23

1848 ГОД: ДНЕВНИК ФОН НОЙМАНА И «МАРШ РАДЕЦКОГО»

Барон Филипп фон Нойман был австрийским дипломатом, скроенным по лекалам Меттерниха. Напомаженной шевелюрой и крупным носом он даже внешне напоминал своего патрона. Больше 30 лет он служил советником и секретарем австрийского посольства в Лондоне. После длинной череды романов фон Нойман в 60 с небольшим женился на леди Огасте Сомерсет, внучатой племяннице герцога Веллингтона. В конце 1844 г. они вместе отбыли во Флоренцию, куда его назначили послом. Но в феврале 1848 г. он услышал о разразившейся во Франции революции не во Флоренции, а неподалеку, в Модене. Записи в его дневнике, обычно состоявшие из перечисления посещенных приемов и встреченных там важных людей, с распространением по Европе волнений становятся все тревожнее:

Наконец, фон Нойман получает известие, которого страшился: «[18 марта] Эрцгерцог [герцог Модены] вызвал меня и сообщил крайне печальные новости из Вены…»[414]

Дневник фон Ноймана свидетельствует: сколь бы ни были ожидаемы революционные волнения в Вене, это не смягчило потрясения. По мере того как по всей Европе сыпались правительства и троны, уязвимые места существующего порядка обнажались, требования реформ становились все оглушительнее, а восстания по образцу соседей все вероятнее. Когда 13 марта в новом великолепном дворце в центре Вены собрался ландтаг Нижней Австрии, все ожидали потрясений, и многие постарались увидеть происходящее своими глазами. События того дня в значительной степени были спланированы. Захватив здание и разогнав депутатов, студенты обратились с балкона к собравшейся у дворца толпе. Хулиганские банды, набранные из жителей пригородов, превратили шумную демонстрацию в бунт. Командовавший охраной здания эрцгерцог Альбрехт, кузен императора Фердинанда, умолял народ разойтись, но получил в ответ удар по голове. Несколько часов его отряды стояли под градом камней, пока часть итальянских солдат не нарушила приказ и не открыла огонь по толпе. Четверо демонстрантов погибли от пуль, один студент-юрист — от удара штыком; толпа в панике затоптала пожилую женщину.

К вечеру Вену объял хаос. В пригородах группы мародеров грабили магазины и фабрики, нападали на состоятельных горожан, взламывали пекарни и табачные лавки. В центре Вены мятежники валили фонарные столбы, чтобы таранить ими двери, а вырывавшийся из разорванных труб газ поджигали на уровне мостовой, озаряя улицы огненными факелами. Возле Хофбурга в темноте клубилась странная толпа, кричавшая «Ура!» императору. Но внутри дворца разворачивалась своя драма. Враги Меттерниха из числа членов императорской семьи несколько дней вынашивали планы использовать любые волнения в Вене как повод для его отстранения от власти. Теперь, руководимые снохой (женой брата) императора Фердинанда эрцгерцогиней Софией, они слаженно перешли к делу, вынуждая Меттерниха подать в отставку. Когда политический союзник Меттерниха эрцгерцог Людвиг, дядя императора, тоже занял сторону Софии (опасаясь, как бы мятежники не ворвались в Хофбург), Меттерних неохотно уступил. В девять вечера он написал прошение об отставке, а на следующий день выехал в Лондон поездом с венского Северного вокзала. За спиной князя горел его летний дворец на окраине Вены[415].

Неожиданно ситуацию изменил император Фердинанд, выразившийся просто: «Я государь, и решать мне. Скажите народу, что я согласен на все». Министры взяли под козырек. 14 марта Фердинанд вернул солдат в казармы и поручил охрану порядка ополчению, набранному из бюргеров и студентов, причем вооружать его не было нужды: арсенал уже взломали и оружие разошлось по рукам. Одновременно Фердинанд объявил об отмене цензуры. За несколько часов книготорговцы выложили на витрины припрятанные прежде запасы запрещенной литературы. На следующий день глашатай в костюме как на игральной карте объявил перед Хофбургом, что Фердинанд обязуется дать стране конституцию и парламент. После этого император проехал по центру столицы в открытой карете, провожаемый бурными восторгами толпы[416].

Тем временем его министры, подхватив язык реформ, решили, что должны сформировать «ответственное правительство», подразумевая под этим, что им нужно взять на себя ответственность за все государственные решения (а не доверять их всякому, кто найдет возможность внушить свое мнение императору). Различные административные комиссии и комитеты преобразовались в министерства, что в большинстве случаев заключалось только в смене таблички. Решения, однако, как и прежде, принимались во дворце — преимущественно братом и дядей императора, эрцгерцогами Францем Карлом и Иоганном, которые отдавали распоряжения от лица монарха, не затрудняясь их согласованием в министерствах[417].

