По рекомендации и поручительству торгующих китайцев посылались служащие, которые проходили ускоренный курс обучения военному делу.
После этого китайская администрация приступила к конфискации лошадей у русских. Первоначально лошадей брали не всех, а только тех, которые признавались годными, и даже была сделана попытка выдавать квитанции в принятии лошадей. Но это был только момент, а затем все пошло самым нормальным порядком. Сначала отбирались все, без исключения, лошади, потом и экипажи получше; сначала делалось все властями, а потом уже любым китайским солдатом, которому почему-либо приходило в голову отобрать для себя коня или экипаж.
Отобраны были лошади, между прочим, у местного отделения «Центросоюза», где было свыше 50 коней.
Вслед за реквизицией лошадей, точно таким же порядком, т. е. без выдачи каких-либо документов и подсчета количества взятого, произведено было отобрание у местных русских жителей заготовленного ими сена. Грузить и возить сено заставили самих русских, без различия общественного положения, под конвоем китайских солдат. Внешний вид Урги в эти дни напоминал военный лагерь. Бешено скакали по улицам конные солдаты, и носились взад-вперед автомобили с высокопоставленными офицерами.
На рассвете 26 октября мирно спавшие жители Урги проснулись от глухих, но близких раскатов артиллерийской стрельбы, возвестивших, что действительная лихорадочная суетня китайцев в предшествующие дни и слухи о наступлении на Богдо-Хурэ оказались не лишенными основания. До этого почти никто не верил в возможность осады Урги, тем более что о «враге» от китайцев толком ничего нельзя было узнать. За несколько недель в Урге появился какой-то таинственный автомобиль, прибывший из Хайлара якобы за инженерами, желавшими оборудовать монгольскому правительству противочумную станцию. Машина была выкрашена в защитного цвета краску. У китайцев приехавшие возбудили подозрение; но когда их хотели арестовать, то оказалось, что автомобиль вместе с пассажирами куда-то скрылся. Говорили впоследствии, что это были разведчики Унгерна и что они уехали тайно в его сторону.
Итак, 26 октября раздались первые пушечные выстрелы, с наступлением сумерек, когда ярко горел закат, все стихло, и наступила тишина, еще больше, чем гул выстрелов, навевавшая тревожное и мрачное настроение.
Мирные жители, после тревог за минувший день, с приходом тишины почувствовали себя еще более беззащитными и одинокими.
Позднее говорили, что бой в этот первый день шел в районе Маймачена-Ургинского, причем наступление велось с юго-востока, и атакующие первоначально будто бы достигли окрестностей городка. Наступление вел передовой отряд Унгерна, по определению китайцев, человек в 200–250. Атака, по уверению китайского командования, была отбита, что, впрочем, имело подтверждение в том, что, достигнув кульминационного развития к 10–11 часам дня, артиллерийский и ружейный огонь потом стал менее энергичным и постепенно удаляющимся.
Ночь прошла совершенно тихо; не было ни пушечной, ни ружейной стрельбы. Последующие два дня (далее вписано от руки: См.: Main Outlaw from the Taiga) также ничего особенного не принесли. Почти повсюду царило полное спокойствие, если не считать слабой ружейной стрельбы.
Это обстоятельство несколько облегчающе повлияло на состояние духа русских резидентов.
На улицах не было движения, лишь носились верховые китайцы, под горою тянулись обозы с разного рода кладью для войска. На сопках, окружающих Ургу с севера, в районе русской колонии, видны были растянутые цепи китайских солдат. На склоне, противоположном атакующим, установлены были две пушки, а недалеко от них, в стороне, в складке между двух сопок, был раскинут майхан (монгольская палатка), где обосновались китайские солдаты.
По поведению солдат в цепях безошибочно можно было судить, что на сопках все спокойно и пока благополучно для защитников Урги.
Но китайские войска весьма оригинально использовали период этого затишья.
