Леопольда I часто упрекают в том, что он много тратил на оперу, но недостаточно — на архитектуру, однако это несправедливо. Вена по-прежнему оставалась открыта ударам турецких армий, так что строить приходилось главным образом внутри городских стен, а это ограничивало архитектурные возможности и оборачивалось путаной планировкой улиц. Немногим аристократам доставалось место для дворца внутри городских стен, тогда как большинство довольствовалось загородными резиденциями. Евгений Савойский сумел обзавестись и тем и другим: его Бельведер с богато украшенными фасадами, пышными садами и зеркальной гладью бассейнов — вершина центральноевропейского светского барокко. Леопольд, однако, смог расширить Хофбург, соединив первоначальную крепость длинным Леопольдовым крылом с небольшим дворцом, построенным для одного из братьев Рудольфа II. А на главной улице города он распорядился воздвигнуть 20-метровую мраморную колонну в благодарность Господу от живущих за избавление Вены от Великой чумы 1679 г. На одной из граней постамента размешен горельеф с коленопреклоненным в молитве Леопольдом. Справа от него панель с изображением Христа в виде Агнца Божия, слева — карта мира.
Образный ряд венской Чумной колонны — квинтэссенция барокко. Прежде всего барокко — это искусство возрождающейся католической церкви XVII и XVIII вв. Даже в светских сооружениях оно использует стилистику, символы и мотивы храмовой архитектуры, и, хотя протестантское барокко тоже существует, оно скромнее в декоре и проще в формах, чем его католический аналог. Далее, барокко охватило весь мир и стало первым художественным и архитектурным стилем, перешагнувшим границы континентов — это, как свидетельствует панель на цоколе Чумной колонны, «мировая система». Наконец, это искусство Габсбургов. В первую очередь именно их примером и попечением барокко распространилось по миру. В новых землях оно вбирало в себя местные художественные традиции, и самым впечатляющим из таких гибридов стал андский стиль, или mestizo, сложившийся в габсбургском Перу. Здесь Божьего Агнца заменяет морская свинка, окруженная выгнутыми и перекрученными геометрическими элементами, вырезанными на плоских поверхностях. Но даже в таком преломлении архитектура Лимы остается откровенно барочной, что отражает планетарный масштаб габсбургской державы[292].
Мировая держава Габсбургов перестала существовать в 1700 г. с уступкой Карлом II Испании и ее заморских владений французскому принцу Филиппу из дома Бурбонов. Центральноевропейская ветвь Габсбургов, однако, посчитала своим долгом воспрепятствовать такой передаче трона. Предвидя скорую смерть Карла, император Леопольд вел с Британией и Францией переговоры о мирном разделе владений недужного монарха. Впрочем, по мнению Леопольда, большую часть испанского наследия должна была получить центральноевропейская ветвь Габсбургов, и в расчете на это он назвал младшего сына Карлом. Леопольд намеревался, ни много ни мало, восстановить монархию Карла V, объединявшую Испанию, Новый Свет и Священную Римскую империю. Кроме того, император присвоил себе главенство в ордене Золотого руна, до тех пор возглавляемом испанскими монархами, и еще при жизни Карла II принялся посвящать в него новых рыцарей[293].
После трагической кончины Карла II в Испанию не замедлили слететься стервятники. Сын Леопольда эрцгерцог Карл прибыл через Англию и Португалию с намерением захватить корону, ради которой он получил свое имя. По пути в Испанию Карл выступил в голландском парламенте, Генеральных штатах, и сыграл в Виндзоре в карты с английской королевой Анной. И Британия, и Республика Соединенных провинций опасались превращения Испании в придаток Франции и приняли сторону Карла. Тот провозглашал, что намерен чтить испанские традиции, но британские войска, которые он привел с собой, заставили многих усомниться в его искренности. К тому же командовал войсками Карла французский протестант, а вот главнокомандующим у Филиппа V был безупречный католик Джеймс, герцог Бервик, незаконнорожденный сын Якова II Английского (Якова VII Шотландского).
