Учинни вышивали, как изящную салфетку или платок, рисовали на ней свой узор, который оплел запястье. Игла еще долго играла с кожей и плотью, пока нить не закончилась, и не был сделан завершающий стежок.

— Теперь вопросов нет, — задумчиво поцеловав руку Анны, юноша поднялся с кровати, а следом за ним поползли тени и щупальца.

Анна уткнулась лицом в подушку. Она хотела бы заплакать. Она хотела бы забыть. Она хотела бы не чувствовать боли, остатки которой продолжали бродить по телу. Она хотела бы вернуться в прошлое и никогда не приближаться к тому кладбищу. Она хотела бы быть сильной, чтобы хотя бы хоть что-нибудь противопоставить Королю. Хотела бы — но не могла.

Единственное, чего она не хотела — умереть.

Девушка попыталась натянуть на себя одеяло, но то было склизким, пропитавшимся мерзостью принесенным с собой чудовищем, так что Анна просто попыталась свернуться, надеясь согреться, но от этого начинали пульсировать болью не только проколы, но и все тело. Сил оставалось все меньше, как и возможности выбора, так что девушке пришлось все-таки укрыться и, дрожа от слабости и холода, вдруг сменявшегося накатывающими волнами жара, уснуть.

А утром пришел Верон, то есть жених послал служанок, одна из которых разбудила Анну и сообщила, что та проспала завтрак.

— Сеньор передали, что хотели бы отправиться в кофейню попить горячего шоколада.

Жарко натопленная комната, только вчера бывшая символом свободы, казалась Анне филиалом ада, хотя о прошедшей ночи почти ничего не запоминало. Вынырнувшая из мути девушка очень боялась, что на теле остались какие-то следы, поэтому сразу же отослала служанку, чтобы одеться самостоятельно.

Но почти ничего не было — разве что узор из проколов, прямо напротив сердца. Учинни долго стояла и смотрела на него в небольшое зеркало, висящее на стене. Почти единственная роскошь в довольно бедно обставленной комнате.

— Доброе утро, Верон, — полностью одетая для верховой прогулки девушка подошла к жениху и улыбнулась, постаравшись вложить в движение губ радость от встречи. — Думаешь, сегодня погода нам не помешает насладиться прогулкой?

Верон, который был возбужден невероятно в этот день, поправил на голове шляпу, залился ярким румянцем и тихонечко, словно украдкой улыбнулся.

— Я был бы не прочь прокатиться. Только вот… я… — он смутился. — Давай лучше пройдемся и поговорим. Я читал ночью старые сказки из твоей библиотеки. В них говорится о существах, которые живут под холмами и утаскивают детей. Ты слышала, что эти проказники приходят к кроваткам, если нет оберегов? У вашей семьи странные вкусы на сказки, — юноша подхватил Учинни под локоть и увлек на дорожку по саду. — А в кофейню мы можем дойти и пешком…

Анна отстраненно слушала болтовню, улыбаясь жениху, но чем дальше, тем улыбка становилось все более вымученной. Шаг за шагом, камушки хрустят под ногами… дом все дальше… А вот вокруг все — серо, как в дымке. Вернее сверху-то все замечательно, но внутри каждого предмета и человека — серое марево сердцевины. И от этого мучительно больно сжимается сердце.

— А ты какие сказки в детстве читал? — Учинни постаралась сменить тему.

— Никакие особенные. Про животных и птиц, про принцев и рыцарей, — смутился Верон, видя, что настроение девушки совсем испорчено. Он взял тонкую руку и чуть сжал. — Что-то случилось? Ты бледная и выглядишь очень расстроенной, — юноша ступил под сень деревьев, ведя Учинни по уединенной тропинке, чтобы побыть с ней только вдвоем.

— Все в порядке, — Анна силилась казаться обычной. Не хватало еще расспросов. Хотя зачем казаться обычной — девушка не смогла бы ответить на этот вопрос. Но когда мир смещается, хочется, чтобы хоть что-нибудь оставалось обычным, якорем, за который можно цепляться. — Расскажи мне какую-нибудь свою сказку.

Она и не заметила, как четко разграничила такой простой фразой свое детство и Верона. Ведь действительно — в ее детстве рассказывались негромким нянюшкиным голосом совершенно другие сказки…

Верон погладил большим пальцем ладонь Анны и не продолжил расспросов. Он чувствовал, что-то творится в душе спутницы и очень хотел ее защитить. Ведь он привык быть сильным и оберегать любимую от невзгод. А потому начал рассказывать сказку про путешествие трех братьев, которые хотели найти свое счастье. Один мечтал о золоте и обогатился, как ростовщик, потерявший совесть. Второй стал ремесленником, так как желал обрести счастье своими руками, а третий подался в поэты и умер в дороге без дома и семьи, зато его песни знают во всем мире.

Неторопливые шаги, ветер, сменивший гнев на милость и ставший теплым, запах свежей зелени… Анна невольно заслушалась, успокаиваясь. Верон умел не только писать трогательные письма, но и был прекрасным рассказчиком. И дело даже не в хорошо поставленном голове и умении держать внимание — в юноше чувствовался внутренний свет, притягательный, как все необычное. Пусть Учинни зачастую смотрела на своего жениха очень часто просто как на билет на свободу, во взрослую жизнь, но в такие моменты она любила его по-настоящему. Может быть, и не как жениха, но как близкого человека — точно.