Стоит ли писать об этом. Не знаю. Часто я задаю себе этот вопрос. Поверил ли бы я тому, о чем хочу писать, если б сам не пережил этих кошмарных, кровавых дней, если б, встав рано утром где-нибудь в мирном городе, за чашкой кофе, пробежал страницы чужих, полных ужаса слов.
Вслух я отвечаю отрицательно: слишком нереально, слишком нелепо все пережитое. Вот почему я глубоко убежден, что многие мне не поверят, в лучшем случае, будут считать написанное мной преувеличением, а люди, привыкшие рубить с плеча, припишут мои слова своим политическим врагам и просто окрестят большевиком. С единственной целью, чтобы написанному мною поверили те, кто именует себя «белыми», я скажу: я русский, по убеждению своему кадет. Уверенный в долгой и упорной борьбе, я сразу стал на сторону тех, кто впоследствии получил кличку «белых» и шел твердо по намеченному пути сквозь восстания, тайные общества, изгнания… Я не могу вернуться, как десятки и сотни эмигрантов, на родину.
Разбит ли Унгерн, дикий, сумасшедший барон? Об этом много пишут в газетах, и я, после долгого перерыва, жадно читаю каждую строчку. Как правые, так и левые газеты, сознательно или бессознательно, невероятно искажают события, часто обливают грязью ни в чем не повинных людей, давно «расстрелянные» и даже «съеденные собаками» лица встречаются на улицах Харбина и Хайлара. Газетные сообщения пестрят безбожно исковерканными названиями станиц, уртонов, караулов, урочищ; часто выдумывают несуществующие названия, ибо названия слишком авторитетны. Читатель же не всегда полезет в справочник или заглянет в карту.
Мне, которому какое-нибудь название уртона рисует целую картину, досадно читать эти сообщения о победе или о поражении, о каком-нибудь продвижении, которое должно решить или исправить все. Разве послужит к славе или позору Унгерна взятие или оставление, быть может, несуществующей деревни. Я оставил в стороне все эти наступления – отступления, я знаю, что в самом себе Унгерн таит свою гибель, и что если он не разбит, то будет разбит. И, больше того, мы, белые, должны радоваться его гибели.
С несколькими тысячами, из которых едва ли треть русских, остальные же только что взятые в плен полу-хунхузы, плолусолдаты – китайцы, необученные монгольские всадники, разрозненные шайки грабителей – чохар, харачин, баргут, типа шайки знаменитого Баир-гуна, объявить войну всей России, обладая жалкой артиллерией и боевым снаряжением, выступить против великолепно оборудованной в техническом отношении советской армии?. И что это? Великий подвиг или безумие? Отбросив далекие исторические примеры, возьмем хотя бы дни нашей кровавой Гражданской войны, восстание белых, когда горсть восставших вырывала власть из рук многочисленного, казавшегося дотоле сплоченным и непобедимым врага, или повстанческое движение красных, в глухих лесах устраивающих патронные заводы, из водопроводных труб – орудия, из ножей – рогатины. И те, и другие побеждали. Если нет силы, основного фактора победы, то необходимым фактором победы является сочувствие населения к восставшим, обратно, ненависть его к угнетателям, а также сплоченное одной, проникнутое высшей дисциплиной ядро восставших, фанатизм идущих на смерть.
Тысяча с небольшим русских и монгол уничтожают тринадцатитысячную, хорошо вооруженную китайскую армию, захватывают громадные запасы продовольствия и вооружения, берут столицу Монголии, где сосредоточены сотни бывших белых солдат, для которых возвращение на родину возможно только с оружием в руках. Впереди родина, здесь – страна, в несколько раз превышающая площадью Францию, население боготворит имя русского, степи, изобилующие скакунами, баранами, быками. А что нужно всаднику-партизану: конь, трава, мясо. Успех казался и был возможен. Необыкновенный подъем охватывает белых. Но Унгерн, вождь нарождающегося движения, в корне задушил его.
