Стилистика листовок не отличалась от стилистики унгерновских приказов, только вместо восстановления Срединной империи для последующего восстановления монархий в России и во всем мире предлагался столь же утопичный союз трудящихся России, Китая и Монголии. Правда, в отличие от Унгерна, большевики всерьез подобные лозунги не воспринимали, стремясь лишь к подчинению себе по возможности всех народов под флагом мировой революции.

Некоторые монгольские князья, недавно еще служившие Унгерну, стали в одночасье сторонниками новой власти. Чтобы замолить прежние грехи, Хатан-батор и Хас-батор устроили резню русского населения в Западной Монголии.

М. Г. Торновский так объяснил переход монгол от Унгерна к красным: «Как политик, генерал Унгерн был безнадежно плох и непостоянен. Будучи от природы умным человеком и неплохо образованным, он вбил в свою голову бредовую идею возродить какой-то век феодалов-рыцарей с цеховым устройством населения при помощи полудиких монгол. С реальной же обстановкой считаться не хотел. Ламаист, возведенный на высшую степень бога войны, генерал Унгерн, уходя из-под Троицкосавска на запад, не думал о защите очага ламаизма – Урги, а преследуемый бредовыми идеями ушел с пути защиты в неизвестность. Большевики поспешили захватить Ургу, разрушили очаг ламаистов, поспособствовали скорее Богдо-гегену переселиться на седьмое небо (впрочем, хутухта, скорее всего, отправился в новое перерождение вследствие природного алкоголизма, без всякого вмешательства красных монгол или их советских друзей. – Б.С.), а Шабинское ведомство (ведавшее духовными делами. – Б.С.) впоследствии свели на нет. Во всяком случае, мир ламаистов не помянет генерала Унгерна добрым словом. Он не был предан монгольскому национальному делу, ведя переписку с китайскими генералами и сановниками, ища каких-то сговоров. Этого монголы не простили Унгерну и предали его…

Монголы уяснили, что для генерала Унгерна Монголия – не цель, а средство для проведения каких-то своих идей, чуждых для монгол. Вместо того, чтобы защищать Ургу и Богдо-гегена от красных – он уходит от главной задачи монгольских частей куда-то в неизвестность. Генерал Унгерн не есть подлинный бог войны, так как убегает от красных, не победив их».

К этому можно добавить, что монголы убедились, что после вторжения Унгерна в Забайкалье никакого восстания в пользу белых там не произошло, так что рассчитывать, что барон хотя бы на время получит контроль над значительной российской территорией и таким образом сможет послужить гарантом монгольской независимости, не оправдались.

Отдохнув в лагере на реке Иро и приведя в порядок свои части, Унгерн пошел на соединение с бригадой Резухина, с которой и встретился на берегах Селенги 8 июля. Через несколько дней бригада Унгерна переправилась на левый берег, к Резухину. Во время стояния на Селенге, за неимением крыш, Унгерн стал сажать наказанных офицеров на деревья, что было еще мучтельней, так как нелегко было удержаться сутки за ветку дерева, особенно под ветром и дождем. Заодно для взбодрения личного состава Унгерн сжег студента-медика Энгельгардта-Езерского, обвиненного в том, что он выдавал себя за доктора, не имея докторского звания, и заподозренного в симпатиях к большевикам.

Из лагеря на Селенге Унгерн 18 июля двинулся в свой последний поход на Русь. Барон все еще надеялся на широкое восстание в Забайкалье. Стратегической же целью похода были на этот Мысовск и Верхнеудинск, что позволяло перерезать Транссибирскую магистраль. В дивизии осталось 3250 бойцов при 6 орудиях и 36 пулеметов. Из них больше половины приходилось на бойцов бригады Резухина, которая во время первого похода почти не понесла потерь и даже получила около 100 человек пополнения за счет пленных красноармейцев. В состав дивизии входили монгольский дивизион Сундуй-гуна в 320 всадников, китайский дивизион в 210 всадников и японская конная полурота в 40 всадников.

