«Последний рывок»

Большой, чёрный теневой человечек растянулся на полу. Длинные его ручки тихонько шевелились, растрёпанная голова была опущена. Катя сидела на жёстких голых нарах и тревожным взглядом смотрела в пол. Рядом спал в полубреду Гриша, время от времени похрипывая. Глаза девочки слипались от усталости, веки с каждым морганием становились всё тяжелее и тяжелее. Но она не имела права на сон. Нужно было сидеть и караулить. Караулить не только луну, но и товарища, который, казалось уже не спал, а лежал без сознания. Тут мальчик запрокинул голову и невнятно пробормотал:

– Надо бежать… Стреляй! Стреляй!

Катя резко обернулась на напарника и положила руку ему на горячее запястье:

– Гриш? – прошептала она, но тот не отозвался. – Чем тебе помочь? Чем же тебе помочь?!

Девочка повернулась назад и опустила взгляд на колени, на которых лежал немецкий автомат. Тут оружие стало двоиться, а затем вовсе расплываться. Это на глаза наворачивались слёзы. Слёзы усталости и бессилия. Катю трясло, плач застрял у неё в горле. Она прижала трясущуюся ладонь у потрескавшимся губам и сглотнула подошедший к горлу ком. «Как мы пойдём сейчас?» – не давал покоя вопрос у неё в голове. – «Как Гришу поднять? Неужели нам, и правда, суждено помереть здесь? Господи, я не хочу!» Тут девочка убрала ладонь от лица и, прерывисто выдохнув, вытерла слёзы, попутно размазывая грязь по щекам. Она дрожащими пальцами залезла в тонкий карман рубахи и вытащила поломанный крестик. Катя разложила его на ладони и с обидой проговорила:

– Что мне нужно сделать для того, чтобы ты меня наконец услышал? – она всхлипнула и проговорила чуть громче. – Как часто мне нужно молиться?! Как часто нужно было молиться моей матери?! – девочка опустила голову на грудь и закрыла глаза. На проклятое оружие упало две крупные слезы. – Но ты не помогаешь. Ты на самом деле не помогаешь! Ты не слышишь меня, не видишь. Не видишь столько страдающих людей! Мы тут умираем, а ты не отзываешься на наши молитвы! – Катя вцепилась рукой в седые волосы. В голове вспыхнула страшная картина расстрелянных женщин и детей на опушке в лесу. Вспомнилась и девушка с прострелянной головой, рядом с которой ей пришлось лежать, вспомнилась бабушка, которая спасла их ценой своей жизни. – Ты не видел их. Столько женщин, детей, стариков погибло, а ты даже не заметил! Я всю жизнь надеялась на тебя… А надеяться нужно было на себя. Правы были бойцы и тётя Василиса тоже была права.

Девочка крепко сжала колкие обломки в ладони. Столько лет они имели для неё огромное значение, столько лет вера для неё была неотъемлемой частью жизни. С самого рождения религия была с ней. Сколько Катя помнила себя, она всю жизнь боялась разозлить Бога, ставила его в пример. И так разочароваться. Девочка со злостью кинула обломки креста об пол, и они разлетелись в разные стороны:

– Тебя нет! – с трудом сдержала крик она и проговорила чуть тише. – Прости, мам. За всё прости.

Катя, нахмурившись, резко вытерла влажные глаза. На улице подул ветер и стал шевелить ветви сваленных деревьев. Девочка взялась за автомат и вскочила с лавки. Руки тряслись вместе с оружием. От сильной усталости и напряжения каждый шорох воспринимался ей, как опасность. Поняв, что ничего страшного нет, девочка облегчённо выдохнула и опустила ствол. Она положила оружие на место и обернулась на Гришу. Даже визуально было видно, что ему не становится лучше. Катя, не сводя глаз с мальчика, схватилась за рукав рубахи и потянула его вниз. Одежда натянулась, затем затрещала. Дождавшись нужного момента, она резко дёрнула за рукав, и он стал отходить по швам. К счастью, материал был уже старым и рвался легко. Наконец, он слез с руки. Теперь одежда девочки совсем не напоминала рубаху: оборвана внизу, один рукав отсутствует. Но чего только не сделаешь, ради товарища. Катя разделила рукав ещё на две части. Она взяла флягу, и открыв её, вымочила в водке тряпку. Девочка подошла к напарнику и положила её ему на лоб:

– Пожалуйста, Гриш, – просила она, – пожалуйста, оклемайся до ночи. Хоть чуточку!

Тут мальчик резко повернул голову влево так, что мокрая тряпка слетела в его головы:

– Дядь Ром, пусти меня в окопы!

– Да какие тебе сейчас окопы? – положила обрывок рукава назад ему на лоб та. Катя тяжело вздохнула и положила голову на руки. – Нет, ты не оклемаешься… – она выпрямилась и снова повернулась к Грише. – Но я тебя здесь не оставлю. Слышишь? Мы дойдём! Обязательно дойдём!

Девочка съёжилась и надела телогрейку, лежащую на нарах. Она подошла к буржуйке и подкинула внутрь веток. Пламя вспыхнуло с новой силой, красный свет от него упал на обломок крестика, который несколько минут назад силой кинули. Катя даже не повернулась в его сторону. Она снова взяла в руки и крепко сжала немецкий автомат. «Мы дойдём», – повторила сама себе она, наблюдая за пламенем.

Время потихоньку близилось к сумеркам. Катя не знала какой сейчас час, знала только какие по счёту сутки пошли со времени начала их задания. Ровно третьи. Им осталась всего одна ночь, чтобы добраться до места встречи. Девочка потёрла слипающиеся от усталости веки и поднялась к выходу из землянки. Тело сразу же окотил противный и неприятный мороз. Она раздвинула ветки и увидела чёрное небо, усыпанное звёздами. Новая ночь настала. Катя очень надеялась, что она не будет такой жестокой, как предыдущая, иначе, им просто не выжить. Сил уже не оставалось, а впереди ждала нелёгкая дорога. Девочка спустилась вниз и подошла к товарищу:

– Гриш! – аккуратно толкнула мальчика она. – Надо выдвигаться!

Но тот никак не отреагировал на свою напарницу. Он продолжал лежать, закрыв глаза. Катя взяла его за ватник и встряхнула:

– Очнись! Нужно идти! – видя, что её товарищ никак не хочет просыпаться, она стала бить мальчика по щекам, как это делали иногда медсёстры, чтобы растормошить бойца.

Наконец, Гриша зажмурился и здоровой рукой закрыл лицо от девочки: