Из 16 детей Марии Терезии 11 были девочками, три из которых умерли в младенчестве. Восемь выживших изображены в Зале гигантов цветущими и прекрасными, в нарядах из самого дорогого дамаста. Некоторые написаны со щенками — символом верности — у ног. Хотя их уже выдали замуж, они показаны завидными невестами, способными добавить блеска репутации супруга и родить детей, которые со временем также станут достойными женами и мужьями. На мужских портретах в противоположность женским герои принимают воинственные позы, а фоном им зачастую служат сцены сражений.
Основным предназначением женщин из рода Габсбургов было рожать наследников мужского пола. Удача, если эта женщина красива: красота делает задачу мужа менее обременительной, тем более что матку, как тогда считалось, нужно чаще орошать, чтобы она не ссохлась. Карл VI описывал в дневнике, каким облегчением было для него увидеть, что внешность его невесты Елизаветы Кристины (Белой лилии) оправдала все ожидания: «Прибыла королева… королева мила, красива, добра». А еще от королев ожидали набожности и скромности, продемонстрировать которые можно было паломничествами, участием в крестных ходах, омовением ног бедняков (к счастью, предварительно вымытых), а во вдовстве — доживанием века в уединении при каком-нибудь монастыре. Неспособность родить наследника часто объясняли недостатком духовности, так что плодовитость и набожность были связаны[351].
Образование женщин из рода Габсбургов соответствовало тем ожиданиям, которые на них возлагались. Обучали их в первую очередь языкам, так как большинству девушек предстояло выйти замуж за иностранцев. Поэтому кроме латыни им преподавали итальянский, французский и испанский. В каком-то объеме преподавался и немецкий, но габсбургские женщины, как и их компаньонки-аристократки, обычно говорили на диалекте «не менее вульгарном, чем у судомойки» (немецкий Марии Терезии был особенно грубым). Кроме языков девочек учили музыке, танцам, живописи и рукоделию. А вот с мужскими дисциплинами — географией, геральдикой и
Среди женских портретов в Зале гигантов есть один особенный. Это эрцгерцогиня Мария Анна — старшая из доживших до зрелости дочерей Марии Терезии, сподвижница Игнаца фон Борна, а впоследствии светская аббатиса и, предположительно, масонка. Тому, кто захотел бы взять ее в жены, пришлось бы где-то разместить ее научную коллекцию из 7923 минералов, 195 образцов жуков и 371 бабочки на булавках. Ее портрет — предостережение возможным женихам: Мария Анна изображена у письменного стола, на котором груды бумаг, книги и глобус. Она указывает на лежащее на столе перо. Это синий чулок, предупреждает зрителя художник Мартин ван Майтенс: интересы этой женщины не ограничиваются браком и детьми, они распространяются на другую сферу устремлений Габсбургов — научное познание.
Пример Марии Анны показывает, что машина для размножения и образец набожности не единственные возможные роли габсбургской женщины. Оставались и другие призвания, самым частым среди которых было политическое. Габсбургские правители отдавали своим родственницам посты наместников и губернаторов. Здесь, как и во многом другом, тон задал Максимилиан I, в 1507 г. поставивший править Бургундией и Нидерландами вместо себя свою овдовевшую дочь. Но сказывались, впрочем, и испанские связи: в Арагоне и Кастилии женщинам без особых препятствий дозволялось править и на равных с мужчинами участвовать в разделе наследства. Знатные испанки вплоть до конца XVIII в. сидели на полу по-турецки, скрестив ноги, но это не мешало им занимать самые высокие посты. В XVI в. Карл V сделал красавицу-жену Изабеллу Португальскую своим регентом в Испании. От лица последнего в испанской линии Габсбургов, несчастного Карла II, правила в статусе регента и «куратора» его вдовая мать Марианна Австрийская, которая манипулировала юным монархом столь же безжалостно, сколь дурно разбиралась в государственных делах[353].