Первые годы Войны за испанское наследство оказались удачными для Леопольда и его старшего сына Иосифа, который унаследовал титул императора в 1705 г. Но в Испании победа ускользала от эрцгерцога Карла. Его признали Арагон, Каталония и Валенсия, но в остальных областях он получил лишь слабую поддержку. В Маниле Карла признали пятеро монахов, а испанский остров Гуам в Тихом океане на три недели приютил британский пиратский флот, снабжая корсаров ямсом и кокосами. Холодный прием в испанских колониях убедил Карла, что ситуация ему не благоприятствует. После смерти старшего брата Иосифа от оспы (1711) Карл покинул Испанию и принял корону Священной Римской империи, став императором Карлом VI. С его отъездом прогабсбургское движение в Испании рассыпалось, и примерно 16 000 беженцев устремились с Пиренейского полуострова в другие земли Габсбургов. По условиям окончательного мира, подписанного в Раштатте в 1714 г., Карл получил Испанские Нидерланды, Южную Италию и Милан, но Испания и ее колонии бесповоротно отошли к его сопернику Филиппу V[294].
Карл, однако, не оставил мечты о возрождении вселенской империи Карла V, объединяющей Центральную Европу, Испанию и Новый Свет. По возвращении в Вену он занялся строительными проектами, воссоздающими архитектуру и символику утраченного испанского наследия. Он дополнил Хофбург пристройкой Испанской школы верховой езды и Имперской канцелярии, а также соединил все части комплекса в единое целое. На этом этапе реконструкции дворца за новыми фасадами практически полностью исчезла из виду Старая крепость.
Как и в Дворцовой библиотеке, возведенной в его честь, в новых постройках Карла присутствовали двойные колонны, символ Габсбургской Испании. Карл намеревался пойти еще дальше и перестроить монастырь Клостернойбург неподалеку от Вены в копию Эскориала, но на этот проект не хватило средств. Так что самым грандиозным памятником ему стала церковь Святого Карла Борромео (Карлскирхе), выстроенная сразу за венской городской стеной. Здание, сочетающее общее барочное решение с куполом, напоминающим римскую базилику Святого Петра, с фасада украшено двумя массивными колоннами. Хотя спиральные рельефы на колоннах изображают сцены из жития святого Карла, обе они увенчаны коронами и орлами, символами габсбургской державы.
Впрочем, активнее всего Карл строил не в Вене, а в Венгрии. В панегирике 1730-х гг., посвященном архитектурным достижениям Карла, о Венгрии говорится больше, чем о любом другом из его владений. В 1703–1711 гг. это королевство охватил мятеж. Венгерское дворянство было недовольно жестким правлением Леопольда, а французские дипломаты и французские деньги всячески способствовали обострению ситуации. Трансильванский магнат Ференц Ракоци, уличенный в тайных сношениях с Людовиком XIV, поднял восстание среди крестьян, обещая облегчить их тяготы. Среди его лозунгов был такой: «Народ — не чернь, его нужно уважать, как епископов». Однако, несмотря на высокие слова, восстание Ракоци обернулось хаосом и бойней. Скоро ему пришлось спешно отступить и засесть в своих крепостях на польской границе, откуда его не могли выбить еще несколько лет[295].
В 1711 г. Карл заключил великодушный мир, пообещав всем сразу все. Через пять лет габсбургский полководец Евгений Савойский исполнил обещание Карла освободить от турок оставшуюся часть Венгрии. Он занял турецкую провинцию Тимишоара и двинулся на юг, взяв Белград и захватив Шумадию с большей частью нынешней Центральной Сербии. На освобожденной территории, как и в соседней Трансильвании, Карл строил прорезанные поперек горных склонов дороги и мощные крепости, спрямлял русла рек и превращал болота в пастбища. Для заселения отвоеванной венгерской земли он вербовал крестьян и ремесленников по всем своим владениям — в основном немцев, но также итальянцев, испанцев, фламандцев и даже сколько-то армян. Эта приблизительно равная по площади Бельгии область, которая известна как Банат, сегодня разделена между Сербией и Румынией, но остается одним из самых многонациональных регионов Европы[296].
