«Мало, но бывало», – признался барон.
Унгерна приговорили к расстрелу и на следующий день расстреляли.
Что же касается легенды о чудесном спасении Унгерна, то они еще долго были распространены в Сибири, Монголии и особенно среди русской эмиграции в Китае. Нелюбовь барона к евреям и большевикам, а также его склонность к мистике были хорошо известны. Поэтому воскресшего Унгерна очень удобно было представить будущим борцом с «жидо-масонским» заговором. Барон, дескать, где-то в Сибири, Китае или Тибете готовит ударный отряд для борьбы с проклятыми масонами и выступит в подходящий момент, когда Россия и мир пробудятся от сна и осознают наконец подлинный размер «жидо-масонской» угрозы.
Говорили также, будто сына барона от китайской «принцессы» воспитывают в одном из буддистских монастырей в Китае. А в 70-е годы XX века буряты рассказывали, что Унгерн жив и живет в Америке, а его братом является Мао Цзэдун.
Кто-то будто бы даже видел фотографию воскресшего барона. Торновский уверял, что в 1937 году «в Шанхае пришлось видеть фотографию, на которой были сняты трое лам. Один старый лама благообразный, почтенный. Это, как мне объяснили, настоятель одного из наиболее почитаемых монастырей где-то в Бирме. Другой – противоположность – маленький ламенок, так лет 15–17. Посередине высокий, худой лама лет 42–45 и до поразительности похож на Р. Ф. Унгерн-Штернберга. Молодой ламенок… якобы является сыном генерала Унгерна от брака его с китайской принцессой.
Легенда говорит, что высшие ламы Монголии не остались безучастными к судьбе бога войны. Они следили за его жизнью и, когда его привезли в Новосибирск, то, зная заранее, что его там расстреляют, они купили алтайских шаманов, чтобы они теплое, еще не подвергнутое разрушению тело бога войны вывезли в горы, где их ожидали искуснейшие да-ламы. Они ожидали его, залечили раны и через Тибет доставили в один из почитаемых и стариннейших монастырей в Бирме, куда был перевезен и сын генерала Унгерна из Пекина».
Эти и подобные им красивые легенды опровергаются всего лишь одним коротким документом – телеграммой в Москву секретарю ЦК РКП(б) В. М. Молотову от секретаря Сиббюро ЦК И. И. Ходоровского: «15 сентября в Новониколаевске в присутствии нескольких тысяч рабочих и красноармейцев состоялся суд над Унгерном, приговоренным к расстрелу, приговор приведен в исполнение. Новониколаевск. 16 сентября». Замечу, что приговоры приводили в исполнение, как правило, в тюремных подвалах. И никто бы туда ни за какие деньги шаманов не допустил. Говорят, что председатель Сибирской ЧК Иван Петрович Павлуновский собственноручно привел приговор в исполнение. Павлуновского расстреляли 30 октября 1937 года. Иосиф Исаевич Ходоровский пережил Павлуновского ненадолго. Его расстреляли 3 мая 1938 года.
Место захоронения Унгерна неизвестно до сих пор. Если могилу все-таки найдут, она рискует стать местом паломничества наиболее радикальных приверженцев евразийской идеи.
Главную причину разложения своего войска барон, судя по показаниям на допросе, видел в следующем: «Последним намерением… было уйти на запад, но большинство… отряда, состоявшее из жителей востока, выражало недовольство предстоящим им походом: их влекло на восток. В этом… главная причина разложения войска».
Эти слова требуют расшифровки. Унгерн хотел уйти на запад – на Алтай и в Урянхайский край (нынешнюю Тыву), чтобы там продолжить борьбу, опираясь на местные народы. Офицеры же и казаки его дивизии не верили, что там борьба будет успешнее, чем в Монголии, и что там можно будет получить сколько-нибудь серьезное пополнение. Тем более что эти места издавна служили базой для партизанских отрядов Щетинкина и Кравченко. Кстати сказать, рейд в Урянхай отряда Казанцева в июне – июле 1921 года окончился полной неудачей. Ему удалось завербовать в свой отряд около 400 урянхов (тувинцев), но этого оказалось явно недостаточно, чтобы противостоять местным красным партизанам, даже без поддержки регулярных войск вытеснивших бойцов Казанцева из Урянхая, причем мобилизованные урянхи частично разбежались. Видимо, этой мобилизацией потенциал местного населения, сочувствующего белым, был исчерпан, и Унгерну, приди он сюда со всей Азиатской дивизией, рассчитывать на пополнение даже в несколько сот человек уже не приходилось.
Нет, почти все соратники барона понимали, что борьба кончена, и мечтали только о том, как спасти собственную жизнь и воссоединиться с семьями, которые у многих находились в Маньчжурии или в Приморье, т. е. на востоке. Монголы же, естественно, стремились в Монголию, т. е. тоже восточнее того района, куда собирался двигаться Унгерн.
В протоколе допроса барона также отмечалось: «На вопрос, что побуждало его вести борьбу с Советской Россией, Унгерн отвечал, что боролся за восстановление монархии. Идея монархизма – главное, что толкало его на путь борьбы. Он верит, что приходит время возвращения монархий. До сих пор все шло на убыль, а теперь должно идти на прибыль, и повсюду будут монархии, монархии, монархии. Источник этой веры – Священное Писание, в котором, по его мнению, есть указания на то, что это время наступает именно теперь. Восток неизменно должен столкнуться с Западом. «Белая» культура, приведшая европейские народы к революции, сопровождавшаяся веками всеобщей нивелировки, упадком аристократии и прочая, подлежит распаду и замене «желтой» (восточной) культурой, образовавшейся 3000 лет тому назад и до сих пор сохранившей в неприкосновенности основы аристократизма вообще. Весь уклад восточного быта чрезвычайно симпатичен ему во всех подробностях, вплоть до еды. Пресловутая «желтая опасность» не существует для Унгерна. Он говорит, наоборот, о «белой опасности» – европейской культуры с ее спутниками-революциями. Изложить свои идеи в виде сочинения Унгерн никогда не пытался, но считает себя на это способным».
26 августа 1921 года Ленин передал по телефону Политбюро свое мнение по делу барона, которое и стало руководством к проведению процесса: «Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения и в случае, если доказанность полнейшая, в чем, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью, и расстрелять».
10 сентября 1921 года уполномоченный НКИД на Дальнем Востоке Б. З. Шумяцкий писал Г. В. Чичерину: «Быстрота и дешевизна (вернее, почти даром) ликвидации вооруженных сил Унгерна – вот что приобретет Совроссии симпатии со стороны не только широких масс Китая, но, главным образом, со стороны его деловых кругов. А при их поддержке, при поддержке этой широкой национальной буржуазии, курс внешней политики Китая волей-неволей должен будет выровняться и, как никогда более, приблизиться к активной ориентации на Совроссию. Надо только не упустить этот момент и постараться путем широчайшей политической и дипломатической кампании в Китае, используя для этой цели больше всего доступную для нашего воздействия радикальную и либеральную прессу, интеллигенцию Китая, зафиксировать внимание этой страны на роли Совроссии как избавительницы Китая от ужасов нового военного иноземного нашествия, не предвещающего ничего лучшего, кроме оккупации и реставрации проклятой Цинской династии».
Уже поверженного барона хотели еще раз использовать в качестве пугала для китайцев, хотя к ликвидации Азиатской дивизии, пленению Унгерна советские войска и агитпроп имели лишь косвенное отношение. Дивизия перестала существовать в результате офицерского заговора против Унгерна, но на этот заговор офицеры пошли отнюдь не под влиянием советских листовок или военного поражения, которого в тот момент не было. А самого Унгерна выдали большевикам монголы, когда поняли, что его игра сыграна.
Унгерн, свято веривший в средневековые рыцарские идеалы в сочетании с идеями его кумира Чингисхана, опоздал родиться, как минимум, лет на пятьсот. Но в чем же его значение для истории XX века? Торновский, скептически относившийся к военным талантам барона, утверждал: «…Там, где Унгерн действовал как партизан, он имел успех, а где встречался с красными регулярными частями и его появление не было для них неожиданным – он уходил от красных… Во всех боях, кои я наблюдал и коим был свидетелем, не было продуманности боя и отсутствовало руководство лично генерала Унгерна. При совместных действиях распоряжался большею частью генерал Резухин, а Унгерн как метеор носился по фронту, подбадривая ташуром идти вперед. Частные начальники знали, что указаний ожидать нельзя, и действовали самостоятельно и очень хорошо…
Генерал Унгерн – типичный партизан: огромная сила воли, храбрость, выносливость, умение ориентироваться ночью. Возможно, что он годился бы на роль начальника для крупного кавалерийского рейда в тыл противника… Неоспоримо – генерал Унгерн не был создан для роли военачальника.
В деле организации тыла, забот о нем и прочего, генерал Унгерн не проявлял никаких административных дарований. Тыл и тыловых презирал и старался унизить их… Тылы Унгерн бросал на произвол судьбы, подвергая нападению, и сами начальники тыловых учреждений маневрировали и приближались к дивизии, а когда было опасно, то уходили от нее. Что же касается семей офицеров и мирных жителей в тылу, то о них он просто забыл…
Сердце, милосердие в нем отсутствовало. Сирых и убогих он не терпел. К женщинам относился жестоко и с презрением… К азиатам он не приобщился, а до самой смерти оставался бароном, гордился своим родом, предками и титулом. Оставался один невыясненный вопрос: ненависть к женщинам происходила из сущности его аскетической натуры или это явление патологическое. Не раз наблюдал генерала Унгерна, когда он избивал ташуром людей. Глаза его выражали больше эротическую страсть, чем гнев. Отсутствовали самокритика, анализ и дар предвидения. Походы в Нерчинском районе, около Акши, в Кударинском районе, кажется, должны были убедить генерала Унгерна, что население Забайкалья не пойдет не только с семеновцами, но и вообще с белыми против красных, и, тем не менее, наперекор судьбе и стихии он шел искать союзников в 1-м отделе того же войска и не нашел их.
Не найдя их в Забайкалье, он решил уйти в Урянхай, перезимовать и по весне поискать в Енисейской области, забывая, что власть большевиков за зиму еще более окрепнет и ему с ней не справиться. Но самое удивительное – он был уверен, что Урянхайская котловина даст ему возможность спокойно прозимовать. Он лично знал Урянхайский край и должен был знать, что это настоящая, совершеннейшая мышеловка, из которой он не выйдет, так как она плотно захлопывалась несколькими проходами и, конечно, большевики эти выходы крепко закрыли бы до момента, пока в дивизии не произлшел бы бунт…