Я постараюсь, как это ни трудно, выяснить идеологию движения, возглавляемого бароном, если возможно назвать движением разбойничьи набеги. Что обещал барон дать нашей измученной родине? Чем думал привлечь он на свою сторону симпатии населения? Мне кажется, особенно ясно и убедительно можно ответить на эти вопросы, дав очерк последних событий в Урге, где в течение нескольких месяцев бесконтрольно царил Унгерн-Штернберг, где он совершил целый ряд экспериментов и воплотил в конкретной форме «туманные мечты свои». В подтверждение своих слов я буду приводить примеры из кошмарного прошлого, те, которые не появлялись еще или недостаточно освещались в печати.
Для того, чтобы идти на смерть свободно и твердо, необходимо знать, за что борешься. Толпе, солдату часто разъясняет все лозунг, мы знаем, что большевики широко воспользовались силою многообещающих лозунгов, победили, и, победив, до сегодняшнего дня удерживают стальными когтями несчастную, обагренную кровью страну. Эти продолговатые листки бумаги, пахнущие типографской краской, оказались сильнее орудий, привезенных из-за моря. Они способствовали развалу армии адмирала. Наш противник в течение двух последних лет покрыл всю страну сетью просветительных учреждений, забросал и деревню, и город просветительной литературой. И мы, интеллигенты, – враги «народившегося Хама», – обыкновенно утешаем себя довольно неутешительной мыслью: голодному брюху не до газет.
Барон Унгерн – давнишний враг всего, что он объединяет в презрительное слово «Литература». Он не выявил нам печатно свою идеологию. Все же, имевшие дело с ним, сходятся в одном: барон никогда не доводит мысль до конца, его беседы – нелепые скачки, невероятное перепрыгивание с предмета на предмет. Объяснение всего этого кроется в недоступных извилинах его мозга.
В довольно большой типографии его (бывшей русско-монгольской) печаталась в мае месяце сего года, в тысячах, какая-то сумбурная брошюра, плод коллективного творчества (сам Унгерн принимал большое участие), выборка из Священного Писания. Основная мысль брошюры непонятна, быть может, желание доказать на основании Священного Писания близкий конец мира, быть может, тождество большевизма с Антихристом, – или – необходимость избиения «жидов»… Перед самой сдачей Урги было приказано перепечатать (конечно, в тысячах экземпляров), какую-то лубочную, погромную брошюру. Если добавить сюда до абсурдности кровожадный, полусекретный приказ № 15, который «Русский Голос» именует восторженно «мистическим», – список Унгернской «просветительной литературы» исчерпан (вероятно, «сумбурная брошюра», с выдержками из Священного Писания, явившаяся плодом коллективного творчества, и была в действительности знаменитым приказом № 15, который был написан Ивановским и Оссендовским
Мистицизм Унгерна – убеждение в том, что запад: англичане, французы, американцы – сгнил, что свет идет с востока, что он, Унгерн, встанет во главе диких народов и поведет их на Европу, – все, что можно выявить из бессвязных разговоров с ним ряда лиц, переходит в грубое, необузданное суеверие, заставляющее даже близких друзей говорить о сумасшествии.
Я приведу примером то, что неоднократно рассказывал в подпитии, ныне удаленный полковник Лихачев, друг и давнишний сослуживец Унгерна. У барона есть адъютант Бурдаковский, «Женя». Таким был, наверное, сказочный Змей Горыныч. Хриплый голос, скуластое рябое лицо, узкие глаза-щели, широкий рот, проглатывающий десяток котлет и четверть водки, монгольская остроконечная желтая шапка с висящими ушами, косая сажень в плечах, монгольский халат и громадная дубина «ташур» в руках.
Кстати о ташуре, который играет такую видную роль в жизни Унгерновского отряда. Ташур, употребляемый монголами для лошадей, представляет из себя трость в полтора аршина длиной, в два пальца и более шириной, конец которой обмотан ремнем. Каждый офицер и большинство всадников вооружены ташуром – ими и подкрепляются все приказания. Существует термин «ташурить» (пороть ташуром). Дают до четырехсот ташуров. Ташур в руках опытного человека – ужасное орудие пытки: с пяти ударов человек лишается сознания, и мягкие места его превращаются в лохмотья.
