В докладе Патмана раскрывается, как банки захватили новые пулы инвестиционного капитала. Из более чем 1 трлн. долл. активов, принадлежащих американским институциональным инвесторам, 60% находилось в трастовых отделах коммерческих банков. В результате волны слияний на Уолл-стрит большая часть этих активов была сосредоточена в руках Morgans и еще четырех банков. Данные о владениях Morgan поражают воображение. Морган владел гигантскими пакетами акций в двух старых "ставленниках" Гуггенхайма: 17,5% акций Kennecott Copper и 15,5% акций American Smelting and Refining, а также мог управлять всей авиационной отраслью, владея 7,4% акций Trans World Airlines, 7,5% акций American Airlines и 8,2% акций United. Опасность была скорее скрытой, чем реальной, поскольку консервативный банк Morgan обычно вставал в спорах на сторону руководства и не пытался подменить собой собственное мнение. Но поскольку в эпоху рассредоточенного владения акциями 5-процентный пакет мог контролировать большинство компаний, цифры были тревожными.
Кроме того, появились новые опасения по поводу инсайдерской торговли, которые застали банки врасплох. В двадцатые годы состояния делались благодаря шепоту и хитрому подмигиванию. Люди мирились с этим, поскольку лишь незначительная часть из них владела акциями. В 1950-х - начале 1960-х годов, когда личные инвестиции стали более популярными, население не захотело участвовать в игре с подтасовками. Потребовалось время, чтобы банки осознали опасность или, по крайней мере, новые опасения населения. В 1960-е годы трастовые отделы еще не были отделены от других подразделений. В Morgans старшие офицеры банка - многие из них были директорами пяти-десяти компаний - входили в трастовый комитет, членами которого были также внешние директора банка, в том числе, в разное время, такие люди, как Альфред П. Слоун из General Motors и Генри Уингейт из International Nickel. Предполагалось, что эти люди будут использовать свои специальные знания при выборе акций. На тот момент банки не беспокоились о том, что при принятии инвестиционных решений они могут злоупотребить конфиденциальной информацией, полученной от кредитных организаций; между коммерческими и трастовыми подразделениями еще не было юридических барьеров, или "китайских стен".
Именно на фоне этих опасений Комиссия по ценным бумагам и биржам США в апреле 1965 г. предъявила тринадцати лицам, связанным с компанией Texas Gulf Sulphur, обвинения в получении прибыли за счет внутренней информации о рудных богатствах Онтарио. Из заголовков газет выскочило одно громкое имя - Томми С. Ламонт, сын знаменитого партнера и только недавно ушедший в отставку вице-председатель Morgan Guaranty. Ламонта обвинили в передаче информации Лонгстриту Хинтону, который купил Texas Gulf для трастовых счетов Morgan. Это было шокирующее обвинение, поскольку с 1930-х годов банк был одержим своей честностью и, несомненно, являлся одним из самых авторитетных банков в мире. Стрит Хинтон боготворил Джорджа Уитни и наблюдал за его мучениями из-за скандала с его братом. Томми Ламонт прошел через слушания по делу Пекоры, на которых его обвинили в том, что он совершил "продажу под мылом" своей жене - опыт, который он не хотел повторять, - и дорожил репутацией принципиального банкира.
Томас Стиллвелл Ламонт был похож на своего отца. Возможно, лицо было круглее, шея - полнее, но у него был такой же сильный голос, удивительно выделявшийся на фоне небольшого телосложения. Как и многие в Morgans, он подражал святому отцу, перенимая его интересы. Он стал президентом коллегии Phillips Exeter, членом Гарвардской корпорации и Совета по международным отношениям. Переняв литературные наклонности отца, он рассылал друзьям стихи ко дню рождения, сентиментальные поздравления по адресу и с гордостью вел хронику истории семьи Ламонт. Однако, несмотря на внешнее сходство, Томми Ламонт был более правильным, более отдаленным и, конечно, более закрытым, чем его знаменитый общительный отец.
Томми Ламонт был послом Дома Морганов в мире горнодобывающей промышленности, войдя в состав совета директоров Texas Gulf в 1927 году. Он помог назначить Клода Стивенса президентом компании и оценил его настолько высоко, что в начале 1960-х годов рекомендовал акции компании Стриту Хинтону для работы в трастовом отделе. Когда компания сократила дивиденды, уже скептически настроенный Хинтон отказался от акций, и на некоторое время ситуация изменилась.