В ходе последнего вторжения на советскую территорию Унгерн одержал 1 августа крупную победу у дацана Гусинооозерский, где было взято 300 пленных, 2 орудия, 6 пулеметов и 500 винтовок. Он имел еще несколько боев с красными, в целом закончившихся вничью. Во время второго боя у Ново-Дмитриевки 4 августа первоначальный успех унгерновцев был сведен на нет подошедшим к красным отрядом бронеавтомобилей. Последний бой произошел 12 августа устаницы Атаман-Никольской, когда красные понесли большие потери от артиллерийского и пулеметного огня унгерновцев. По оценке М. Г. Торновского, «из 2000 красных ушло невредимыми не больше 500–600 человек.

Успехи унгерновцев в боях с красными во многом объяснялись тем, что бойцы Азиатской дивизии были в своем большинстве старыми, опытными, хорошо обученными солдатами, тогда как им нередко противостояли недавно мобилизованные крестьяне. Например, в бою у дацана Гусиноозерский со стороны красных сражались два территориальных батальона 232-го стрелкового полка, практически не имевших опыта настоящих боев (перед этим они усмиряли крестьянское восстание в Тобольской губернии). Однако, несмотря на относительный военный успех, в политическом отношении второй поход Унгерна в Забайкалье был столь же провальным, как и первый. Никаких антисоветских восстаний в поддержку Унгера не вспыхнуло. Казаки занятых унгерновцами станиц не собирались присоединяться к Азиатской дивизии, а красноармейцы – переходить на ее сторону. Да и немудрено, раз Унгерн практиковал расстрел пленных. Так, в дацане Гусиноозерском, он расстрелял 108 человек – примерно треть из более чем 300 захваченных в плен красноармейцев. При этом выбор жертв производился случайно. Барон стремился «по глазам» определить, кто из пленных сочувствует большевикам, а кому можно доверить с оружием в руках бороться за возрождение Срединной империи. Более 70 раненых, захваченных в том бою, были оставлены на попечение медиков. А за грабеж обоза Унгерн выпорол всех гусиноозерских лам. Практиковал барон и репрессии против семей тех, кого подозревал в большевизме. В плену Унгерн показал, что расстрел в Ново-Дмитриевке двух семей, 9 человек с детьми, был совершен с его ведома и по его личному приказанию. О побуждениях к расстрелу детей Унгерн ответил буквально: «Чтобы не оставлять хвостов».

Но не столько жестокость отпугивала людей от вступления в войско Унгерна, сколько осознание безнадежности борьбы против советской власти, с которой не смогли справиться ни Колчак, ни Семенов. И барон решил отступить, вернуться в Монголию, чтобы затем попытать счастья в Урянхайском крае.

М. Г. Торновский, подводя итоги июльско-августовских боев, пишет: «Потери Азиатской конной дивизии с 20 июля по 14 августа… весьма незначительны сравнительно с потерями красных… Потери Азиатской конной дивизии нужно считать примерно такими: убитыми 200 человек, бежавшими 120 человек (в основном бурят, так как дивизия проходила через населенные бурятами районы. – Б.С.), а всего 320 человек + 50 тяжелораненых. Но за это время дивизия получила пополнение из красноармейцев 100–120 человек. Следовательно, дивизия в своем составе почти не уменьшилась и была в полной мере боеспособной. Но горе было в том, что моральный дух в ней был убит, оставалось мало патрон, еще меньше артиллерийских снарядов и почти не оставалось перевязочных материалов.

Азиатская конная дивизия нанесла красным весьма чувствительные потери. Подсчитывая на память, во всех вместе взятых боях они потеряли убитыми не меньше 2000–2500 человек (вероятно, сюда включены и потери во время первого похода, в конце мая – начале июня. – Б.С.), а сколько ранеными – «Ты, Господи ведаешь». Особенно тяжелые потери красные понесли на реке Хайке и у Гусиноозерского дацана».