С раннего утра 29 октября, под предлогом реквизиции сена, огромная масса конных солдат, группами человека по три-четыре, скакала по Урге, главным образом по русской колонии, вторгались в моторы, где под предлогом обыска с целью обнаружения оружия, они забирали одежду, постельные принадлежности, до простынь включительно, костюмы, полотенца, драгоценности; мародеры при входе в квартиру подвергали обыску людей, у которых, в случае обнаружения, забирали деньги, золотые и серебряные вещи, снимали с рук часы, кольца и браслеты. Малейшее сопротивление вызывало угрозу применить силу оружия. Так, например, при отобрании у одного русского, Г.Ю., золотого фамильного браслета, солдат отстегнул от винтовки штык, чтобы вместе с браслетом отсечь руку. Плач, крик родных прекратился, когда браслет удалось, к счастью, снять и тем спасти руку. Все забранное, как, например, одеяла, простыни, укладывалось на седло, а наверх садился солдат-грабитель и так ехал открыто по улицам.
Не успевали уехать одни мародеры, как уже въезжала в ограду дома компания других: одни из дверей, другие в двери. Первоначально еще делали вид, что ищут оружие, но потом уже грабежи приняли совершенно открытый характер, без всякой попытки хоть как-нибудь и чем-нибудь прикрыть его. Имели место факты, когда шедшего перепуганного русского, пытавшегося укрыться от грабежа вне дома, у знакомых, останавливали прямо на улице, извлекали содержимое из его карманов, снимали верхнюю одежду либо шапку. Странную и дикую картину можно было наблюдать на улицах русской колонии: масса вооруженных конных солдат группами разъезжала от одного дома к другому, таща на себе либо в руках кучу забранных вещей. Тут было все: от полотенец до пальто и шуб.
Стояло необыкновенное оживление. Вокруг же Урги за этот день не раздалось ни одного выстрела, хотя бы ружейного, это значительно упростило «работу» мародеров.
Толпою разнузданных солдат была разгромлена контора «Центросоюза». С внешней стороны контора имела вид помещения после основательного погрома. Столы все были взломаны, шкафы тоже, и все находившееся в них в беспорядке раскидано по помещению. Касса взломана, несгораемый ящик исковеркан, вся серебряная монета и доллары забраны, а на полу валялась огромная масса пятирублевых романовок.
Квартира управляющего конторой Г. Лаврова в присутствии семьи его подверглась такому же разгрому. Надо сказать, что сам Г. Лавров еще до этого дня за три, после нелепейшего обыска, был почему-то арестован и содержался в ямыне. При обыске Г. Лавров сам выдал все имевшееся у него охотничье оружие, на которое имел разрешение от ургинских китайских властей. По словам присутствовавших при обыске китайских властей, обыск и арест управляющего конторой был вызван тем, что накануне в помещении «Центросоюза» происходило какое-то сборище. В действительности в этот день контора, опасаясь за сохранность своих ценностей и желая обеспечить служащих на время осложнений, производила выдачу им жалованья вперед.
Вечером разыгрался крупный грабеж богатой квартиры барона Фитингофа, бывшего управляющего делами золотопромышленного общества «Монголор». Грабеж этот был прекращен экстренным вмешательством двух американских граждан, живших против дома «Монголор». Американцам удалось одного из мародеров задержать, и благодаря этому часть похищенного была спасена. Задержанный солдат был передан китайским военным властям, которые впоследствии сообщили американцам, что солдат этот казнен по приговору военно-полевого суда.
Такому же полному грабежу подверглась квартира служащего фирмы «Гершевич» Огурцова. Кто-то из этой квартиры вышел на улицу в тот момент, когда недалеко проезжало несколько китайцев. Вышедший, испугавшись едущих, быстро скрылся обратно в помещение. Этого было достаточно вполне, чтобы солдаты открыли по квартире Огурцова ружейную стрельбу; помещение было прострелено в нескольких местах. Все находившиеся в нем, к счастью, отделались лишь испугом, так как сразу же сообразили, что необходимо укрыться в подполье.