Уже сидя в подполье с детьми и женщинами, они могли в щель наблюдать, как в дом вошли несколько солдат и стали ружьями ломать сундуки, выбрасывая на пол все содержимое и забирая то, что было поценнее. Был устроен настоящий разгром. Обитатели, однако, были счастливы, что остались живы. В самом Хуре за этот день были аналогичные картины. Здесь точно также грабежу подвергались только русские исключительно.

Как на наиболее крупное ограбление, укажем на «посещение» квартиры местного жителя монголофила-бурята Бадмажанова и торгующего Носкова, из которых каждый в отдельности пострадал на десятки тысяч китайских долларов. Результатом пережитого за этот день явилось то, что русские признали свое положение трагическим и прямо безвыходным.

Всеми овладели самые мрачные предчувствия и ожидания неизмеримо более худшего. Думалось уже не о спасении вещей, ценностей, а о том, как бы сохранить жизнь.

Спустившаяся на землю ночь прекратила грабеж, но усилила чувство страха и тревоги. Ночь проведена была неспокойно, никто почти не спал и не раздевался, все ждали чего-то ужасного. Однако все обошлось благополучно. Ночь прошла в полной тишине и спокойствии: не слышно было ни выстрелов, ни появления где-нибудь мародеров.

С наступлением утра все немного приободрились, и сразу же были предприняты кое-какие шаги для самозащиты.

Группою русских, по преимуществу из состава служащих «Центросоюза», с соблюдением строжайшей тайны, удалось подать упомянутым уже американским гражданам письменное заявление о происшедшем всеобщем погроме русских с приложением списка похищенного и с просьбою не отказать принять какие-либо меры к ограждению безопасности проживающих в Урге мирных русских.

Со своей стороны, находившиеся в Урге и упраздненные консулы русские в Монголии сделали аналогичные шаги. Кстати, заметим, что со стороны китайских солдат были попытки ограбить и консульских чинов, но здесь они встретили самый решительный отпор, и ограбление не состоялось, правда, лишь на этот раз.

Американцы приняли самое живейшее участие в судьбе русских; особенно энергично принялся за это дело м-р Мильсон, неизменно заступавшийся за русских перед китайскими властями за все это ужасное время осады. Они съездили в ямынь, где имели объяснения с военными властями по поводу происшедшего.

В ямыне им сказали откровенно, что власти бессильны что-либо сделать, так как солдаты будто бы совершенно вышли из повиновения своему начальству. Все же американцам было обещано, что власти примут все возможные меры к тому, чтобы в будущем происшедшее не повторилось.

И действительно впоследствии, за все время событий такого сплошного, всеобщего и равного для всех русских грабежа уже не было, но отдельные случаи по-прежнему имели место, вроде, например, того, что солдат у повстречавшегося ему русского снимал без всякого разговора шапку либо шубу и уезжал дальше.

Все пережитое за день 29 октября научило кое-чему русских, приобретших у себя на родине за время революции хороший навык приспособляться ко всяким обстоятельствам.

Было установлено, что менее всего от грабежа пострадали те квартиры, где находилось больше жильцов; совершенно не были разгромлены почему-либо пустовавшие помещения. Отсюда было сделано заключение, что на время событий следует русским группироваться. Так и поступили. Отдельные попытки робко являвшихся солдат, под предлогом отобрания оставшейся клячи лошади или розыска припрятанного оружия – а такие случаи все же бывали – парализовались именно этим неожиданным для китайцев появлением из всех щелей многочисленных обитателей квартиры.

Многие здания в русской колонии опустели. Конечно, нечего и говорить о том, все предпринятое русскими в ограждение своей безопасности если и имело какое-либо значение, то разве лишь психологическое, в чем пришлось вскоре же убедиться.

В этом отношении чрезвычайно характерный случай произошел в магазине некоего Г. Волкова, спустя несколько дней после всеобщего погрома. В момент появления в лавке громил-солдат, у Г. Волкова сидел его хороший знакомый офицер-китаец, к которому, естественно, хозяин и обратился с просьбой оградить его от ограблений. Офицер, однако, хранил полное безучастие в то время, когда солдаты тащили из магазина, что им хотелось; он не принял ровно никаких мер ни к предупреждению грабежа, ни к поимке грабителей, хотя до входа их в помещение, заметивши появление мародеров, предупредил Волкова и помогал ему кое-что прятать.

При этом офицер открыто говорил, что эти солдаты всех грабят, так как «шибко хунхузы». По уходе «хунхузов» офицер объяснил свое поведение боязнью расправы со стороны солдат, если бы он попытался препятствовать грабежу.

Впоследствии, уже после прекращения боев вокруг Урги, имел место еще один крупный грабеж. На этот раз из кладовой «Цетросоюза» был вывезен весь чай и овес, якобы для нужд войск…

Происходило это в присутствии гражданских и военных чинов, в конторе «Центросоюза» даже предложено командировать для присутствия при реквизиции кого-либо из служащих. Но толку из этого никакого не вышло; чины побыли немного и уехали, а оставшиеся солдаты закончили начатую «реквизицию» самым обыкновенным грабежом.

Случаи, подобные рассказанному, повторялись все время.

Одновременно всех без исключения русских жителей стали выгонять на принудительные работы. Обычно делалось это таким образом. Все дома, где обитали русские, обходили солдаты с оружием и выгоняли всех на работы по подвозу на позиции клади, по погрузке на возы сена и доставки его на место.

Работы проводились под конвоем солдат. Со двора «Центросоюза» ежедневно выгоняли служащих и рабочих на подобного рода работы. При выдворении на работы двух русских офицеров, живших в помещении русско-монгольской типографии, китайский солдат произвел выстрел в потолок.