— Иван Арсентьевич, товарищ командир. Прибыл к вам по поручению наших женщин. Хозяйки приглашают на ужин. Самим-то вам, видим, некогда готовить. Фашист прет. Ну и, значит, из любопытства зашел сюда. Раньше имел отношение к артиллерии. Комендор с корабля. Эскадра наша почти вся тут, в Черном море, покоится. Читал, небось, про гибель эскадры в восемнадцатом? Так и осел тут.

— С радостью придем, отец, — поблагодарил Васнецов. — Горячего со вчерашнего дня во рту не держали. Некогда было перекусить. Видели, небось, что тут творилось у нас.

— Спасибо, от всех нас, местных жителей, спасибо.

— За что, отец?

— Как за что? За то, что супостата не пускаете. За стойкость вашу, мил человек. Эвон сколько нахлопали германца-то! — Старый матрос, кивнув в сторону почерневших остовов вражеских танков, продолжил: — Значит, товарищ командир, ждем вас? Наш дом крайний. Вон тот серый, с белыми наличниками на окнах.

— Придем, батя! Немного попозже и нагрянем. Фрицы свое получили, утихомирились. Теперь до утра не полезут.

С наступлением темноты артиллеристы группами наведались в дом старика. Женщины угощали воинов разваристой картошкой, солеными огурцами, чаем. Просили не оставлять их под фрицем.

Васнецов смотрел на этих радушных людей, и доброе чувство рождалось к ним. Старик держался с достоинством, редко вставлял в разговор фразу-другую, как сведущей в военном деле человек.

— Пока не израсходованы все возможности и не будет приказа командования, стойте, сынки.

На прощание старый матрос пожал руку Васнецову, сказав:

— Берегите честь русского воина.

Утром обстановка осложнилась. Фашисты бросали в бой все новые и новые силы. В батареях кончились снаряды. Гитлеровцы начали обтекать оборону полка, перерезали дороги в тылу. Вечером командование часта приняло решение вывести из строя орудия, тягачи, автомашины и с боем прорываться к заливу в направлении рыбозавода. Там артиллеристов должны были встретить катера и переправить в Геленджик или Голубую Бухту.

Трудно было расставаться с техникой. Васнецов все тянул с подрывом орудий. Ожидал, что, возможно, отменят распоряжение.

На огневую взвода прибежал Чигрин:

— Ты что, Васнецов! Фашистам орудия и тягачи хочешь оставить? Фрицы еще днем отрезали нам все пути-дороги, рассекли оборону в нескольких местах и теперь ждут рассвета, чтобы с нами разделаться.

— Жалко. Сам знаешь, не густо у нас пока с артиллерией.

— Не хуже тебя знаю, — глухо обронил Чигрин. — Но пойми, не прорвемся мы с техникой. Принято решение, есть приказ.

В полночь на огневой прогремели взрывы. В ответ фашисты резанули из всех видов оружия. Минут пятнадцать нельзя было даже головы поднять. Чигрин со вздохом обронил:

— Психуют фрицы. Снарядов бы нам! Эх и показали бы, Николай, немчуре, где раки зимуют! Как морские пехотинцы? Им тоже приказ есть на отход?

— Жаль ребят, многие погибли, лейтенант их тяжело ранен…