Вокруг жизни Песслера завязалась борьба (у Песслера было много друзей, имевших в то время некоторое влияние на Унгерна). Даже капитан Безродный (быть может, из желания навредить своему врагу и сопернику Сипайлову, всячески оттягивал исполнение казни, и на настойчивые заявления Сипайлова, что «необходимо кончить Песслера», вопреки обычаю, требовал официального приказа барона.

В ночь с 14 на 15 февраля Сипайлов, долго беседовавший с бароном в его кабинете, неожиданно вышел и радостно бросил: «Песслера немедленно кончить». Это было понято, как приказание самого Унгерна, и в ту же ночь поручик Песслер, в последний момент, чтобы возбудить против несчастного команду, обвиненный в большевизме, был выведен из подвала и поставлен на колени.

Солдаты, знавшие его хорошо, вначале не решались рубить, затем, после понукания и угроз, рубили, волнуясь, плохо…

Тогда капитан Безродный, как передают, со словами:

– Он был храбрый офицер, его не надо мучить, – отрубил голову поручику Песслеру.

Поручик Песслер перед смертью сказал:

– Никогда не был я большевиком. Я честно служил родине. Вряд ли среди вас найдется такой офицер, каким был я.

Труп его, ввиду того, что мешок оказался малого размера, был разрублен на части и вывезен за город.

Действительная вина поручика Песслера заключалась в следующем. Отойдя одним из последних после боев под Иркутском, он попал на Байкал и очутился в одном вагоне с Сипайловым. Сипайлов в вагоне пытал арестованных. Особенно зверски мучили старика-еврея: жгли раскаленными шомполами, вытягивали половые органы и т. д. Когда Сипайлов, захватив металлическую мыльницу, начал бить изо всей силы по лицу старика, требуя, чтобы тот после каждого удара кричал: «Благодарю, ваше высокоблагородие», случайно зашедший в эту минуту в купе поручик Песслер потребовал немедленно прекратить избиения и заявил, что по прибытии в Читу он подаст о всем происшедшем рапорт.

Наивному поручику Песслеру вскоре пришлось бежать из Читы.

Сипайлов расчелся с ним в Урге.

Смерть Яхонтова органически связана с довольно темной Улясутайской трагедией. После занятия Унгерном Урги все населенные пункты, независимо от Унгерна, один за другим попали в руки скопившихся в них белых. В Улясутае, после его занятия, начальником гарнизона был полковник Михайлов, который посланному Унгерном в Улясутай полковнику Домажирову заявил, что он знает хорошо Унгерна по Забайкалью и не подчинится палачу и авантюристу. Домажирову удалось склонить на свою сторону (страхом грядущих унгерновских репрессий) гарнизон. В результате полковник Михайлов с женой были расстреляны посланным из Урги карательным отрядом под начальством капитана Безродного, а 6 человек офицеров были отправлены в Ургу (Казагранди, как говорят, требовал суда) и по дороге перебиты.

16 человек мужчин (офицеров), их жен и детей (в том числе бывший губернатор Рыбаков), следовавшие из Улясутая, были расстреляны или убиты вблизи Урги посланным навстречу, по приказанию Унгерна, небольшим отрядом. Все это делалось под величайшей тайной, проговорившемуся грозила смерть. Известно только число – 16 и фамилия губернатора. Говорят, что начальник штаба дивизии Ивановский долго уговаривал Унгерна не совершать этого убийства. Показания Ивановского, а также профессора Оссендовского должны пролить свет на эту трагедию.

24-летний подполковник Яхонтов, герой Германской войны, совершает дерзкий побег из большевистского концентрационного лагеря в Красноярске и после месячного непередаваемого по своим трудностям скитания попадает в Монголию и задерживается некоторое время в Улясутае. Приехав в Ургу, он открыто возмущался поведением Доможирова в Улясутае. Говорил о том, что офицеры в предстоящей Гражданской войне должны быть примером для солдат. Его глубоко возмущали грабежи и насилия, творимые в Урге, и он смело говорил об этом. Как говорят, язык сгубил Яхонтова. В своих скитаниях (бегство из Красноярска) Яхонтов нажил какую-то болезнь желудка. В Урге пришлось сделать операцию. Еще не поправившегося Яхонтова потребовал к себе на квартиру Сипайлов.

Неожиданно во время разговора сзади на Яхонтова набросили петлю. Яхонтов успел выхватить револьвер, но слабый вследствие только что перенесенной операции, он не в состоянии был бороться и был задавлен.

Для того чтобы расположить к себе солдата, надо обуть, накормить и одеть его.

Вопрос об интендантстве Унгерн разрешил довольно оригинальным способом. Интендантство пополняется нерегулярным поступлением награбленного и конфискованного. В основание ургинского интендантства легли захваченные у гамин продукты и товары (одного мяса 10 000 пудов), затем интендантство пополнялось товарами разграбленных китайских караванов и фирм, особенно тех, служащие которых бежали, оставив все на произвол судьбы. Так, например, на 6 улице была разграблена китайская гостиница (место вроде караван-сарая), причем одного чая было увезено на несколько тысяч. Мотивом к разграблению послужило «укрывательство гамин».

В последнее время почти единственным доставщиком был Сипайлов. После очередной казни обыкновенно вызванными из интендантства приемщиками конфискованное привозилось перевозочными средствами комендантства. Склады наполнялись старыми юбками, ботинками, кухонной посудой и т. д. Можно было лицезреть в интендантстве рядом с листами чая – коллекцию камней оптика Тагильцева, стекла и оправы для очков, ворохи ношенного платья, оставшегося после ликвидации евреев, и т. д. … Конечно, все ценное прилипало к рукам Сипайлова, Джинова и Кº… Например, от Тагильцева не было доставлено ни одного отшлифованного камня, ни одной пары часов, а прислан лом и сырой камень. После убитого Вышинского (расстрелян) осталось около 5000 бутылок вина, взятого им незадолго до смерти на комиссию из Китайского банка. Ни одной бутылки не было доставлено в интендантство. Особенно много попало в интенданство от ликвидированных евреев. Из кож, шкур и материй, взятых в большинстве случаев у евреев – приготовляли обувь и одежду. Никакой отчетности, по приказанию Унгерна, не велось. Ввиду «случайности» поступлений, воинские части часто недоедали. Так, например, в походе на Чайрон, когда в 30-градусный мороз было сделано более полутора тысяч верст, солдаты голодали, отмораживали руки и ноги.

Вспоминая прошлое, невольно думаешь о словах одного боевого пожилого офицера:

– Один прием есть у Унгерна. Он отдает жизнь и имущество еврея, честь еврейских женщин на поток и разграбление. Но вряд ли может победить этим «наш вождь». С ужасом я думаю о походе на Россию. В первой же стычке с регулярными частями красных – наш сброд рассыпется, и мы ответим жизнью за преступления выжившего из ума психопата.