– В чем дело? – Я беру конверт в руки, чтобы его открыть.

– Погоди, – останавливает меня Стелла, коснувшись руки. – Не сейчас. Письма ведь адресованы вам с Сэлом. И никому больше.

– Так что тебе такое известно? – спрашиваю я. Мне хочется одного: чтобы она ушла.

Она на мгновение прячет лицо в ладони и делает глубокий вдох.

– Когда ты был совсем маленький, еще до рождения Сэла, у твоих родителей случались ссоры, причем ужасные, и зачастую они плохо заканчивались. Я своими глазами видела одну такую. – Она покачала головой. – И твой папа однажды ушел из дома. Он не мог вынести того, что перестал быть центром вселенной для твоей мамы. Мой братец всегда был эгоистом. Ты и сам знаешь. А материнство меняет женщину. И это правильно. Женщина жертвует собственным телом, собственным временем… а от нее ждут, что она при этом останется такой же, как прежде.

Я не свожу глаз с собственного имени на конверте.

– Несколько месяцев он прожил у друга как заправский холостяк – они там пили днями напролет и еще бог знает что вытворяли. А твоя мама – они тогда жили в квартире, в городе, ты помнишь, – сдружилась с каким-то парнем, одним из новых жильцов. Разведенным. Парень был обходительный, постоянно предлагал свои услуги, если надо купить что-нибудь в магазине или починить протекший кран. И они с твоей мамой полюбили друг друга.

Я смотрю на нее разинув рот.

Заметив мое изумление, Стелла поспешно поправляется:

– Не как Ромео с Джульеттой или там герои греческой трагедии, безо всякой этой беготни в закат. Сам посуди: твоя мама осталась совсем одна, фактически запертая в квартире с ребенком на руках. Она понимала, что эта интрижка ни во что серьезное не выльется, да и с папой твоим не порывала окончательно. Просто она нуждалась в любви и заботе. Все мы люди, в конце концов. Но однажды твой папа вернулся домой без всякого предупреждения и застал их вдвоем у телевизора. И просто слетел с катушек. Стал крушить все кругом. Колотить в стены. Парень этого всего не вынес и съехал на следующей неделе.

– А мама? – шепотом спрашиваю я.

Стелла тяжело сглатывает.

– Твой папа вернулся, – продолжает она, – а спустя пару недель твоя мама узнала, что беременна Сэлом.

– То есть получается… – Я качаю головой. – Не может быть!

Стелла устремляет взгляд в окно.

– Даже когда твои родители расстались и папа съехал, они все равно, скажем так, сохраняли близость. Мама не могла ему отказать, потому что надеялась, что он вернется.

Внутри у меня все сжимается, к горлу подкатывает тошнота.

– Они так наверняка ничего и не выяснили? Не делали тестов?

– Я как-то спросила твою маму, только она отказалась это обсуждать. Но я не раз думала, а не поэтому ли она дала ему итальянское имя? Чтобы сгладить все подозрения. – Она отпивает чаю. – Кто знает, в чем истинные причины наших поступков?

В памяти проносятся сцены из детства, и я каждым своим волоском ощущаю тот гнев, что полыхал между Сэлом и папой. Гнев и осуждение. Мне вспоминается, как Сэл рыдал во сне, после того что случилось, оплакивая ту, что уже никогда не придет, а в следующий миг я вижу папу в шезлонге, с криком баюкающего на руках мамино тело.