В ноябре 1963 г. компания Texas Gulf пробурила секретную скважину в Тимминсе (провинция Онтарио), которая поразила главного горного инженера компании: она оказалась богаче, чем все, что он видел, богаче, чем все, о чем когда-либо сообщалось в технической литературе. Позднее эта жила меди, цинка, серебра и свинца была оценена в сумму до 2 млрд. долларов, ее богатства хватало для обеспечения 10% потребностей Канады в меди и 25% - в цинке. Эта жила была настолько легендарной, что руда лежала прямо на поверхности, и ее можно было "черпать, как икру", как сказал один шахтер. Зимой, когда компания Texas Gulf проводила испытания, ее акции удвоились на основе слухов о том, что лихорадочные шахтеры закладывают свои дома, чтобы купить больше акций компании. Texas Gulf удержалась от официального объявления о забастовке, опасаясь, что это приведет к росту стоимости близлежащей недвижимости.
Как замять сообщения об Эль-Дорадо? 10 апреля 1964 г. Клод Стивенс позвонил Томми Ламонту и спросил, слышал ли он эти слухи. Ламонт ответил, что слышал. "Есть ли в этом доля правды?" поинтересовался Ламонт. "Мы не знаем", - ответил Стивенс. "Нам нужно немного времени, чтобы оценить нашу программу в этой области". Ламонт посоветовал ему повременить с заявлениями, предложив дождаться 23 апреля ежегодного собрания акционеров в Нью-Йорке, чтобы сделать официальное заявление для прессы.
На следующее утро газета New York Herald Tribune сообщила о крупнейшем со времен Юкона месторождении - легендарном пласте меди толщиной в шестьсот футов. 12 апреля, под давлением Комиссии по ценным бумагам и биржам США, компания Texas Gulf опубликовала заявление, в котором настолько круто преуменьшила свои заслуги, что правительство позже осудило его как ложное и вводящее в заблуждение. Даже зная, что запасы меди и цинка составляют не менее десяти миллионов тонн, компания простодушно назвала Тимминс "перспективным", требующим дополнительного бурения для "правильной оценки". На 16 апреля Texas Gulf назначила заседание совета директоров и пресс-конференцию в Pan Am Building в Нью-Йорке. Стрит Хинтон обратил внимание на дикие колебания акций и попросил Ламонта доложить ему о результатах после заседания.
16 апреля 1964 года станет днем, кошмарно запечатлевшимся в памяти и Хинтона, и Ламонта. Заседание Техасского залива началось ровно в девять часов при полном составе пятнадцати директоров. Около десяти часов двадцать репортеров были согнаны на пресс-конференцию. Это была "нью-йоркская корпоративная версия старых добрых времен, когда старый старатель вбегал в салун, чтобы объявить, что он разбогател", - сказал Джерри Бишоп (Jerry E. Bishop), работавший в Wall Street Journal. Компания хотела, чтобы все репортеры оставались в зале до окончания пресс-конференции. Но как только Клод Стивенс закончил свое заявление, Норме Уолтер, которая делала свой первый точечный репортаж для ежемесячного журнала Merrill Lynch, удалось выскользнуть через боковую дверь. Она передала новость по внутренней сети фирмы в 10:29 утра. Репортер канадской телеграфной службы вышел через другую дверь. Остальные репортеры остались на месте, вынужденные смотреть цветные слайды с изображением рудного месторождения. При первой же свободной минутке они бросились к телефонам, чтобы сообщить сенсационную новость. Депеша Джерри Бишопа появилась на "широкой ленте" новостей рынка Доу-Джонса в 10:55 утра.
После совещания Ламонт общался с журналистами, рассматривал образцы керна и цветные слайды Тимминса. Около 10:40 утра он позвонил Хинтону из офиса Texas Gulf. "Посмотрите на бегущую строку", - сказал Ламонт. "Поступило интересное сообщение о Texas Gulf". "Оно хорошее?" спросил Хинтон. "Да, хорошее", - ответил Ламонт. Позже Хинтон будет свидетельствовать о том, что у него было странное ощущение, что он видел, как новость промелькнула на широкой ленте. На самом деле он не смог подтвердить факт ее появления. В то время Хинтон был казначеем Ассоциации больниц Нассау и лично управлял ее портфелем. Он сразу же позвонил в торговый отдел и купил для больницы три тысячи акций Texas Gulf. Затем он посоветовал Питеру Вермилье добавить эти акции в план Morgan Guaranty по распределению прибыли и в смешанный фонд, который инвестировал средства для двухсот пенсионных планов; Вермилье купил тысячу и шесть тысяч акций соответственно. В то же время эта история не попала на широкую ленту Dow Jones, хотя она была передана в 159 филиалов Merrill Lynch.