Но революция на этом не кончилась. По всей Австрийской империи разные группы принялись составлять петиции и проекты конституций, а также требовать реформ местной власти. Меттерних пал, и все, что составляло его режим, теперь считалось отжившим. Активисты в городах применяли насилие, буквально выкидывая чиновников из ратушных зданий или вынуждая их оставить посты непрерывными воплями и пронзительной игрой на дудках под окнами их домов — эту какофонию называли «кошачий концерт», Katzenmusik. В более деловитом настроении реформаторы учреждали комитеты, которым поручались многочисленные задачи самого разного толка, по каждой из которых готовилось верноподданническое обращение к монарху. Даже пациенты клиник для душевнобольных принялись строчить петиции и сочинять конституции.

Требования зачастую были самыми элементарными: так, крестьяне одной деревни в Буковине (на востоке Галиции) не хотели впредь заготавливать так много леса для армии. Другие были посложнее. За прошедшие десятилетия многие идеи либерализма — с его напором на верховенство закона, свободу печати, политическое представительство и гражданские права — обрели огромное число последователей. То же касалось и национализма, который ставил во главу угла нацию. В то время понятие нации опиралось преимущественно на язык и в меньшей степени на религию. Хотя в идеологическом плане они противоречили друг другу, либеральный индивидуализм и националистический коллективизм работали в паре и предлагали схожие социальные программы, выстроенные вокруг освобождения крестьянства. Всеохватность требований, выдвигаемых реформаторами, отражал флаг венского студенчества, раскрашенный во все цвета радуги[418].

Правительства империи уходили в отставку одно за другим, поскольку были не в силах убедительно решать те проблемы, которые обнажились после падения Меттерниха. Вернувшись в Вену, Филипп фон Нойман застал там полный хаос. В конце марта 1848 г. он писал: «Вся государственная канцелярия расстроена до основания; всюду царят неизвестность и смятение; только Богу ведомо, какое будущее уготовано моей стране». Граф Коловрат, назначенный министром-президентом 20 марта, продержался месяц. Его преемник — не дольше того. Тем временем министр внутренних дел Франц фон Пиллерсдорф опубликовал проект конституции, который предполагалось обсудить в новом имперском парламенте, рейхстаге: он должен был состоять из выборных представителей и собраться в конце июня[419].

Однако события опрокинули планы Пиллерсдорфа. В мае выборная ассамблея, куда вошли и представители австрийских земель, собралась во Франкфурте для разработки конституции новой Германии — страны, которая объединит всех, кто говорит по-немецки. В следующем месяце в Праге собрался самопровозглашенный Славянский съезд, где делегаты славянских народов империи — чехов, словаков, поляков, русинов (или украинцев) и т. д. — обсуждали создание «конфедерации народов». Повсюду шли процессы, не сулящие империи ничего хорошего. В начале апреля Фердинанд дал согласие на то, что у Венгрии будет собственное правительство, после чего новоназначенные венгерские министры принялись продавать государственные облигации, набирать армию и проводить собственную внешнюю политику. Между тем власть в Ломбардии и Венеции захватили мятежники, провозгласившие собственные демократические республики и вынудившие габсбургские войска отступить к северу.

Габсбургской империи грозил распад: немецкоязычные австрийские земли могли присоединиться к новой Германии, Чехия — образовать ядро нового славянского государства, а отпавшее Ломбардо-Венецианское королевство — слиться, например, с Пьемонтом. Существенно уменьшившаяся Венгрия стала бы тогда независимым государством. К середине 1848 г. все выглядело так, будто судьба государства Габсбургов предрешена. На улицах Вены между тем контроль захватило все более радикализирующееся ополчение, чьи ряды существенно пополнились за счет «бородатой колонны» (борода тогда считалась отличительным признаком революционера). В мае из-за новой волны беспорядков императорская семья бежала из столицы в Инсбрук[420].

Министры в Вене погрязли в проблемах, отчаянно пытаясь добыть средства распродажей государственных активов и выпуском облигаций с двойной процентной ставкой. Поначалу правительство склонялось к тому, чтобы уступить давлению улицы, и даже развернуло программу общественных работ, в рамках которой многим тысячам безработных платили за бессмысленный труд в городских парках. Без такой программы большинство из этих людей проводили свои дни в безделье, а ночи в грабеже. Однако постепенно власти заняли более твердую позицию, в основном благодаря силе убеждения военного министра генерала Латура. На заседаниях правительства Латур все чаще брал слово первым и говорил дольше всех. Генерал выступал против уступок и твердо верил, что хаос можно преодолеть военными средствами. Он оказался прав.