В Трансильвании Карл обещал сохранить свободу вероисповедания, но это не помешало ему отнимать у протестантов храмы и насаждать католицизм. Собор Святого Михаила в Клуже, из которого изгнали унитариев, стал католическим храмом, а в Сибиу новая католическая церковь заслонила старый лютеранский собор со стороны главной городской площади. В соседней Альба-Юлии Карл выступил еще решительнее, приказав построить огромную крепость в форме звезды. Занявшая территорию 140 гектаров крепость была призвана в равной мере запугивать Трансильванию и отпугивать турок.
Иезуитская церковь в протестантском прежде Клуже относится к стилю барокко и представляет собой типичный проект эпохи Карла VI. Хотя интерьер ее на удивление прост, позолоченные святые и херувимы на месте. Церковь освящена в честь Святой Троицы, но усердно славит и Богородицу, чью икону «Плачущая Дева Мария» тут выносили во время крестных ходов и почитали как чудотворную. Рядом с церковью располагалась иезуитская академия, где были осуществлены некоторые из самых крупных драматических проектов Центральной Европы, в которых было занято до 200 актеров. И на фасаде церкви, и в оформлении ее алтаря доминируют двойные колонны, напоминающие об испанском наследстве, утраченном Карлом VI, и о безуспешном стремлении этого монарха воссоздать мировую державу своих предков. Даже далекая Трансильвания служила подмостками, с которых властитель из дома Габсбургов мог посредством универсальной архитектуры барокко объявить о своем предназначении и наследственных правах[297].
Несмотря на разницу в масштабах, и иезуитская церковь в Клуже, и венская Карлскирхе относятся к последней волне католического барокко в габсбургской Центральной Европе. После расцвета рококо, для интерьеров которого характерна массивная бело-золотая лепнина, убранство церквей обратилось к более сухому и холодному классицизму, в Венгрии заявившему о себе новыми соборами в Ваце и Сомбатхее. Габсбурги не утратили своей набожности и после Карла, однако с приходом классицизма в их религиозной практике становилось все меньше публичных церемоний и демонстрации барочной духовности. Их понимание династической миссии также изменилось. Мифотворчество и сложные сплетения аллюзий остались, но само видение стало более светским, скорее включая теперь определенное понимание государства и задач правительства. Тем не менее посылки, положенные в его основу, были не менее дерзновенными, чем прежде: под благодетельной властью Габсбургов, осуществляемой специально созданной корпорацией чиновников, сделать жизнь людей упорядоченной, счастливой, добродетельной и продуктивной. Но сначала центральноевропейским Габсбургам нужно было биологически выжить как династии. В последние десятилетия правления Карла VI все чаще казалось, что это им не удастся и что участь испанской ветви постигнет и их.
17
МАРИЯ ТЕРЕЗИЯ, АВТОМАТЫ И ЧИНОВНИКИ
Дочь Карла VI Мария Терезия вступила в свои наследственные права в 1740 г. и правила владениями Габсбургов до самой смерти в 1780 г. Ее муж Франц Стефан в 1745 г. был избран императором, благодаря чему Мария Терезия получила титул императрицы. Весной 1770 г. в зале аудиенций Шенбруннского дворца, что в окрестностях Вены, она любезно приняла Вольфганга фон Кемпелена с его удивительным шахматным автоматом. Человеческая фигура в натуральную величину, одетая турком — в тюрбан и свободный халат, сидела перед тумбой, на которой стояла шахматная доска. Кемпелен не спеша открыл дверцы тумбы и раздвинул халат турка, продемонстрировав скрытые внутри шестерни и пружины, а заодно показав, что внутри не прячется человек. Затем особым ключом он торжественно завел автомат. Оживший турок устремил взор на доску, дымя трубкой с длинным чубуком, и придворным было предложено попробовать силы в игре против машины. На доске выставили случайную эндшпилевую позицию, и начался первый матч. Напряженное внимание игроков и аудитории отвлекал только Кемпелен, время от времени заводивший своего турка. Через несколько ходов автомат объявил сопернику мат.
