До конца XVII в. Габсбургам сопутствовало биологическое везение: в каждом поколении у них рождались наследники мужского пола. А если не рождались, всегда находились кузены или племянники. Генетическая удачливость подарила Габсбургам Бургундию, Испанию, Венгрию и Чехию, а в 1580 г. — и Португалию. Но их род начал угасать, как и должен был по законам статистики. Более того, постоянный инбридинг привел к бесплодию и высокой детской смертности. Участь, постигшая в 1700 г. испанских Габсбургов, теперь угрожала центральноевропейской ветви династии, поскольку у Карла VI родились только дочери, которые не могли законно наследовать императорский трон, и ни у кого из его родственников не было сыновей. Перед Габсбургами замаячила опасность вымирания.

Перед вступлением в брак в 1708 г. Карл VI не преминул удостовериться, что его невеста, ослепительная красавица Елизавета Кристина Брауншвейгская, не бесплодна, для чего подверг ее перед венчанием унизительному гинекологическому осмотру. В супружестве он неустанно опаивал ее красным вином, чтобы способствовать зачатию. Но беременности не случалось почти 10 лет, а потом Елизавета родила одну за другой трех дочерей. После этого у нее снова не было беременностей. Современники винили в этой беде неискреннее обращение Елизаветы (лютеранки по рождению) в католичество, но скорее причиной было вино, которое она пила для плодовитости, ведь оно превратило некогда ослепительную Белую лилию (Weisse Liesl) в тучную алкоголичку.

Карл VI еще до рождения дочерей принял меры на случай, если у него родятся только девочки. В 1713 г. он придумал схему, позволявшую его дочери наследовать престол, и ознакомил с ней своих министров. С появлением на свет четыре года спустя первой дочери Марии Терезии Карл обнародовал этот план и потребовал его одобрения сословными съездами всех своих владений. Они покорно согласились с изложенным в документе, который получил громкое название «Прагматическая санкция», то есть основополагающий закон. Но этот закон не просто регулировал престолонаследие. Он спаял габсбургские земли в Центральной Европе в одно целое, дав им первый общий акт публичного права с единой схемой престолонаследия для всех австрийских герцогств, Чехии, Венгрии, Хорватии и владений Габсбургов в Италии. «Неделимая и единая» — эту формулу Фердинанд II придумал еще в 1621 г., а теперь она стала девизом земель и королевств, собранных в нерушимый государственный союз под эгидой Прагматической санкции. Однако соответствующий герб, визуальными средствами выражающий идею этого союза, появился лишь в 1915 г.[303]

На примере Испании и из собственного полученного там опыта Карл VI знал, что оспариваемое престолонаследие может стать поводом для иностранного вторжения. Поэтому он стремился, чтобы европейские государства также признали Прагматическую санкцию, но большинство из них согласились с неохотой и лишь в обмен на территориальные и торговые уступки. Например, Франции Карл согласился отдать Лотарингию, принадлежавшую герцогу Францу Стефану — жениху, а с 1736 г. мужу Марии Терезии. Но даже эти невеликие достижения Карл умудрился растерять, ввязавшись в Войну за польское наследство (1733–1738), которая обернулась для него международной изоляцией и потерей лишь недавно присоединенных Сицилии и Неаполя. Единственным настоящим союзником Карла оставалась Россия, что заставило его взять сторону императрицы Анны Иоанновны в бесславной войне на Балканах, в результате которой он лишился Сербии с Белградом и был вынужден подписать унизительный сепаратный мир с турками.

Внезапная смерть Карла в октябре 1740 г. положила конец мужской линии Габсбургов в тот самый момент, когда их империя оказалась наиболее уязвимой для вторжения. Баварский курфюрст Карл Альбрехт тут же заявил свои права на наследство Карла, апеллируя к родству своей жены Марии Амалии с умершим императором, приходившимся ей дядей. И хотя у Карла Альбрехта хватило влияния в конце концов избраться императором, завладеть габсбургскими землями, доставшимися Марии Терезии, он не смог. А вот молодому королю Пруссии и курфюрсту Бранденбурга Фридриху II не терпелось испробовать свою удачу и свою армию. Не прошло и двух месяцев со смерти Карла VI, как Фридрих вторгся в Силезию.