Бурдуковский, бывший денщик барона, произведенный бароном в хорунжие, человек с большим уголовным прошлым, – наперсник и палач, пробивающий с одного удара мясо до кости. Он обыкновенно порет в присутствии барона, но и сам очень часто подвергается порке, причем всегда в этих случаях барон порет лично. Бурдуковскому даются важные поручения. Это он, побив рекорд скорости, в неделю съездил из Урги в Сомбейс. И привез оттуда бывшего любимца барона, полковника Лауренса, ныне замученного. Он же, как передают, был отправлен под Ван-Курен и по приказанию барона повесил Гейя и задавил его жену и детишек. «Женя» не отличается храбростью, и, зная слабость барона, подкупил гадалку, которая нагадала, что барон будет жить, покамест будет жить он, Бурдуковский. После этого Бурдуковского берегут, и во время боя он отлеживается в обозе.
Я остановлюсь дальше на гаданьях, так как они ярко подчеркивают умственное убожество дегенерата, вообразившего себя «спасителем России». Ни одно серьезное дело, ни одна военная операция не проходит без долгих предварительных гаданий. При Унгерне целый штат гадальщиков. Во время боя под Ургой с китайскими войсками, пришедшими из Кяхты, лама-гадатель, стоя на сопке, творил заклинания, махал платком, бесновался… Он насылал на китайцев разные бедствия и «отвоевывал победу». Жена известного хорунжего Немчинова перед выступлением в поход на Россию ежедневно гадала по телефону из Зун-Модо (120 верст от Урги), офицеры принимали телефонограммы с гаданьем и немедленно передавали лично барону. После поражения под Кяхтой, несмотря на страшный недостаток в деньгах, барон выбрасывает 10 000 долларов ламам за предсказания и на совершение хуралов-молебнов.
Иногда, в минуту просветления, Унгерн начинает осознавать, что «имя его в Забайкалье недостаточно популярно. Народу надо имена. Вот они: Семенов и Михаил» – подлинные слова его. Унгерн, не спрашивая ни согласия народа, ни согласия будущего императора своего, объявляет Россию монархией, а Михаила – монархом. Быть может, согласится Михаил принять корону из рук его, быть может, «популярностью своей в Забайкалье» поможет этому атаману, как имена тех, кто окружает непосредственно «спасителя родины».
За деревьями не видно леса, и какой-нибудь полковник Львов, командир пресловутого полка имени генерала Крымова, приказавший изрубить при оставлении Троицкосавска около двух тысяч заключенных в тюрьме больных пленных красноармейцев – заслонит в глазах недалекого жителя захолустья выдвигаемые популярные имена. Как будет вводиться новая форма правления – ясно рисует знаменитый приказ № 15. В этом приказе кощунственно перефразированы слова Александра II: «Правда и милость да здравствует в судах». «Милость» превращена в «беспощадность». Унгерн хотел бы карать даже там, где его нет, и только «расстояние» удерживает его. Для него казни (единственное наказание) мало, ему нужны казни разных видов, и мы, видевшие расправу его в Урге, знаем, что означают эти слова: всевозможные пытки, сжигание на медленном огне, удавливание пальцами, тонкой и толстой веревкой, изрубливание на куски, отдача женщины солдатам, и много других видов, которые зависят от фантазии и изобретательности очередного палача. Всему этому, на основании вышеупомянутого приказа, должны быть подвергнуты, во-первых, все евреи и их семейства, во-вторых, все причастные к большевизму. Все имущество вышеперечисленных лиц конфискуется. Благодаря безграмотности составителя приказа, вскоре после оставления Унгерном Урги возник неразрешенный вопрос: необходимо ли уничтожать всех, причастных к большевизму, с семьями или без них.
Полковник Сипайлов, на основании приказа и соображения, что в тылу нельзя оставлять врагов, пытался удавить при оставлении Урги жен, детей и родственников замученных им лиц. Но заместителю барона, командующему всеми монгольскими войсками Джам-Балону решение Сипайлова показалось диким, кроме того, время не позволяло: пришлось бежать.