Не подозревая, что совершил какое-либо преступление, Ламонт вернулся в свой офис на Брод-стрит, 15, и в 12:33 купил три тысячи акций Texas Gulf для себя и своей семьи. Новость находилась на ленте Dow Jones уже более полутора часов. Фондовый рынок отреагировал на нее с восторгом. Под влиянием роста акций Texas Gulf на 7 пунктов к концу дня Нью-Йоркская фондовая биржа побила все предыдущие рекорды объема. Хинтон не испытывал чувства вины, но на следующий день был разочарован, узнав, как скромно покупал Вермили. Только через двенадцать дней Ламонт узнал о покупках трастового отдела, вызванных его звонком. Он не советовал Хинтону покупать. Позже он заявил, что выполнял свои обязанности, а не звонил по горячим следам.
Через год руководители компании Texas Gulf планировали собраться вместе, чтобы насладиться триумфом в Тимминсе. Томми Ламонт, хотя и оставался директором Morgan, в возрасте 65 лет вышел на обязательную пенсию. Накануне встречи представителей Texas Gulf репортер позвонил ему домой и сообщил, что Комиссия по ценным бумагам и биржам США только что предъявила ему обвинение в том, что он "предупредил других банковских служащих" о забастовке в Тимминсе. Ламонт был ошеломлен. "Я не давал никаких наводок другим банковским служащим", - ответил он. Рекламная ценность его золотого имени была такова, что на следующее утро оно заняло место на первой полосе газеты "Таймс". Его поставили в один ряд с руководителями и геологами компании Texas Gulf, которые открыто торговали внутренней информацией, что вызвало глубокое возмущение редакции. Times послала репортера к восьмидесятитрехлетнему "идиоту" Фердинанду Пекоре, ныне престарелому судье Верховного суда Нью-Йорка. Откинувшись в своем большом кресле из красной кожи на Восточной Семидесятой улице, Пекора удивился "необыкновенному совпадению", что сын Томаса В. Ламонта оказался замешанным в скандале с инсайдерской торговлей: "История повторяется. Это симптом соблазнов Уолл-стрит".
То, что Ламонт был членом комитета Morgan Trust, позволило SEC осветить более широкую проблему институционального инвестирования. Она заклеймила весь департамент как "внутреннего трейдера". Хотя прямого обвинения не последовало, Хинтон был раздавлен и поражен. Внутри банка у него была репутация человека, который иногда проявлял яростную независимость и указывал богатым и влиятельным людям, куда им следует идти. Питер Вермили, ныне возглавляющий Baring America Asset Management, вспоминал:
В какой-то момент компания AT&T пришла к Хинтону и сказала: "Мы хотим сделать вас главным управляющим пенсионным фондом AT&T, но мы будем платить вам довольно низкое вознаграждение". Хинтон ответил, что не может брать с них меньше, чем с любого другого клиента, и отказался вести с ними дела. Компания Exxon сказала Хинтону: "Мы хотим иметь с вами дело, но мы хотим направлять брокерскую комиссию". Хинтон подумал, что казначей Exxon хочет сделать большую фигуру со своими друзьями-брокерами в Хэмптоне, и ответил: "Ни за что". В другой раз Мешулам Риклис купил контроль над компанией, которая была клиентом Morgan, и захотел использовать ее пенсионные фонды для собственных махинаций. Хинтон выгнал его из офиса.
Для Хинтона эта интрига стала настолько разрушительной, что Ламонт обвинил его в совершении покупок. (Возможно, это самое убедительное доказательство невиновности Ламонта). "Он так и не простил меня", - эмоционально вспоминает Хинтон. "Все остальные офицеры Моргана пытались объяснить ему, что он не прав, но он так и не простил меня". Ламонта преследовало это дело, и он относился к нему как к личному крестовому походу. Настаивая на своей невиновности, он оплатил огромные судебные счета Дэвису, Полку и вел борьбу как на юридической, так и на политической арене. Уязвленный публикацией в "Таймс", он напечатал двенадцатистраничную критику и за обедом передал ее исполнительному редактору Тернеру Кэтледжу. В ней говорилось, что газета "снова и снова уделяла мне особое внимание в своих материалах, посвященных делу Техасского залива. . . . Меня беспокоит этот рекорд неточного освещения и небрежного редактирования". Уклоняясь от ответа, Кэтледж сказал, что заголовки по своей природе загадочны.