Унгерн хотел везти дивизию в Урянхай, чтобы там перезимовать. У чинов дивизии эта мысль энтузиазма не вызвала. «…Примерно 8 или 9 августа стало точно известно, что дивизия идет в Урянхайский край. Такая весть была принята чинами дивизии с большой тревогой. Все понимали, что, уходя в Урянхай, все будут обречены на гибель». Кроме того, по дивизии поползли слухи, что перед походом Унгерн приказал уничтожить «неблагонадежных» офицеров-колчаковцев. К тому же барон окончательно достал подчиненных постоянным «ташурением», причем жертвами его «ташура» стали даже такие близкие ему люди как доктор Клингенберг (после поражения под Троицкосавском) и Резухин (во время августовского похода). При этом барон забыл заповедь своего любимого Чингисхана о том, что командиров бить нельзя, а можно только казнить смертью, чтобы не лишать его уважения подчиненных.

В результате в обеих бригадах дивизии (а они, как водится, отступали порознь) сложился заговор против Унгерна, в котором участвовали и колчаковцы, и семеновцы и даже старые унгерновцы вроде полковников Хоботова и Очирова. И что характерно, никто из офицеров или казаков не выступил в защиту Унгерна.

Вечером 16 августа заговорщики убили Резухина после того, как он отказался вести бригаду в Маньчжурию. Черед Унгерна настал несколькими днями позднее. В ночь с 18-го на 19-е августа заговорщики обстреляли палатку Унгерна, но его там не оказалось. Полагая, что на лагерь напали красные, барон выбежал из соседней палатки и скрылся в расположении монгольского дивизиона князя Сундуй-гуна. Офицеры-заговорщики подняли бригаду и повели ее на восток, чтобы через монгольскую территорию добраться до Маньчжурии, а оттуда отправиться в Приморье к атаману Семенову. Унгерн пытался вернуть беглецов, грозился казнить заговорщиков, но его отогнали выстрелами. Заговорщики также расправились с несколькими палачами, близкими к Унгерну, в том числе с Бурдуковским. Капитану Безродному, главному подручному Сипайлова, удалось бежать к командиру красного партизанского отряда Щетинкину, но тот его расстрелял. Барон после неудачной попытки вернуть бригаду вернулся к монголам, которые в конце концов арестовали его и выдали красным.

М. Г. Торновский так оценивает причины краха Унгерна: «Генерал Унгерн совершенно не знал и не чувствовал сущности человеческой натуры… Он… оставался одинок, отдавая себя в руки монгол. Он верил им, монголам, и хотел с ними связать свою судьбу, но они в течение нескольких последующих часов предрешили его печальный конец».

Обе взбунтовавшиеся против Унгерна бригады сравнительно благополучно дошли до Хайлара, разбив встретившиеся на пути заслоны советских войск и красных монгол и сохранив большую часть орудий и пулеметов. В пути были отпущены буряты (около 300 человек) и те русские, которые, не пожелали идти в Маньчжурию, а предпочли уйти в родные места. Самовольно дезертировали китайцы, предварительно перебившие почти всех русских офицеров своего дивизиона. 18 сентября в Хайлар прибыла 1-я бригада в составе 550 человек при нескольких пулеметах. В конце сентября в Хайлар прибыла 2-я бригада в количестве 628 человек (в том числе 17 китайцев, 24 японца и 2 бурята) при 5 орудиях и 12 пулеметах. Основная часть унгерновцев была переправлена генералом Чжан Кунью в Приморье, некоторые осели в Приморье. За сданное оружие и коней китайцы выдали каждому офицеру 55 долларов, а солдату – 45 долларов, удержав из этой суммы 1 доллар 50 центов за паспорт. Еще около сотни унгерновцев пробрались в Маньчжурию в одиночку или мелкими группами.

В октябре в Хайлар прибыл полковник Сипайлов с сотрудниками тыловых учреждений Азиатской дивизии. Китайцы его арестовали и дали десть лет тюрьмы за убийство в Урге датского коммерсанта Олуфсена. Сипайлов был одним из немногих унгерновцев, которых китайские власти подвергли репрессиям. Это было сделано по требованию датского посольства.

Можно примерно подсчитать потери Азиатской дивизии в Монголии и во время северного похода. К моменту последнего, удачного штурма Урги русские и бурятские части дивизии (в том числе и тибетцы) насчитывали около 1060 человек, включая нестроевых. С учетом русских офицеров и инструкторов, служивших в монгольских частях, это число можно увеличить до 1100 человек. В ходе дальнейших боевых действий дивизия пополнилась примерно 1000 русских и бурят, мобилизованных в Монголии, и примерно 200 пленными красноармейцами. К моменту сдачи оружия в Монголии в двух бригадах дивизии насчитывалось примерно 1235 русских. Если добавить к этому 37 человек, пришедших с Сипайловым, и примерно 100 человек, пробравшихся в Маньчжурию мелкими группами с полковником Циркулинским и другими офицерами, или в одиночку, то общее число спасшихся русских составит около 1370 человек. Из убыли в 930 человек надо вычесть около 420 дезертировавших или отпущенных бурят и до 70 человек тибетцев, дезертировавших после взятия Урги красными. Тогда боевые потери, главным образом убитыми, составят около 440 человек убитыми. Сюда, возможно, входит несколько десятков русских, которые предпочли остаться на родине после восстания против Унгерна. К этому надо добавить примерно 100 убитых во время первых двух неудачных атак на Ургу. Таким образом, 540 человек – это максимально возможные безвозвратные потери собственно русских и бурятских частей Азиатской дивизии. Сюда, кстати сказать, входит несколько десятков человек, казненных по приказу Унгерна. Потери монгол точно не установлены, но они могли тоже достигать несколько десятков, а может быть, и сотен человек убитыми. Потери китайцев, японцев и тибетцев были очень незначительны, соответствующие части редели в основном за счет дезертирства. Китайцы же и большевики потеряли в борьбе с Азиатской дивизией в Монголии и во время последующего похода в Забайкалье по нескольку тысяч убитыми. Разумеется, все эти подсчеты приблизительны, поскольку точной статистики в унгерновском штабе, равно как в китайских и советских штабах, не велось.

Об обстоятельствах пленения Унгерна существует несколько версий. Командир Красного добровольческого партизанского отряда Петр Ефимович Щетинкин в донесении в штаб 5-й армии так описывал обстоятельства пленения Унгерна: «По сведениям, полученным от захваченного разведкой пленного, банда Унгерна всеми силами, кроме банды Резухина в количестве 1000 сабель, имеет дневку в 10–15 верстах юго-западнее перекрестка хошуной границы с трактом-перевозом у горы Багд-ула на Куре Чулгын-Сумэ. Как видно из приказания Унгерна Резухину, захваченного у пленного ординарца, Унгерн об участи Резухина не знал, а также связи с его бандой не имел. В приказании говорилось следующее: «1 эк. Резухину. С получением сего немедленно со всеми войсками присоединяйтесь ко мне, я имею дневку и полагаю, что завтра буду стоять в пади, что в 1-й версте юго-западнее кумирни Бурулджин (на карте нет), скота больше не берите, я поимел связь с Батор-ваном. Генерал-лейтенант барон Унгерн». Ввиду неясности обстановки, не зная точного месторасположения банды Резухина, я вынужден был остановиться в 10–15 верстах от расположения банды Унгерна и ограничиться высылкой усиленной разведки во всех направлениях. С рассветом 19 августа противник повел усиленную разведку в направлении моего движения, при столкновении разведки противника с моим сторожевым охранением был взят в плен офицер-завхоз одного из полков Унгерна (который ехал навстречу отряду), вероятно, будучи посланным из группы Унгерна к Резухину, оставленной Унгерном на реке Эгийн-гол, не знал, что последняя после расправы с Резухиным проследовала другой падью.