Меттерних был неизменно близок с императором, в целом держа его в курсе всех актуальных событий и решений, хотя нередко отсеивал и приукрашал информацию с тем, чтобы снискать одобрение монарха. Он преподносил ситуацию так, будто они с императором — политические близнецы. «Небеса поставили меня рядом с человеком, который словно бы создан для меня, как и я для него, — говорил он. — Император Франц знает, чего хочет, и его желания никогда и ни в чем не расходятся с тем, чего больше всего хочу я». Франц как будто не спорил с этими заявлениями, хотя и отмечал, что Меттерних из них двоих добрее. В действительности у Франца имелись заботы поважнее, чем корпеть над депешами. Ему было интереснее изучать сургуч, которым они запечатаны. Этот энтузиаст сургучного производства, как считается, не вскрывал писем от Наполеона, пока детально не изучит использованный для их запечатывания материал. Кроме того, время у императора отнимало изготовление птичьих клеток, расписных шкатулок и ирисок, а также наблюдение за оранжереями Шенбрунна[396].
«Большую четверку» Венского конгресса составляли царь Александр, Меттерних, князь Гарденберг со стороны Пруссии и британец лорд Каслри, но определенное влияние имел и Талейран, причем оно нередко оказывалось решающим. По завершении конгресса эти четверо решили собираться периодически «с целью совещания об общих интересах… ради покоя и процветания народов и поддержания мира в Европе». Русский царь добавил к этому свой план братства народов, основанного на «высших истинах» христианства. Меттерних знаменитым образом описывал получившийся Священный союз как «пустой и трескучий», но он же ловко подправил текст царя, заменив союз народов на союз государей, чтобы лишний раз закрепить в Европе монархический статус-кво[397].
Ради сохранения этого порядка и защиты прав законных правителей четыре державы и Франция обязались вмешиваться в случае возникновения где-то угрозы революции. Это устраивало Меттерниха, так как позволило Австрии в 1821 г. вторгнуться в Пьемонт и Неаполь для защиты их монархов и тем самым расширить влияние Габсбургов на Апеннинском полуострове. Однако британские и французские политики были недовольны тем, что оказались обязанными поддерживать существующие режимы, включая и сопротивлявшиеся даже самым незначительным реформам. Попытки Меттерниха распространить гарантии Священного союза и на османскую Турцию подтвердили опасения британцев: как предрекал лорд Каслри, «всеевропейская полиция» создавалась для «вооруженной охраны любых престолов»[398].
Между 1818 и 1822 гг. конгрессы собирались четырежды: в Ахене, Опаве (Троппау), что в австрийской Силезии, Любляне (Лайбахе) и в итальянской Вероне. Последние три прошли на территории Австрийской империи, что свидетельствовало о высоком авторитете Меттерниха и облегчало для него просмотр чужой дипломатической почты. Но в отличие от России Британия и Франция были все менее склонны участвовать в защите непопулярных правителей от их подданных. Основные державы не сошлись в вопросе об отношении к интервенциям, и система конгрессов распалась. Однако она стала определенным прецедентом, показывающим, что международные кризисы иногда эффективнее разрешать путем созыва конференций, а не военного противостояния.
После 1822 г. Меттерних все больше опирался на помощь Пруссии и России, укрепляя непростой союз трех «северных дворов»: венского, берлинского и петербургского (в ту эпоху Европу делили скорее на Северную и Южную, чем на Западную и Восточную). В 1833 г. на встречах в Мнихово-Градиште (Мюнхенгреце) и Берлине император Франц, царь Николай I и прусский кронпринц Фридрих Вильгельм договорились сохранять «консервативную систему как непререкаемую основу своей политики» и вновь подтвердили, что каждый из правителей может обращаться к остальным за военной помощью.
С приобретением Венеции и ее адриатических владений Габсбурги получили и венецианский военно-морской флот, на 1814 г. состоявший из 10 многопушечных линейных кораблей и девяти фрегатов. Поначалу эта небольшая флотилия хирела в небрежении, используясь в основном для доставки почты и перевозок отдыхающей публики вдоль побережья. Однако постепенно новые хозяева разглядели ее ценность: в 1817 г. корабли доставили в Бразилию эрцгерцогиню Леопольдину, а через несколько лет помогли заключить новое торговое соглашение с Китаем. Китайцы настолько отвыкли от габсбургских судов, что не признали красно-белого морского штандарта, учрежденного Иосифом II, и обязали австрийского капитана поднять вместо него старый черно-желтый флаг Священной Римской империи с изображением двуглавого орла[399].
