Наконец, ссылаясь на китайские источники, заговорили, что наступление всюду отбито, и отходящий неприятель преследуется.

10-го ноября во всей Урге было расклеено объявление на трех языках от Управления генерал-губернатора Внешней Монголии.

Из этого объявления жители впервые узнали о ходе военных операций и о том, что атакующие отбиты с большими потерями (до 400 человек убитых, 3 пушки взято и проч.) и к 4 числу были отброшены на пять уртонов (до 150 верст).

Кто являлся «врагом», как говорилось в объявлении, к сожалению, не было указано. В объявлении говорилось затем о суровых мерах, принятых китайскими властями против грабежей, а также излагался порядок заявления возможных претензий о возмещении убытков от мародерства. При этом жители предупреждались, что за представление ложных сведений об убытках виновные будут подлежать суровой ответственности. Насколько известно, заявлений о претензиях не последовало, кроме, пожалуй, одного, со стороны «Центросоюза».

Вскоре по прекращении боев в Урге стали циркулировать слухи о приезде нового генерал-губернатора г. Чэнь И, якобы русофила, что связывалось с надеждами на улучшение положения русских, в смысле предоставления возможности желающим выехать.

В будущем надежды эти до некоторой степени оправдались, и многие успели выехать до новых осложнений под Ургою.

После осады Урга с внешней стороны стала неузнаваемой. Как религиозный и политический центр Монголии, столица Богдо-гегена постоянно имела вид чрезвычайно оживленного поселения. Монголы массами приезжали ежедневно в нее верхом по религиозным своим надобностям, либо по торговым делам.

По бесчисленным китайским лавкам, на базаре, всюду в местах торговых сделок шла бойкая купля-продажа. По улицам номады гнали стада овец и крупного рогатого скота.

Не то было теперь. Урга больше напоминала военный лагерь: всюду солдаты, бешено скачущие на лошадях, снуют военные автомобили, тянутся бесчисленные обозы с провиантом и другими припасами для армии, важно и размеренно шествуют караваны верблюдов – тоже с грузами военного назначения.

Всеми этими грузами занимаются новые помещения, расквартировываются вновь пришедшие войсковые части из Калгана. Огромные гурты баранов и стада быков ежедневно прибывают из монгольских степей, под охраной китайских солдат, для продовольствия китайского гарнизона.

Мирные же жители редко показываются на улицу, и с большою опаскою. Монголов, кроме живущих в местных монастырях, совсем не видно. Все монгольские кочевья, после начала событий, с момента ареста Богдо-гегена, откочевали со своими стадами от Урги на 100–150 верст, изолировав таким образом свою столицу.

По улицам и дорогам, всюду валяются трупы дохлых и замученных лошадей, иногда в одном месте по несколько сразу. Около них – стада противных и отвратительных монгольских собак, никогда, вероятно, до сих пор не имевших столь обильной пищи.

По прекращении боев всплыло кое-что любопытное из дней осады. Так, например, говорили, что китайские власти одно время склонны были начать переговоры с противником. Они пытались нащупать почву у русских, возможно ли в этом случае их содействие. Предполагалось, что в мирной делегации будут участвовать некоторые русские и монголы, разумеется, по указанию китайцев. Называли даже состав делегации.

От хутухты китайцами якобы даже было получено письмо-обращение к монгольским повстанцам с призывом отказаться от борьбы, на которую Богдо-геген не дает благословления. «Живой Будда» – хутухта накануне событий был лишен свободы и заключен под стражу при ямыне, автомобили его были реквизированы, склады и священный для каждого монгола его дворец, с богатейшей хранительницей единственных в своем роде предметов монгольского религиозного культа, разграблен китайскими солдатами.

Подобного рода действия китайских властей, не вызывающиеся к тому же необходимостью, ожесточили монгол, и борьба их с китайским владычеством стала превращаться в священную войну.

В Урге по многочисленным монгольским монастырям начались моления о спасении Монголии. Китайцы запретили эти моления, и положение приняло еще более запутанный характер, обостренный. В будущем подобные меры обещали мало хорошего для китайского господства в стране Богдо-гегена. Таким образом пропасть, оставшаяся между монголами и китайцами, лишь увеличилась без надежды исчезнуть. Это отлично впоследствии понял г. Чень-И, настоявший, после длительной борьбы с военными властями, на освобождении хутухты из-под ареста.

Таким же безрассудством и безумною жестокостью отличались административные действия китайцев в отношении русских беженцев – офицеров, монгол и их лам и князей.

До 150 русских было заключено в тюрьму, представляющую собою скверное, темное, неотапливаемое зимой помещение; все эти люди посажены были без малейшего основания, им не предъявлялось ровно никакой вины, кроме того, что они – русские и беженцы. В сутки им давали дважды муку и холодную воду для приготовления пищи. Некоторые были закованы в кандалы на голое тело. Свиданий не допускалось, все предназначавшееся для передачи узникам, попадало, по большей части, в распоряжение стражи.

Среди заключенных скоро же развилась эпидемия тифа, против которой ровно ничего не предпринималось. Но все же, надо отдать справедливость, над русскими не было пыток.

Зато монголов и бурят часто подвергали пыткам, в результате которых наступала смерть. Чтобы понять это, достаточно будет небольшого перечня практиковавшихся пыток.