Номера орудийных расчетов работают споро. Лязгают клинья затворов. Сержанты подают команды: «Огонь! Огонь!» До Васнецова доносятся доклады номеров. Трассы снарядов синим отсветом чертят по крупповской стали полосы. «Торопятся ребята, — отмечает про себя младший лейтенант и решает: — Нужно по гусеницам, по гусеницам бить».

Противник усиливает огонь. Фашистские снаряды то не долетают, то перелетают. Очевидно, немецкие танкисты чувствуют себя не в свой тарелке, нервничают. Появление артиллерии на этом участке явилось для них неожиданностью. Звонит телефон. Васнецов берет трубку.

— Слушай, младшой, — узнает он командира роты морских пехотинцев, — мы же договорились… Зачем раньше времени себя выдаешь?

— С запасных ударил. Больно уж заманчивые цели. Идут нахалы, как на параде. Теперь, видишь, маневрировать стали. Да один, по-моему, свое уже получил. Стоит!

— Не просто стоит — горит! — Викторов помолчал, затем в раздумье произнес: — А я-то грешным делом подумал, нервишки не выдержали. Ошибся, значит. Хорошо. И все же уходи с запасных. Немцы пристреляются — худо будет.

Минут через десять противник приблизился на ружейный выстрел. Морские пехотинцы открыли огонь по вражеской пехоте из пулеметов и винтовок.

Расчет командования полка на то, что фашисты пойдут в наступление в направлении кладбища, оправдался. Бой набирал силу. Вражеские танки вскоре скатились в лощину и на время пропали из глаз, а вслед за ними исчезла поредевшая цепь пехоты. Васнецов перебросил орудия на основные позиции.

Из лощины, в нескольких десятках метров от траншеи морских пехотинцев, выдвинулись танки врага. Теперь они как на ладони.

— Огонь! — крикнул Васнецов в полную силу легких. — Огонь!

Почти одновременно ухнули орудия сержантов Николая Полякова и Ильи Фадеева. Снаряды, рассекая упругий воздух, со звенящим свистом понеслись навстречу боевым машинам врага. Средний танк закрутился на месте. Видно, гусеница перебита. Теплая волна радости захлестнула Васнецова. Он не выдержал, закричал:

— Готов, гад!

Но тут огневая вздыбилась фонтанами разрывов. Качнулась под ногами земля. Засвистели осколки. В глазах Васнецова поплыли радужные круги. Кислый запах пироксилина ударил в ноздри, запершило в горле. И все померкло. Очнулся он оттого, что кто-то тряс за плечи, а по лицу текла вода. Голова разламывалась от боли. Сквозь шум в ушах услышал чей-то глухой голос:

— Наконец-то! Говорил, контузило командира, а вы нет — каюк. Жив он, жив!

Васнецов открыл глаза и увидел перед собой сержанта Полякова. В руке у него была фляга. Младший лейтенант потянулся к ней, сержант отдал, сказав весело:

— Ну вот и ожили. Смотрим, руки, ноги целы, на теле вроде ни царапины, а без сознания. Прямо робость взяла. Куда это годится? Рано к праотцам!

Васнецов делает пару глотков и встает с помощью Полякова. В висках ломит, в ушах разносится перезвон. Николай глядит кругом: расчеты ведут огонь.

Справа и слева тоже идет бой. Фашисты наступают на широком фронте. В залпы орудий вплетаются пулеметные очереди, с левого фланга скороговоркой отзываются зенитки. Там, метрах в восьмистах от огневой взвода Васнецова, зенитчики с вечера заняли позиции. Самолетов в воздухе не видно, и теперь бойцы ведут огонь по наземным целям.

Главное же происходит впереди, у морских пехотинцев. Ворвавшись в их оборону, фашистские танки утюжат траншеи, ходы сообщения, окопы, стирают с лица земли ячейки для стрельбы, огневые позиции пулеметчиков. В бессильной ярости оттого, что не удается сломить моряков, враг уничтожает все, что попадает в прицелы орудий, пулеметов и под гусеницы боевых машин. Но это им не помогает. Из полузасыпанных своих укрытий встают воины в бескозырках, бросают под гусеницы танков гранаты, разят немецкую пехоту из автоматов, пулеметов и винтовок.

Два танка, свернув вправо, двигаются к позициям второго взвода. Ведут по ним огонь и штурмовые орудия врага.

— Еще горит! — доносится до командира взвода голос сержанта Фадеева.