Полк разгружался на станции Наурская. Пристанционные площадь и постройки были разрушены, у самой колеи железнодорожного полотна лежали искореженные остовы вагонов, обуглившиеся цистерны с рваными боками — результат вражеской бомбежки.

Со стороны Ищерской доносился глухой гул. Порой он прерывался, но вновь набирал силу, и можно было различить разрывы снарядов, бомб. В пасмурном небе кружил фашистский самолет-разведчик. Замполит батареи Галкин, прищурясь, кинул взгляд на «Юнкерс-89» и обронил:

— Пожаловал, мерзавец! Как бы не навел сюда гостей.

— Всякое может быть, Федор Семенович.

Галкин одобрительно посмотрел на Васнецова. В это время особенно отчетливо донеслись раскаты разрывов.

— Передовая-то совсем рядом, Николай!

— Десятка полтора километров, не больше.

Батарейцы прислушивались к звукам с переднего края, на ходу обменивались мнениями. Так уж устроен человек: не может не реагировать на изменения обстановки в предчувствии опасности. Тем более что за время отдыха все отвыкли от гула самолетов, грохота бомб, снарядов, визга осколков, свиста пуль — всего, что связано с боем. Людей тянуло переброситься друг с другом словцом, обменяться мнениями.

Галкин это понимал, старался быть среди бойцов.

— Перекур! — разнесся зычный голос дежурного.

— Товарищу, поближе сюда! — позвал батарейцев Галкин.

Бойцы и командиры придвинулись к Федору Семеновичу. Он угостил стоявших рядом папиросами, затянулся дымком и врастяжку произнес:

— Вижу, кое-кто нервничает. Так, генацвале? — с улыбкой посмотрел Федор Семенович на красноармейца Кевлишвили. — Это бывает. Особенно перед первой встречей с врагом. Ничего, все обойдется. Говорят, не так страшен черт, как его малюют. Берите пример с наших орденоносцев. Между прочим, кое-кто из них тоже раньше робел перед первым боем. Помнишь, Николай Евдокимович?

— Как не помнить? — улыбнулся в ответ сержант Поляков. — Хорошо помню. Артиллерийский обстрел закончился, а я — в канаве. Так и лежал, пока командир взвода не тронул за плечо: «Вставай, так недолго и фрицев проглядеть».

Бойцы заулыбались. Слово за слово, настроение у людей переломилось: послышались шутки, смех.

— Николай Петрович, — теперь Галкин обернулся к Васнецову, — помнишь Новороссийск? Авиация улетела, а ты никак не поднимешь ребят. Жмутся к земле, и всё тут.

— Конечно же помню.

— Зато вскоре освоились с обстановкой и за милую душу жгли фашистские танки.

Часа через полтора начался марш. В пути следования стало известно: полк вошел в состав конно-механизированной группы под командованием генерал-лейтенанта Н. Я. Кириченко. Этому предшествовал разговор в штабе фронта. На заключительном этапе подготовки наступательной операции, когда, как говорят, почти все точки над и были поставлены, командующей фронтом генерал армии Тюленев вызвал к себе генерала Кириченко. Промозглая сырая ночь была на исходе. Невысокий, плотный, моложавый командующей фронтом еще не ложился отдыхать.

— Давненько, давненько, Николай Яковлевич, поджидаю тебя, — встретил Кириченко командующий. — Адъютант уже несколько раз подогревал чай.