Этот же флот доказал свою эффективность в 1821 г., поддержав с моря вторжение в Неаполь. Затем его развернули против греческих пиратов, грабивших торговые суда с целью финансировать восстание на Пелопоннесе. К концу 1820-х гг. уже более 20 кораблей Габсбургов патрулировали Эгейское море и восточную часть Средиземноморья. Но особую ценность флот внезапно приобрел из-за марокканского пиратства. В 1828 г. султан Марокко отказался от обязательства не препятствовать морской торговле Габсбургов и начал нападать на суда, шедшие Средиземным морем в Бразилию. За экипаж захваченного ими по пути из Триеста в Рио-де-Жанейро корабля «Велоче» марокканские пираты потребовали выкуп. Для спасения людей Меттерних отрядил к марокканским берегам два корвета и два двухмачтовых брига с несколькими сотнями солдат на борту. Экспедиция оказалась очень успешной, увенчавшись обстрелом порта Лараш. Вскоре после этого султан восстановил договор с императором Францем[400].
И все же военно-морской флот Австрии оставался небольшим, в 1837 г. насчитывая всего четыре однопалубных фрегата, пять корветов, один колесный пароход и несколько малых судов. Торговый флот, напротив, состоял из пяти сотен крупных судов, базировавшихся в Венеции, Триесте и Риеке (Фиуме), и доминировал в морской торговле с Турцией и Северной Африкой. Многие из этих судов принадлежали одной из двух компаний, в создании которых принимал участие сам Меттерних: «Дунайской пароходной компании», основанной в 1829 г., или «Австрийскому Ллойду», учрежденному в 1836-м[401]. И та и другая вели торговлю в Черном море и Восточном Средиземноморье, причем Меттерних убедил турецкого султана даровать австрийским коммерсантам преференции в экспорте хлопка и шелка. В 1839 г., когда египетский паша Мохаммед Али напал на османскую Сирию, австрийский флот по приказу Меттерниха присоединился к британским кораблям, пришедшим на помощь султану, в обстрелах Бейрута и блокаде устья Нила. Паша в итоге согласился открыть свою территорию для европейской торговли, и первыми там обосновались австрийцы.
Австрийские коммерсанты не только экспортировали шелк и хлопок, но и контролировали значительную долю торговли внутри Восточного Средиземноморья, включая перевозку зерна и другой сельскохозяйственной продукции. Также они активно участвовали в работорговле, перевозя невольников из египетской Александрии на рынки в Стамбул и Измир (Смирну). Хотя оценить объемы этой коммерции можно лишь предположительно, считается, что на протяжении XIX в. в страны Восточного Средиземноморья было вывезено около миллиона африканцев. Десятки тысяч из них доставили корабли «Австрийского Ллойда». Строго говоря, расследование, предпринятое уже в 1870-х гг., установило, что ни одно судно «Австрийского Ллойда», ходившее из Александрии в Стамбул, не осталось в стороне от работорговли. Некоторые невольники попадали и в Вену, где жили в слугах, считаясь «персонами без определенного правового статуса»[402].
Торговая экспансия Австрии в Восточном Средиземноморье была колониализмом без захвата территорий. Она имела многие характерные признаки обычных колониальных империй, от экономической эксплуатации туземных ресурсов до патерналистского рвения координировавших этот процесс дипломатов и предпринимателей. Они приходили не только основывать торговые фактории, но и обращать в истинную веру, а вслед за католическими миссионерами вверх по Белому Нилу поднималась стальная канонерка. Поскольку габсбургский император еще и выступал защитником католиков в Египте и Судане, распространение католичества повышало его политический авторитет в этих странах. Венское географическое общество в 1857 г. с удовлетворением констатировало, что австрийский флаг водружен всего тремя градусами севернее экватора, и выражало надежду на уверенное развитие «христианства и цивилизации» под его сенью[403].