Обман Кемпелена был изощренным. В тумбе сидел карлик на вертящемся стуле. Стул поворачивался, когда изобретатель поочередно открывал дверцы тумбы, и скрывал сидящего из виду, показывая взамен внушительного вида шестерни и блоки. Дело довершала система зеркал, магниты и потайной продух для выпуска дыма от свечей, при свете которых работал запертый шахматист. Об этом трюке догадывались, но Кемпелена так и не разоблачили, так что его турок почти столетие озадачивал зрителей. Очевидно, безымянные игроки, сидевшие внутри автомата, были мастерами своего дела — один даже поставил мат Наполеону, уличив его перед этим в жульничестве. Успех этого фокуса держался в равной степени на способностях невидимого шахматиста и на инженерном таланте Кемпелена[298].
Автоматы забавляли людей не одну сотню лет, но к середине XVIII в. они стали больше, чем просто игрушками. Машина символизировала победу человека над природой и одновременно — упорядоченностью своих движений — подчинение природы законам механистичной Вселенной, открытым Ньютоном. Человеческий организм, таким образом, тоже мог быть описан в терминах механики — как, согласно одному опусу тех лет, «самозаводящаяся машина, живая картина вечного движения». Один за другим философы (Кант, Гердер, Руссо, Бентам) поддавались иллюзии, что сам человек может оказаться заводным механизмом и, более того, что нет такой области, где не были бы применимы решения из области механики, будь то муштра солдат, организация больниц, строительство тюрем, управление фабриками и т. д. Термины
Общество в целом также все шире понималось философами и всеми прочими как объект, который можно чинить и настраивать, подобно механизму. Шестерни и рычаги, движущие населением, находились в руках правительства и предполагали единственное понимание государства — как находящейся в полном распоряжении правителя и его агентов машины управления и надзора, сигналы в которой посылаются сверху вниз. Как замечал один из самых известных адептов теории «государства — часового механизма», «должным образом упорядоченное государство должно быть точным аналогом машины, в которой все колесики и шестерни идеально подогнаны друг к другу; правитель же должен быть механиком, ходовой пружиной или душой… которая все приводит в движение»[300].
В эту теорию верили и Мария Терезия, правившая владениями Габсбургов в Центральной Европе с 1740 по 1780 г., и ее сын Иосиф II, в 1756 г. ставший императором и соправителем матери, а с 1780 по 1790 г. правивший единолично. Их подход к государственной деятельности характеризовался упорядоченностью, регулярностью, постоянным надзором, подотчетностью и командным стилем управления, а равно и презрением к общественным институтам, пытавшимся сдерживать «верховного механика». Достижения Марии Терезии и Иосифа грандиозны: масштабные военная и финансовая реформы, а также учреждение институтов, которые доносили волю правителя до самого низа посредством вновь созданных местных властей и округов. Более того, при них началось превращение крестьян из зависимых держателей земли в свободных фермеров, крестьянских детей обязали посещать школу, а привилегии дворян урезали. Но чтобы «государство — часовой механизм» работало как следует, требовалась полная реорганизация общества в строго определенный набор винтиков и пружин.
Автомат Кемпелена — метафора своей эпохи, но важен и турецкий костюм, в который изобретатель облачил механического шахматиста. В XVII в. турки ассоциировались с жестокостью и насилием. Теперь же, после их поражения, все турецкое стало экзотикой и почти модой. Венские аристократы одевали слуг в кафтаны и тюрбаны, пили кофе и передвигались в паланкинах, которые несли настоящие турки. Неудивительно, что залом аудиенций, где Мария Терезия принимала Кемпелена, оказался Зал миллионов (названный так позже), украшенный восточными орнаментами и изображениями. После нескольких веков противостояния Османская империя больше не представляла угрозы, и борьба с ней выродилась в уютные шахматные баталии да, как мы вскоре увидим, в потешные схватки на турнирах. Но вместо турок-османов появился новый и неожиданный враг. Им был выдающийся механик прусский король Фридрих II Великий — по определению Мишеля Фуко, «мелочно-дотошный король маленьких машин, вымуштрованных полков и долгих упражнений»[301]. Именно ему предстояло поставить Габсбургов на колени[302].