Но шокирующие новости, достигшие Вены в 3:45 утра 13 июня, не имели к Латуру никакого отношения. Многолетний главнокомандующий расквартированными в Чехии войсками генерал Виндишгрец сообщил по телеграфу, что его полки подверглись нападению в Праге, что в городе революция, на улицах баррикады и он принимает экстренные меры. Министров в Вене депеша Виндишгреца привела в ужас, но им оставалось лишь ждать новых телеграмм. Утром 16 июня очередное сообщение прислал сам телеграфист: «Прага охвачена мятежом. Я больше не могу здесь оставаться». Однако тем же вечером он сумел отправить еще одну телеграмму: «Прага охвачена огнем». Вскоре после этого министры поняли, что связь прервалась[421].

Пражский мятеж бы отчасти делом рук самого Виндишгреца. Раздосадованный приказом Латура направить часть чешского контингента в Италию, он разместил войска в вызывающей близости к Праге. В этой напряженной обстановке необычная литургия под открытым небом в ознаменование единства всех славян, которую вечером 12 июня отслужил сербский священник на старославянском языке, вылилась в восстание и вооруженное нападение на австрийский гарнизон. Толпа, собравшаяся у дома Виндишгреца, выкрикивала оскорбления. Затем началась стрельба, и одна из пущенных по окнам пуль убила жену генерала. С невероятной отвагой Виндишгрец вышел к мятежникам со словами: «Моя жена лежит в крови, но все же я добром прошу вас разойтись и не вынуждать меня обратить против вас имеющиеся у меня силы и полномочия». Распоясавшиеся негодяи потащили старого генерала к фонарному столбу, намереваясь повесить, но солдаты его отбили[422].

Верный своему слову, Виндишгрец начал обстрел Праги. Под прикрытием артиллерийского огня по улицам и площадям Старого города продвигалась пехота, снося на своем пути баррикады. После трех дней боев сопротивление было сломлено. Виндишгрец распустил Славянский съезд, упразднил правительство Чехии, отменил следующее заседание сейма и объявил военное положение. Под давлением эрцгерцогини Софии, политической единомышленницы Виндишгреца, император Фердинанд задним числом — указом, датированным маем 1848 г., — санкционировал своеволие генерала, наделив его всей полнотой военной и гражданской власти в случае чрезвычайной ситуации.

В Ломбардо-Венецианском королевстве власть Габсбургов уже практически пала. В марте после пятидневных боев командующий контингентом в Италии 80-летний фельдмаршал Радецкий оставил Милан. 22 марта взбунтовавшиеся работники венецианского арсенала раздали оружие восставшим и склонили на свою сторону гарнизон, состоявший преимущественно из итальянцев. Король Пьемонта Карл Альберт, который был одинаково нерешителен и как военачальник, и как конституционный монарх, объявил войну Австрийской империи и вторгся в Ломбардию, которая на плебисците проголосовала за объединение с Пьемонтом. Радецкий был достаточно опытен, чтобы трезво оценить шансы на победу. Не получив подкрепления, он благоразумно отступил в Квадрилатеро, квадрат крепостей южнее озера Гарда, где и закрепился.

Правительство в Вене считало, что в Италии власть Габсбургов удержать невозможно. Министры не отваживались совсем уйти из Ломбардо-Венецианского королевства только лишь из опасения, что его примеру последуют и другие территории. Между тем к концу мая Латур сумел направить в Квадрилатеро первые подкрепления. Даже после этого правительство просило Радецкого не выводить войска из казарм, одновременно пытаясь заключить перемирие с Пьемонтом. Радецкий сухо отвечал через Латура, что ему будет затруднительно соблюдать условия любого перемирия, которое заключит венское правительство. Не выжидая далее, он выступил из Квадрилатеро и в июне занял Венецию, после чего двинулся на запад, на Карла Альберта. В конце июля после продолжавшейся несколько дней битвы при Кустоце Радецкий заставил Карла Альберта отступить, а затем просить мира. Венеция, однако, сопротивлялась больше года и подверглась первой в истории воздушной бомбардировке: Радецкий запустил к городу несколько сотен нагруженных взрывчаткой беспилотных воздушных шаров[423].