По заведенному порядку наместниками Нидерландов могли быть только члены правящего дома, однако на эту роль не всегда хватало законных наследников мужского пола — именно поэтому управление страной пришлось отдать бастарду дону Хуану. Женщины тоже брали огонь на себя. Большую часть XVI в. наместниками Габсбургских Нидерландов были они: Маргарита Австрийская, Мария Венгерская и Маргарита Пармская — одновременно и женщина, и bâtarde. В 1598 г. Филипп II полностью уступил власть над Испанскими Нидерландами своей дочери Изабелле и ее мужу Альбрехту, приходившемуся Филиппу племянником по обоим родителям. Всю совместную жизнь Изабелла называла Альбрехта кузеном. Филипп рассчитывал, что потомки Альбрехта и Изабеллы станут суверенными герцогами Нидерландов, но этот брак оказался бесплодным. После смерти Альбрехта в 1621 г. Изабелла убрала из брюссельского дворца своих попугаев и карликов, остригла волосы и надела монашеское облачение. При этом вплоть до самой смерти в 1633 г. она продолжала править, но уже не как суверенная эрцгерцогиня, а от имени Филиппа IV Испанского. После этого наместниками Нидерландов назначались то родственники-мужчины испанского короля, то, если таковых не случалось, кастильские и португальские гранды[354].
В состав Испанских Нидерландов входило 10 провинций, располагавшихся приблизительно на территории современных Люксембурга и Бельгии, но разделенных посередине независимым епископством Льежа. У каждой из провинций были особые «права, свободы, привилегии, обычаи и традиции», уважать которые клялся каждый новый наместник. Писаный свод этих прав и обычаев имелся, однако, только в Брабанте, что обеспечивало правителям определенную свободу в их толковании. И тем не менее принцип, требовавший при обложении населения новым налогом получить согласие его представителей, всегда оставался незыблемым, что существенно ограничивало власть наместника.
В Испанских Нидерландах испанская культура соединялась с фламандской. В городах часто ставились испанские пьесы, как в оригинале, так и в переводе: у одного только Лопе де Веги на фламандский было переведено 19 произведений. Испанские ценители искусства, и не в последнюю очередь сам король, покупали картины фламандских художников, а Альбрехт и Изабелла заказывали Рубенсу работы и для своего брюссельского дворца Куденберг, и для различных храмов в Испании. Обычно это были картины религиозного содержания, в которых преломлялись главные темы габсбургского благочестия — почитание евхаристии и культ Девы Марии. Более приземленный культурный обмен состоял, например, в том, что в период с 1638 по 1647 г. более ста фламандок вышли замуж за испанских военных антверпенского гарнизона. Даже во фламандском языке стали появляться кое-какие испанские заимствования.
Скрепляющим раствором тут была религия. Разделение Нидерландов в конце XVI в. на протестантский север и католический юг согнало с насиженных мест огромные массы людей: из 10 южных провинций, оставшихся под властью Испании, ушли около 150 000 беженцев. Испанские Нидерланды прониклись духом и формой барочного католицизма, обзаведясь самой густой в Европе сетью придорожных распятий, часовен и статуй святых. Монашеские ордена, особенно иезуиты, не только обратили всех жителей в католичество, но и привили им глубокую религиозность. К 1640-м гг. во «Фламандско-бельгийской провинции» ордена иезуитов насчитывалось почти 900 священников: по восемь на каждые 10 000 жителей, тогда как в Испании этот показатель равнялся пяти, а во Франции всего одному. Местные семинарии готовили святых отцов не только для самих Испанских Нидерландов, но и для иезуитских миссий в Латинской Америке, Анголе и Китае[355].
Во время Войны за испанское наследство Испанские Нидерланды сначала захватила Франция, а затем, ненадолго, — союзные силы Республики Соединенных провинций и Британии. По итогам переговоров 1713–1714 гг. эти земли отошли Карлу VI, однако Раштаттский мир обязывал императора чтить права и свободы провинций теперь уже Австрийских Нидерландов. Маркиз де Прие, бесчестный сардинец на службе у Карла, принимал от имени своего господина присягу за присягой в ходе пышных церемоний, для которых развешивал гобелены с изображениями военных побед императора, а вместо положенного в таких случаях городского ополчения демонстративно выстраивал отряды фузилеров и гренадеров. Каждой такой инаугурации, однако, предшествовали ожесточенные переговоры с сословным съездом провинции, которые ограничивали реальную власть габсбургского правительства. Согласовывать приходилось даже стоимость праздничного фейерверка. Несмотря на демонстрацию Карлом VI военной силы, править Австрийскими Нидерландами по-прежнему нужно было на принципах общественного согласия, как и при испанском владычестве[356].
