию в конце первого президентского срока Гавела и стал – правда, временно – одним из рупоров словацкого национализма и одним из самых беспощадных критиков президента.