Начинаю с «Феникса». Сегодня воскресенье, и тут довольно тихо. Усаживаюсь за стойкой, заказываю виски – сперва оно кажется холодным, а потом обжигает и колет язык. Вспыхивает огнем в желудке. Но мне только это и нужно.
Отпиваю еще, но глотать не спешу. Виски ярится во рту, словно в неистовом танце, все щиплет, и мне вдруг нестерпимо хочется захохотать во весь голос. Но я допиваю стакан, чувствуя, как в глотке расцветает тепло.
Пить одному – последнее дело. Думаю позвонить Дэзу, но когда достаю телефон и смотрю на часы, понимаю, что сейчас он, должно быть, отсыпается после ночной смены. Да и потом, у него все равно на уме сейчас только Джемма, а мне в кои-то веки и самому нужно внимание.
Потом я заворачиваю за угол и заваливаюсь в тот бар с опилками на полу и крафтовым пивом. По дороге, кажется, замечаю кого-то из знакомых, они машут мне на ходу и окидывают пристальным взглядом, но наверняка сказать трудно. Переступаю порог, иду к бару и заказываю неразбавленный скотч и пиццу «Маргарита». Девушка за стойкой смотрит на меня с подозрением, но деньги все-таки берет.
По пути домой покупаю еще бутылку виски навынос в одном из баров и прячу ее под мышкой. Гадаю, что будет, если выпить ее одному.
На кухне сыплю кошке в миску сухого корма, пока он не начинает вываливаться через край, а она льнет к моим ногам и мурлычет. Откручиваю крышку с бутылки и смотрю, как виски льется в стакан. Мне не хочется, чтобы соседи видели, как я пью прямо из горла, – для этого я еще слишком трезв.
Выхожу в патио покурить, и запах жасмина бьет будто ножом в сердце.
Достаю телефон, нахожу ее номер.
«Хотелось бы быть для тебя лучше, – пишу я. – Очень устал от боли».
На столе еще стоят горшки с недавно посаженными растениями и лежит полупустой мешочек с удобрением. Выдвигаю стул и падаю на него.
Слышится протяжное мяуканье, и кошка, переступив порог, направляется ко мне. Двигается она по-кошачьи неспешно, даже лениво. Я глажу ее пару минут, чтобы доставить ей удовольствие, а потом она устраивается на большой плите, впитавшей в себя дневное тепло. Она лежит, покачиваясь из стороны в сторону, подбирая под себя то одну, то другую лапку, и поглядывает на меня, чтобы убедиться, что я тоже за ней наблюдаю. «Хотя бы ты у меня есть, – проносится в голове. – Ты меня не оставишь». И тут я впервые замечаю в лучах солнца – дерзкого, яркого, настоящего, – что шерстка у нее не черная, а темно-коричневая.
Подношу стакан ко рту, смотрю на жидкость, которая плещется у стеклянной стенки. Всматриваюсь в ее толщу, в самое донышко, в буквы, выбитые на нем с обратной стороны, из-за чего сверху их можно прочесть лишь задом наперед. Жизнь представляется мне лабиринтом, в котором каждый ищет свой путь – путь в мир, который дожидается нас, если мы выберем правильную тропу, вот только понять, где она, та самая правильная тропа, невозможно, пока не забредешь в тупик и не поймешь, что отсюда надо выбираться. И не попробуешь другой путь, а потом еще и еще один. Но что, если ты заранее знаешь, что выбраться так и не сможешь?
Вот какие мысли меня посещают, пока я смотрю сквозь дно стакана. И все слова тут же обретают смысл.