Подобно своим испанским предшественникам, Карл VI и Мария Терезия назначали наместниками Нидерландов своих родственников, в том числе и женщин. Тридцать из 80 лет австрийского правления во главе Нидерландов стояли эрцгерцогини. К этому сроку можно прибавить еще 20 лет (1754–1773), когда от лица герцога Карла Александра Лотарингского (наместник в 1744–1780 гг.) в статусе madame royale правила его сестра (и соответственно золовка императрицы Марии Терезии) Анна Шарлотта, светская настоятельница аббатства Сен-Водру в Монсе. Сменявшие друг друга правительницы были настроены вполне реформаторски, но вместе с тем умели учитывать интересы многочисленных групп влияния Австрийских Нидерландов. При этом они действовали в целом независимо и нередко блокировали деятельность уполномоченных, присланных из Вены для общего надзора. Ни Карл VI, ни Мария Терезия при этом не хотели ссориться со своими наместниками и нарушать статус-кво. Нидерланды с лихвой обеспечивали себя в финансовом отношении, да еще и вносили деньги в «тайный фонд», откуда оплачивалась покупка голосов, благодаря которым сын Марии Терезии Максимилиан был избран архиепископом Кельна[357].
Австрийское правление способствовало развитию торговли и промышленности. Строительство дорог и каналов расширило международный товарообмен и удвоило доходы от таможенных пошлин. При поддержке своей сестры-аббатисы Карл Александр Лотарингский финансировал недавно основанную Академию наук, курировал продление канала Лёвен — Диль и содействовал некоторым из первых научных опытов в области электричества, атмосферного давления и термодинамики. Как и его брат Франц Стефан, Карл Александр был масоном. А еще — неисправимым распутником, который делил любовницу с Казановой. До нас дошел его «язык жестов» — описание системы знаков, которыми можно было соблазнять куртизанок в театре: поправляя шейный платок, показываешь, что хочешь увидеться наедине, понюхав табак, приглашаешь в свою ложу и т. д.[358]
При всем этом прогрессе экономика Австрийских Нидерландов оставалась преимущественно аграрной, и во времена Иосифа II аристократы-землевладельцы к его неудовольствию по-прежнему задавали тон во многих провинциальных собраниях и городских советах. В религиозном отношении Австрийские Нидерланды тоже оставались своего рода музеем. «Католическое Просвещение» стремилось примирить католицизм с научным методом, поддерживать правителей в борьбе со злоупотреблениями клириков и взращивать в людях веру через личное благочестие, а не коллективные ритуалы. Правительницы Австрийских Нидерландов и слышать ни о чем подобном не желали. В 1730-х гг. эрцгерцогиня Мария Елизавета боролась с распространявшимся по Европе янсенизмом. Это учение о том, что спасение души целиком зависит от Божьей милости и даруется немногим, призывало упростить религию и очистить ее от пышных церемоний. Карл VI рекомендовал Марии Елизавете действовать осторожно, но та санкционировала арест священников-янсенистов. Кроме того, она не исполнила повеление императора отменить право искать убежища в церквях, несмотря на то что им широко злоупотребляли дезертиры[359].
Католическое Просвещение особенно не одобряло иезуитов, считая их богословие чересчур догматичным. Но в Австрийских Нидерландах Карл Александр с сестрой не вняли призывам ограничить влияние ордена и вывести из его ведения образование священников. В свои личные духовники оба они тоже неизменно выбирали иезуитов. Цензура религиозных текстов и сочинений янсенистов в Нидерландах постоянно ужесточалась, тогда как в Вене ее все больше ослабляли. Монастыри по-прежнему купались в роскоши, не ведая янсенистской строгости. Даже в 1789 г. монахи аббатства Святого Петра в Генте поминали своего почившего настоятеля большим выбором мясных и рыбных блюд, включая осетрину, десертом из ананасов, дынь и груш, кофе и ликерами, а потом еще и устрицами[360].