Никаких прав на эту область у него не было. Когда его дипломаты нашли для захвата историческое обоснование, обратившись к некоему договору, заключенному два столетия назад, Фридрих поздравил их с завершением работы, «достойной отличного шарлатана». Но бесстыдная агрессия Фридриха воодушевила и других: к грабежу поспешили присоединиться Франция, Саксония, Бавария и бурбонская Испания. Оккупированными оказались Чехия, Верхняя Австрия и Тоскана, которую герцог Франц Стефан получил в компенсацию за Лотарингию. Параллельно составлялись детальные планы раздела наследства молодой королевы, по которым ей оставались лишь Венгрия и Трансильвания, не интересовавшие никого из захватчиков[304].

Но именно из Венгрии и пришла помощь. Мария Терезия, занявшая трон этой страны в июне 1741 г., вскоре после коронации встретилась в Братиславе с венгерским государственным собранием. Чистая правда, что она плакала с короной на челе, прижимая к груди трехмесячного сына (будущего Иосифа II), что присутствовавшие венгерские дворяне обещали ей «свою жизнь и кровь» и что, запутавшись в конституционных тонкостях, они обращались к ней как к «своему королю» (или, возможно, «государю»). Правда и то, что государственное собрание дало гораздо меньше, чем обещало, и при этом не очень торопилось, но все равно такой прием ободрил королеву и воодушевил ее полководцев. Оставив Фридриху Силезию, она ударила по баварцам, в 1742 г. отвоевав Чехию, а через несколько месяцев взяв Мюнхен, столицу Карла Альбрехта. В наказание чехам за их заигрывания с Фридрихом Мария Терезия влепила в центр моравского города Оломоуца внушительное здание арсенала, занявшее собой всю рыночную площадь[305].

В 1741 г. в Братиславе Мария Терезия играла роль девы в беде. Теперь, после победы, она переключилась на амплуа грозной амазонки. В январе 1743 г. она побаловала свой двор зрелищем «дамской карусели». Шестнадцать придворных дам, возглавляемых королевой в треуголке, проскакали по улицам Вены — кто верхом, кто в карете, паля в воздух на скаку. В манеже Испанской школы они устроили потешный турнир, кульминацией которого стала схватка Марии Терезии с графиней Ностиц, после которой королева нанизала на копье несколько глиняных голов, увенчанных турецкими тюрбанами. Дамы изумили зрителей тем, что сидели в седле «на мужской манер». Королева, впрочем, скакала в дамском седле, и тому были веские причины. Мария Терезия, которой исполнилось всего 25 лет, была беременна шестым ребенком — всего меньше чем за два десятилетия она родит 16 детей.

«Женские» качества Марии Терезии — беззащитность, чадолюбие — в сочетании с «мужскими» упорством и храбростью сделали ее самым популярным из европейских монархов. В Британии ее портреты размещали на вывесках пивных для привлечения клиентов. Как вспоминал один британский шутник о борьбе за габсбургское наследство, «лицо венгерской королевы имелось почти на каждой улице, и всю войну мы дрались и пили за собственный счет под ее знаменем». Знай она об этом, юная Мария Терезия, несомненно, ответила бы любезностью на любезность — невзирая на беременности, она ночи напролет проводила за вином, танцами и картами. Только на четвертом десятке, приблизительно к одиннадцатой беременности, Мария Терезия приобрела привычку ложиться в десять[306].

Война за австрийское наследство продолжалась до 1748 г. Хотя Мария Терезия проклинала условия мира, победа была за нею. Да, почти всю Силезию пришлось уступить Фридриху, но в остальном она сумела переиграть противников и вернула все земли, захваченные врагом. Более того, умелыми переговорами она добилась того, что после смерти неудачливого Карла Альбрехта (императора Священной Римской империи Карла VII) в 1745 г. титул перешел к ее мужу Францу Стефану Лотарингскому. Выборщики проголосовали единогласно, и даже Фридрих II Прусский высказался за кандидатуру Франца Стефана. Сама Мария Терезия короноваться одновременно с ним императрицей отказалась, якобы из-за дороговизны, и во Франкфурте наблюдала торжественную процессию с балкона частного дома. Тем не менее это не помешало ей потом титуловаться императрицей. На портретах царственной четы тоже всегда доминирует Мария Терезия. Даже династия не сменила название на Лотарингскую: семейные обозначения Франца Стефана и его супруги просто соединили и появился Австрийско-Лотарингский (впоследствии Габсбург-Лотарингский) дом.