Продвигаясь по Африке на юг, габсбургские негоцианты обнаружили, что местное население не интересуется промышленными товарами, тканями и зонтами, которые они везли на продажу. Тогда вместо этого они стали торговать валютой, в основном массивными серебряными монетами, известными как талеры Марии Терезии. Их начали чеканить в 1741 г., но дизайн и состав монеты были окончательно определены в 1783-м, а на самих талерах стояла дата «1780», год смерти императрицы. Со своим высоким содержанием серебра и эффектным оформлением талеры Марии Терезии стали основным платежным средством Эфиопии, Африканского Рога и всего Индийского океана; на них покупались золото, слоновая кость, кофе, цибет (секрет анальных желез цивет, применяемый для изготовления духов) и рабы. Как выразилась в 1830-х гг. одна юная эфиопская невольница, это была монета, «годная для покупки детей и взрослых», но, будучи нанизанными на нитку, талеры заодно становились ожерельем или средством, при помощи которого местные царьки собирали налоги. В Эфиопии талер Марии Терезии оставался официальным платежным средством до 1945 г., в Маскате и Омане — до 1970 г., а неофициально он до сих пор ходит в таких далеких от Австрии странах, как Индонезия[404].
Сам Меттерних замечал: «Может, Европой я иногда и правил, но Австрией — никогда». Его основной сферой ответственности была международная политика и — поскольку эти страны считались почти зарубежными — Венгрия и Ломбардо-Венецианское королевство. Предложенных князем проектов административной реформы для Австрии император не поддержал. Больше всего Меттерниху мешали государственные комитеты, которые анализировали предлагаемые меры в мельчайших деталях и решали вопросы голосованием. Куда удобнее, считал он, был бы кабинет министров, обладающих реальной властью и договаривающихся об общей политике. Но император Франц с ним не соглашался. Фразы «я не хочу перемен, у нас разумные законы, которых нам хватает» и «момент не располагает к нововведениям» были типичными комментариями консервативного монарха[405].
Франц и Меттерних соглашались в том, что угроза революции существует — и для самой Австрийской империи, и для порядка, сложившегося в Европе. Они ошибались лишь в одном: революцию не координировал тайный совет в Париже, как думали они, да и многие другие государственные мужи. Она распространялась менее организованно, почти как нынешние террористические «франшизы». Многие революционные вожаки в Италии, Испании, российской Польше, на Балканах и в Латинской Америке были знакомы, сражались под началом друг друга, обменивались проектами конституций и черновиками манифестов. Они действовали через тайные ячейки и так называемые общества друзей, которые заимствовали у масонов ритуалы посвящения, систему паролей и воинственные клятвы[406].
Главенство Австрии в Германском союзе Меттерних использовал, чтобы развернуть на всей его территории систему цензуры, под которую не подпадали только издания толще 320 страниц, поскольку считалось, что это уже слишком утомительно и для читателей, и для цензоров (не 20 страниц, как нередко утверждают историки, а 20 Bogenseiten — то есть неразрезанных тетрадей в 16 печатных страниц каждая). Кроме того, Меттерних заставил германских правителей ограничить политические общества, демонстрации и представительные учреждения, посягающие на монаршую власть. В Австрийской империи между тем цензура была нерегулярной, потому что 25 работавших в Вене цензоров должны были просматривать 10 000 изданий в год. Либеральные газеты
В целом репрессии были умеренными, потому что Меттерних предпочитал не препятствовать формированию мнений, а отслеживать их через осведомителей и общий надзор. Он с нежностью вспоминал своего школьного наставника, «из лучших людей, известных мне», который стал революционером-республиканцем, и не видел смысла наказывать за неверные убеждения. В империи были политические заключенные, но по большей части их вина состояла не просто во вредных взглядах, а в каких-либо действиях: принадлежности к тайному обществу или активной подготовке бунта. Даже в Ломбардо-Венецианском королевстве, рассаднике революционных заговоров, чиновники Меттерниха больше полагались на Ла Скала, чем на полицию, считая, что опера сделает итальянцев покладистее так же, как цирки укрощали нравы древних римлян. В Венгрии и Трансильвании Меттерних в 1837 г. арестовал и отправил в заключение лидеров либеральной оппозиции Лайоша Кошута, Ласло Ловашши и Миклоша Вешшеленьи по обвинению в подстрекательстве к бунту. Однако условия содержания в замке Шпильберк на юге Моравии были довольно комфортными, и через три года все трое оказались помилованы[408].
