Подобного рода мысли оставались с ним, когда он сел за шахматный столик в Концертном зале имени Чайковского. Титул оставался для него чем-то абстрактным, а когда оставалось только одно последнее усилие, Бронштейн не выдержал напряжения, и чемпионская корона, мерку с которой он уже снял, не досталась ему.
Конечно, он потерял что-то, не став чемпионом мира, но, может, кое-что и приобрел. Ведь самое захватывающее в чемпионском звании – сам путь к нему, а не обладание титулом, нагружающее ответственностью, приносящее только заботы, зависть и постоянные упреки, а то и нападки.
Но даже если бы Бронштейн стал чемпионом мира, мне кажется, это мало что изменило бы. Не зря ведь психологи утверждают, что люди, выигравшие крупную сумму в лотерею, первые восемь недель чувствуют себя счастливыми, после чего всё возвращается на круги своя, и мир воспринимается ими точно так же как до этого.
Трудно согласиться и с утверждением его жены, не единожды высказанным и самим Бронштейном: «Что касается сетований на то, что не став чемпионом, Давид не получил со временем приставку “экс”, оказавшуюся очень доходной, позволяющую всю жизнь получать проценты с капитала бывшего чемпионства, то Давида это мало задевает: у него другая шкала ценностей. У него не было охранительного титула экс-чемпиона, поэтому это облегчало возможность не считаться с ним. Ему практически не давали играть в крупных международных турнирах».
Персональные приглашения не имели значения в то время не только для него, но и для других советских гроссмейстеров, включая и бывших чемпионов мира. Приглашения на международные турниры, о которых он и не догадывался, шаткое материальное положение, наконец, просто запрещение выезда за границу – довелось испытать и экс-чемпиону мира Михаилу Талю.
Для того, чтобы быть не просто одним из лучших, а самым лучшим, чемпионом, нужно иметь гипертрофированное «я». Это «я» в сочетании с талантом было у Бронштейна в избытке. Что же, помимо колебаний и сомнений, помешало ему стать чемпионом мира?
Когда я спрашивал об этом Марка Тайманова, знавшего Бронштейна более семи десятков лет, вопрос поначалу поставил его в тупик: «Для выигрыша матча Бронштейну не хватило не столь половинки очка, сколь какой-то образованности. Нет, пожалуй, образованность – какое-то уж очень узкое слово, а интеллект очень широкое, тем более, что в наличии интеллекта ему нельзя было отказать. Не знаю, какое слово и подобрать…»
Но потом все-таки нашел объяснение: «…может быть, не хватило характера. Выдающегося дарования был шахматист, но чтобы стать чемпионом мира, не хватало ему жесткого целенаправленного характера».
Удивить всех, показать что он, Давид Бронштейн, явление исключительное, наложило отпечаток на его игру и как следствие – на результат матча, считал секундант Бронштейна на матче с Ботвинником. Александр Маркович Константинопольский рассказывал, что часто невозможно было угадать, какой ход придет в голову Дэвику: все планы и домашние заготовки шли прахом и начиналась чистейшей воды импровизация, результаты которой были непредсказуемы.
По мнению Каспарова, «Бронштейн всё время упирал на психологию, думая о том, как бы озадачить Ботвинника. Необычным сочетанием психологизма и красоты игры Бронштейн отличался от всех шахматистов своего времени. Спортивный же, состязательный элемент был у него слабее, и в решающие моменты ему чего-то не хватало».
Владимир Крамник, подробно анализировавший партии матча, «не согласен с расхожим мнением, что Бронштейн должен был выиграть, что ему просто не повезло и чуть-чуть не хватило на финише».
Он полагает, что в целом Ботвинник доминировал, играл сильнее, даже несмотря на то, что находился далеко не в идеальной форме: «Как и полагается великому шахматисту, в решающий момент он собрался и хорошо провел партию. Хотя Бронштейн в какой-то момент был ближе к ничьей, чем Ботвинник к выигрышу, я не назвал бы это поражение случайным. Думаю, что итог матча совершенно закономерен».
Конечно, ничья в 23-й партии была возможна, конечно, анализ отложенной позиции был поверхностным, но только ли в этом дело? «Порядок бьет класс» – говорил один из столпов российского футбола Николай Старостин. Если порядок бьет класс, то тем более порядок бьет неорганизованность, сомнения и недостаток техники.
Ахматова заметила как-то, что Брюсов в поэзии знал секреты, но не знал тайны. Давиду Бронштейну в шахматах была известна тайна, но не все секреты игры были ему знакомы. Одним из таких секретов был эндшпиль, и от этого недостатка Бронштейн так и не смог избавиться до конца карьеры.
Запись из дневника Ботвинника – «технические простые концы знает слабовато» – соответствовала действительности: Бронштейн проиграл в матче три совершенно ничейных окончания. Каждому проигрышу он дал какое-то свое объяснение, но факт был очевиден: в позициях, где с доски исчезали ферзи, его буйной фантазии было тесно, а искусство считать варианты не играло такой роли.
Но, может быть, самое главное было в другом. Через тридцать три года после матча Ботвинник – Бронштейн в Москве игрался другой матч на первенство мира. Оглядываясь на свою карьеру и вспоминая тот матч с Карповым, Каспаров писал: «Я тогда четко уяснил: реальность – она такая, какая есть, и если хочешь что-нибудь сделать – надо с ней считаться. О вещах, которые находятся вне моего контроля, я попросту не думаю».
Если бы Давид Бронштейн тоже понял бы эту простую истину, кто знает, результат его матча с Ботвинником мог бы стать иным, несмотря на все лакуны Бронштейна в окончаниях.
В многочисленных интервью, статьях и высказываниях замечательного шахматиста, объясняющих невыигрыш им матча, он ссылается на различные причины. Но настоящую он назвал едва ли не полвека спустя: «Множество раз болельщики и друзья приставали ко мне с вопросом насчет “принудительного характера” проигрыша 23-й партии матча, считая, что был заговор с целью помешать мне отобрать титул у Ботвинника. Сколько чепухи написано на эту тему! Могу сказать только одно: да, я подвергался сильному психологическому давлению с разных сторон, но только от меня целиком зависело, поддаться ему или нет».
А в самом конце жизни признал: «В глубине души я, видимо, все-таки не верил, что могу победить Ботвинника».
Два года спустя пришло время для очередного турнира претендентов. За несколько дней до начала турнира выяснилось, что Бронштейну придется отправиться в Цюрих без секунданта. Это было для него тяжелым ударом: за последнее десятилетие Борис Самойлович Вайнштейн стал едва ли не самым близким для него человеком.