Набожная Анна Шарлотта умерла в 1773 г., после чего Карл Александр тут же возвел свою любовницу в статус консорта и зажил как хотел, уже не боясь упреков. Как и большинство высокопоставленных распутников, в народе Карла Александра искренне любили. Даже обычно скупые провинциальные собрания одобрили установку его бронзовой статуи, открывал которую сам герой, облаченный в тогу римского императора. Сохранился дневник принца, где описаны праздные дни, занятые долгими обедами, охотой, популярными пьесками и карточными проигрышами. Умер Карл Александр в 1780 г. Едва он скончался, на сонные Австрийские Нидерланды вихрем налетел Иосиф II[361].
Родившаяся в именины своей матери, Мария Кристина была любимой дочерью императрицы Марии Терезии. В начале 1760-х гг. юная Мими близко сошлась с первой женой Иосифа II Изабеллой Пармской. Возможно, она не воспринимала эту связь как сексуальную, но ее письма к Изабелле недвусмысленно говорят о физическом влечении: «Я люблю тебя бешено и жажду целовать тебя… целовать тебя, и чтобы ты меня целовала… целую твою ангельскую попку (ertzenglishes arscherl)» и т. д. Изабелла умерла от оспы в 1763 г., и, чтобы оправиться от горя утраты, Мими вышла замуж за безземельного Альбрехта Саксонского. Мария Терезия осыпала молодого принца титулами, в основном ничего не значащими, однако один из них — герцога Тешинского — имел вполне материальное выражение в виде земель в оставшейся у Габсбургов части Силезии[362].
Чтобы Мими была поближе, Мария Терезия назначила Альбрехта своим регентом в Венгрии (более подходящую должность
В 1780 г. Иосиф II поставил Альбрехта и Мими управлять Австрийскими Нидерландами, но при этом направил туда своим министром-посланником графа Бельджойозо, приказав ему воплощать императорский план всестороннего реформирования церкви и государственного управления. Таким образом, фигуры наместников превращались в чисто декоративные. Так или иначе, незадолго до прибытия в Нидерланды новых правителей Иосиф побывал там лично. Он путешествовал без помпы, останавливаясь в гостиницах, но находил время принимать просителей и допрашивать чиновников, а в Генте приказал убрать прочь алтарные панели кисти ван Эйка с обнаженными Адамом и Евой (впоследствии срамные части прародителей закрасили). Иосиф пробыл в Нидерландах неполных два месяца, но не сомневался в непогрешимости своих наблюдений, а советами Альбрехта и Мими не особенно интересовался. Он без обиняков заявил им, что министров выбирают за таланты и умения, а для наместников единственный критерий — высокий титул[363].
В Австрийских Нидерландах Иосиф развернул те же церковные реформы, что и везде: насаждал веротерпимость и гражданский брак, закрыл 160 монастырей, запретил большинство религиозных праздников и сосредоточил все духовное образование в единственной на всю страну семинарии. Заведовать ею Иосиф поставил бескомпромиссного янсениста Фердинанда Штёгера, чьи изыскания в области ранней церковной истории привели его к отрицанию большей части католического богословия. Студенты отказались записываться в семинарию, устроили демонстрацию и повесили чучело Штёгера. По приказу графа Бельджойозо демонстрантов разогнали войска. Иосиф, ничуть не смутившись, гнул свою линию и в 1787 г. упразднил в Нидерландах исторические провинции, заменив их на девять округов под управлением назначаемых им интендантов, и закрыл за ненадобностью многие местные суды.
Реформы Иосифа били почти по всем общественным институтам и классам. Слухи о повышении налогов и призыве в армию довершили дело. 30 мая 1787 г. толпа заполнила центр Брюсселя, пошли известия об убийствах и грабежах. Появившись глубокой ночью на балконе над главной городской площадью, Альбрехт и Мими успокоили народ, обещав отменить все реформы Иосифа. Мятежники разошлись, в церквях зазвонили колокола, и наутро карету наместников встречали на улицах приветственными криками. Камергер брюссельского двора полагал, что хладнокровие Мими спасло положение, но сама Мария Кристина предчувствовала недоброе, и не напрасно. «Сохрани Бог, — писала она в дневнике, — чтобы эта проявляемая к нам любовь не обернулась нашей погибелью»[364].