Ахенский договор, в 1748 г. завершивший Войну за австрийское наследство, был скорее перемирием, чем миром. Мария Терезия тут же принялась выстраивать новые союзы в безуспешных попытках выбить Фридриха из Силезии. До тех пор Франция была главным врагом Габсбургов. Теперь, однако, императрица поняла: «что бы кто ни думал о Франции, но прусский король куда более опасный наследственный враг Австрийского дома». И потому согласилась с графом (впоследствии князем) Кауницем, ее главным представителем в Ахене, а затем — первым министром, который в 1749 г. рекомендовал разорвать союз с морскими державами Британией и Республикой Соединенных провинций, а вместо этого попытаться прийти к соглашению с Людовиком XV. Французский король отнесся к авансам Австрии с объяснимым подозрением, но влияние его фаворитки мадам де Помпадур и вспыхнувшая война с Англией в Северной Америке изменили отношение Людовика к «дипломатической революции»[307].

Впрочем, Фридрих, верный себе, первым нарушил мир. Ошибочно полагая, что саксонский курфюрст вступил в союз против него, Фридрих в 1756 г. вторгся в Саксонию. В последовавшей за этим Семилетней войне (1756–1763) Габсбурги должны были одержать победу. Помимо Франции Мария Терезия могла рассчитывать на помощь Швеции, России и большинства князей Священной Римской империи, так что численность союзных армий достигала полумиллиона штыков — вдвое больше, чем мог выставить Фридрих. Однако все успехи, включая взятие Берлина венгерскими гусарами в 1757 г., оказались упущены, так как военачальники императрицы были обучены вести только оборонительную войну и не решались переносить боевые действия на территорию противника. В итоге Берлин был оставлен в обмен на контрибуцию, включавшую две дюжины пар перчаток для императрицы. Людовика XV между тем отвлекли успехи Британии в Северной Америке и Индии, и ему пришлось перенаправить ресурсы из Европы на заморские театры военных действий. Наконец, отступничество России, разорвавшей в 1762 г. союз с Габсбургами, заставило императрицу искать мира и вновь согласиться с потерей Силезии[308].

«Дипломатическая революция» Кауница ненароком превратила Британию в главную мировую державу и подтвердила упадок французской военной мощи, но не принесла никаких выгод Марии Терезии. По иронии судьбы свои основные территориальные приобретения та получила, действуя заодно с Фридрихом II. В 1770 г. она с согласия Фридриха захватила польскую пограничную область Спиш, а двумя годами позже вместе с Россией и Пруссией поучаствовала в первом разделе Речи Посполитой (дальше последуют еще два раздела, в 1793 и 1795 гг., которые сотрут это государство с карты Европы). Мария Терезия понимала, что ее политика «безнравственна», да и Кауниц считал ее «постыдной», но, как говорил об императрице сам Фридрих, «она берет с плачем и, чем горше плачет, тем больше берет». В самом деле, Мария Терезия выиграла от этого раздела Польши больше, чем и Фридрих, и российская императрица Екатерина Великая, добавив к своим владениям территорию в 83 000 кв. км с населением 2,6 млн человек. К концу правления население ее центральноевропейских земель достигло почти 20 млн[309].

Примерно половину своего царствования Мария Терезия вела войны. Для военных успехов были жизненно необходимы финансовая реформа и эффективное распределение ресурсов. Послушав одаренного управленца графа Гаугвица («Воистину, этого человека мне послали небеса!»), императрица повысила налоги, связала сословные съезды своих владений десятилетним договором, чтобы с ними не приходилось торговаться ежегодно, и заодно отобрала у них многие финансовые функции. На ропот депутатов она отвечала жестко. Недовольным членам ландтага Крайны она писала о налогах так: «Корона положительно приказывает вам одобрить эту сумму добровольно». В конституции, которая в 1775 г. была дарована аннексированной ею части Речи Посполитой — теперь громко называемой Королевством Галиции и Лодомерии, императрица точно так же отказала сейму в праве влиять на налогообложение. Когда от них требуют денег, объясняла императрица, депутаты не должны спрашивать: «Надо ли?» — они должны только думать, где взять[310].