Однако с наиболее решительной оппозицией Меттерних столкнулся внутри самой системы управления. Бюрократия по-прежнему горела реформистским пылом и стремилась совершенствовать общество. Как бы император ни противился нововведениям, бюрократия достигла немалых успехов: новый уголовный кодекс (1803); гражданский кодекс, упразднивший особый правовой статус аристократии (1811); новые инженерные и горно-инженерные институты; государственная поддержка передовых коммерческих и промышленных начинаний, в частности строительства железных дорог и прокладки телеграфных линий. Обязанные ежегодно приносить клятву, что не состоят в тайных обществах, государственные чиновники использовали в качестве обходного пути «читательские клубы», где с разрешения полиции можно было читать иностранные газеты и запрещенные книги. В Вене из приблизительно 1000 высших чиновников около 200 были членами Общества юридического и политического чтения, где они знакомились с трудами Руссо, работами ранних швейцарских коммунистов и даже газетой
Чиновничество настаивало на отмене крестьянских повинностей и на передаче земли в собственность арендаторам, которые ее обрабатывают. Но это означало выплаты компенсаций землевладельцам, что оттянуло бы средства, направляемые на армию. Внешняя политика Меттерниха опиралась на готовность к интервенции, и поэтому он выступал за большой военный бюджет. Соответственно, чиновничество связывало свои надежды с оппонентом Меттерниха в правительстве, графом Коловрат-Либштейнским, который курировал финансовую сферу. Коловрат не был реформатором, но не был и простаком. Однажды он сказал Меттерниху: «Ваши методы — это сила оружия и негибкое сохранение нынешнего положения. На мой взгляд, они ведут к революции». Урезав военные расходы, Коловрат ненадолго сбалансировал бюджет 1830–1831 гг., отчего его политический авторитет непомерно возрос[410].
В 1835 г. Франца II сменил на троне его сын Фердинанд I. Детский рахит привел у него к деформации черепа и эпилепсии, но его несостоятельность как правителя объяснялась прежде всего полным безразличием к государственным делам. Как и нескольких его предков, Фердинанда увлекала ботаника — род тропических цветковых растений
В правление Фердинанда (1835–1848) Меттерних утратил влияние во внутренней политике до такой степени, что многие репрессивные меры этого периода были введены не им, а Коловратом и его ближайшими союзниками по Тайной государственной конференции. Однако это не мешало общественному мнению винить Меттерниха и во всех просчетах правительства, и в международных проблемах. В романе Стендаля «Красное и черное» (1830) изгнанник граф Альтамира бросает на балу красавицу Матильду ради беседы с перуанским генералом, потому что «потерял надежду на Европу после того, как Меттерних завел в ней свои порядки»[411]. В политической поэме Антона фон Ауэршперга «Прогулки венского поэта» (1831) австрийский народ колотит в дверь Меттерниха, умоляя дать ему свободу. Фактически к 1848 г. Меттерних стал в общественном мнении «самым ненасытным из всех министров-кровососов», «злым демоном», который «заглатывает деньги и пьет народную кровь»[412].
И все же достижения Меттерниха видны на карте Европы. Разодранную Наполеоном, Меттерних восстановил ее и обеспечил новой Австрийской империи господствующее положение в центре, откуда она могла засыпать талерами Марии Терезии даже Африку. Границы, которые стараниями Меттерниха были прочерчены в 1814–1815 гг. в Вене и о незыблемости которых он заботился, оказались устойчивыми и в целом составляли основу европейской политической географии вплоть до 1914 г. При стабильности ядра конфликты европейских держав «выносились на периферию», на восток, к Османской империи, или на юг, превращаясь в колониальные споры. Между 1815 и 1914 гг. Европа пережила всего четыре войны, причем все они были краткими, тогда как между, например, 1700 и 1790 гг. на континенте произошло по меньшей мере 16 крупных войн, в которых участвовали две или более из его сильнейших держав. Меттерних не установил в Европе мир, но он дал ей такую систему, при которой государственные деятели могли, если хотели, жить в мире. Под руководством Меттерниха Австрийская империя избавилась от маргинального статуса, навязанного ей Наполеоном, и, став главным европейским арбитром, почти 40 лет противостояла революционному хаосу[413].