Некоторые лица, обвиненные Комиссией по ценным бумагам и биржам США, были явно виновны в инсайдерской торговле. Один геофизик купил акции за день до пресс-конференции, другой сотрудник компании - накануне вечером. Обычно запрет на инсайдерскую торговлю исчезал после публичного оглашения новости. Теперь же SEC ввела новый стандарт, утверждая, что новость должна быть обнародована и переварена общественностью, прежде чем инсайдеры смогут торговать акциями, что является расплывчатым определением, запрещающим покупку в течение нескольких минут или дней после этого. Сначала SEC определила 10:55 как момент окончания действия юридического эмбарго, когда новость о Тимминсе появилась на ленте Dow Jones. Через год она произвольно расширила этот период, включив в него покупку Томми Ламонта в офисе в 12:33 - возмутительно долгое время после того, как пресс-конференция была прекращена. Как горячо заявил Хинтон, "если SEC намерена выработать новое правило по этому вопросу, то хорошо и отлично... но писать правило задним числом - несправедливо".
Команда защиты Ламонта остановилась на якобы имевшей место двадцатиминутной задержке перед выходом репортажа Джерри Бишопа на широкую ленту Dow Jones. Якобы Ламонт стал жертвой технического сбоя. Но Бишоп и его редакторы считали, что никакой задержки вообще не было. Через год или два после суда Бишоп выяснил, почему возникла задержка. Адвокаты Ламонта предполагали, что Норма Уолтер подала свой репортаж из Merrill Lynch после пресс-конференции; на самом деле она подала свой материал на двадцать минут раньше других репортеров. То, что Бишоп прав, не влияет на виновность или невиновность Томми Ламонта, который поручил Хинтону просмотреть запись. Но если он прав, то Ламонт должен был почти сразу же подойти к телефону.
В декабре 1966 г. окружной судья Дадли Дж. Бонсай оправдал одиннадцать из тринадцати обвиняемых, включая Ламонта. Он заявил, что факты были общедоступной информацией, как только они были переданы журналистам 16 августа 1964 г., и что Ламонт и Хинтон действовали совершенно правильно. Пока SEC подавала апелляцию, здоровье Ламонта ухудшилось. У него было больное сердце, и он страдал от фибрилляций, усугубляемых напряжением и депрессией. В апреле 1967 г. он поступил в Колумбийско-Пресвитерианский медицинский центр; после операции на открытом сердце он так и не пришел в сознание. Как только в SEC узнали об этом, они позвонили С. Хазарду Гиллеспи, адвокату Ламонта в Davis, Polk, и сообщили, что отказываются от апелляции. Возможно, в качестве искупления вины газета Times опубликовала подробный некролог Ламонта в три колонки, объем которого был непропорционален его историческому значению. Это было повторение старой болезни Моргана - публичное разоблачение и политическая травля, приведшие к смерти.
Как бы ни было ошибочно преследование Ламонта, SEC в деле Texas Gulf обратила внимание на растущую опасность финансовой конгломерации в эпоху казино. По мере того как коммерческие и инвестиционные банки развивали огромные диверсифицированные операции, им становилось все труднее разделять разнородные и часто юридически несовместимые операции. Несколько лет спустя банк Morgan был обвинен в продаже акций обанкротившейся компании Penn Central на основании информации, переданной в трастовый отдел сотрудником кредитного отдела, - обвинения, которые банк всегда отрицал и которые так и не были окончательно решены. В итоге трастовый отдел банка был переведен на Пятьдесят седьмую улицу, чтобы физически быть отделенным от остальных подразделений банка. Спустя годы проблема конгломерации вновь встала перед Morgans, когда он начал заниматься слияниями, и в целом она преследовала развивающиеся банки и брокерские конторы Уолл-стрит на протяжении всех послевоенных лет.
В то же время в Лондоне Сити сбросил свою сонную атмосферу. К середине 1960-х годов существовало уже два Сити. Один был клубным, в шляпах-котелках, который торговал стерлингами и был защищен от иностранцев Банком Англии. Здесь шепотом говорили о бабушке, имея в виду управляющего Банком Англии. Для успеха в этом мире требовалось посещение хороших школ и наличие нужных связей, а правили им патрицианские семьи.