Сословные съезды слабели во всех владениях Марии Терезии. Либо они превращались в чистую церемонию, собираясь лишь на несколько часов в году, либо становились подразделениями центрального правительства, решавшими мелкие административные вопросы, наблюдавшими за условиями жизни в сельской местности и отвечавшими на бесчисленные декреты, циркуляры и распоряжения, поступавшие из центра. Даже венгерское государственное собрание не созывалось после 1765 г. ни Марией Терезией, ни ее сыном и наследником Иосифом II. Политика опустилась на одну ступень ниже, в местные администрации округов. Хотя и они могли проявлять упрямство, обычно чиновники в округах и городские магистраты делали, что приказано, зная, что чрезмерное сопротивление чревато прибытием войск и инспекторов. Пожалуй, из всех габсбургских королевств только в Венгрии еще правили не чиновники, а дворяне, но и те уже нервно оглядывались через плечо[311].

На вершине административной пирамиды располагался стремительно растущий центральный бюрократический аппарат, во главе со «сверхминистерством», объединившим ряд институтов, прежде путавших свои обязанности и дублировавших друг друга. Этот орган, впервые учрежденный Гаугвицем в Чехии и Австрии в 1749 г., получил название «Директория администрации и финансов». Впоследствии эти две задачи разделили, так что финансы вернулись в ведение имперского казначейства, а Директорию переименовали в Объединенную чешско-австрийскую придворную канцелярию. Ниже располагался второй ярус управленцев, провинциальные администрации или губернаторства, и третий — администрации округов. Сходились все нити предположительно в руках Государственного совета, учрежденного Кауницем в 1760 г. Семь членов совета должны были заниматься более масштабными вопросами государственной политики и заботиться об «общем благе». В Венгрии и Трансильвании сохранялись собственные канцелярии. С 1690-х гг. обе они располагались в Вене, в помещении над одной из городских таверн[312].

Правительство по-прежнему пребывало в зачаточном состоянии, а его ведомства были разбросаны по столице. До 1770-х гг. в большинстве из них не было установленного режима работы, и многие чиновники работали из дому (позже появились — хотя скорее на бумаге — рабочие часы с восьми утра до семи вечера семь дней в неделю с трехчасовым перерывом на обед, начинавшимся в полдень). Под влиянием Иосифа II управленческие действия и процедуры все больше формализовались. Он многого требовал от чиновников: они должны были класть жизнь на алтарь государственной службы, печься об общем благе, чураться взяток и иной личной выгоды, а также ежегодно проходить аттестации. За это они получали небольшое, но регулярное жалованье, пенсию после отставки, медали и форменные мундиры — темно-зеленые с золотым или серебряным шитьем. В действительности работа чиновника зачастую выглядела совсем не так, как задумывал Иосиф. Несколькими десятилетиями позднее драматург и чиновник Франц Грильпарцер (1791–1872) описывал свой день на государственной службе так: «В контору к полудню. Никаких дел нет. Читал Фукидида»[313].

Государственный аппарат оставался относительно небольшим — около тысячи чиновников в столице. Но эти чиновники все глубже вгрызались в габсбургское общество. Войны Марии Терезии потребовали трехкратного роста численности армии. Прежде набор в армию был смешанным: добровольцы и рекруты, собираемые провинциальными властями по повинности. Случались обычные глупости типа насильственной вербовки хромоногих странников или прусских пленных, которых заставили воевать на стороне врага. С 1760 г. вступила в силу новая система «кантонного набора», устроенная по прусскому образцу. Армию Габсбургов теперь питали военные округа, в каждом из которых специальная комиссия из военных рекрутеров и штатских чиновников вела списки годных к службе жителей. Она выбирала наименее ценных для местной экономики мужчин, которых следовало отправить в армию, и посылала за ними отряды вербовщиков.

Для функционирования такой системы потребовалась всеобщая перепись населения, которая на случай войны включала также и учет тягловых животных. Кауница все эти меры повергали в ужас, поскольку они для него означали полную милитаризацию общества, «то есть худший вид рабства и зверства, который и делает прусский режим таким омерзительным», но помешать реформе он был не в силах. Спустя несколько лет переписчики включили в сферу своих интересов нумерацию домов, поскольку нет смысла составлять списки рекрутов, не зная, где потом искать этих людей. Был установлен и способ нумерации: черные цифры три дюйма (7,5 см) высотой, размещаемые над главным входом или сбоку от него. Жалобы на вторжение в частную жизнь чиновники опровергали тем, что правила нумерации распространялись и на императорские дворцы. Но как бы то ни было, смысл и переписи, и нумерации были ясен всем. Возник новый бюрократический режим, при котором, по чванливому заявлению одного прусского деятеля, «каждый человек есть деталь или шестеренка в машине государства»[314].