И историки уже подметили одну особенность: план “Зеелеве” разрабатывался, обсуждался, назначались сроки, однако делалось это как будто “понарошку”, не всерьез [203]. Заранее зная, что операция осуществляться не будет. Тем более что убедить Гитлера отказаться от нее было не трудно. Он считал англо-саксов германской, родственной нацией, помнил, как Британия покровительствовала нацистам. И войну с ней объяснял трагической ошибкой, в которой виноваты “плутократы”. Фюрер полагал, что достаточно вразумил англичан и несколько раз предлагал мир на, вроде бы, выгодных условиях: им оставляют всю колониальную империю, господство на морях — если они признают господство немцев на континенте.

Но в Лондоне понимали, что при таком раскладе, понастроив подводные лодки и базы на побережье, Германия сможет со временем задушить Британию блокадой. И мирные инициативы фюрера Черчилль отвергал. Правда, и в Англии далеко не все были с ним согласны. Имелось сильное “античерчиллевское” крыло политиков, которое предпочло бы замириться с немцами. Пусть себе спокойно воюют с русскими, а дальше видно будет. Нацисты старались наладить закулисные связи с этим крылом, одной из таких попыток стал перелет Гесса перед нападением на СССР — перед перелетом были установлены контакты с высокопоставленными британскими деятелями, предполагались переговоры [10].

27 сентября 1940 г. между Германией, Японией и Италией был подписан “тройственный пакт”, предусматривающий создание “нового порядка” в Европе и Азии. В литературе уделяется большое внимание переговорам с Советским Союзом о его возможности присоединиться к разделу мира. По данному вопросу велась переписка, 12 ноября состоялся визит Молотова в Берлин. Но в этих переговорах каждая из сторон проводила собственную линию. Япония после Халхин-Гола весьма уважительно относилась к мощи Красной армии. Считала, что для освоения “британского наследства” советские силы пришлись бы очень кстати — а заодно хотела обезопасить свои тылы для экспансии на юг. Поэтому в Токио предлагали привлечь Россию к союзу, выделив ей сферу интересов, которая не помешает планам немцев и японцев — отдать Индию. Германия видела в этом возможность убрать подальше, в Азию, советские армии и столкнуть их с англичанами. А Сталин и Молотов осторожничали. Требовали для начала вывести германские войска из Финляндии и Румынии, сферу влияния сдвигали не на Индию, а к Персидскому заливу, как в свое время действовала царская Россия. Закидывали удочки насчет советских интересов в Болгарии, военной базы на Босфоре.

На самом же деле предложения Москвы Гитлера вообще не интересовали. И переговоры играли ту же роль, как летом 1939 г. интриги Вольтата в Лондоне. Роль отвлекающего маневра. 12 ноября, в день приезда Молотова в Берлин, фюрер издал секретную директиву где предписывалось продолжать подготовку операции против СССР независимо от резальтатов переговоров [203]. В ноябре генерал фон Паулюс завершил разработку плана вторжения в Россию, Геринг утвердил план развертывания ВВС для предстояшей войны. А фюрер 18 декабря 1940 г. подписал директиву № 21, план “Отто”, позже переименованную в план “Барбаросса”. 22 марта 1941 г. последовало секретное распоряжение Гитлера приостановить выполнение советских заказов на заводах Германии.

Так почему же Сталин на все это не реагировал? О предстоящем нападении шли донесения советской разведки — от Зорге, Ольги Чеховой, группы Шульце-Бойзена и др. Шли предупреждения от иностранных дипломатов, от Черчилля, Рузвельта, специально для этого в Москву приезжала делегация Стаффорда Криппса. Информации о подготовке германского вторжения было сколько угодно, слухи об этом носились по Европе и Америке, публиковались в прессе. Но все подобные предупреждения отвергались. Войска в боеготовность не приводились. Когда Германия прекратила поставки, советская сторона верила отговоркам о причинах задержек, и ответные грузы направляла немцам вплоть до 22 июня…

Разгадка состоит как раз в том, что Сталин к этому времени узнал правду о механизмах и силах, развязавших Первую мировую войну, втянувших в нее Россию. Поэтому его действия в 1939–1941 гг были отнюдь не “непонятными” и бессистемными. Наоборот, в них прослеживается четкая закономерность. Чтобы избежать повторения прошлых бедствий, он во всем поступал противоположно Николаю II! Например, царь строго и честно держался союза с Францией и Англией — которые обманывали, подставляли Россию и в итоге привели ее к катастрофе. Сталин западных союзников, проявивших себя еще более ненадежными, чем в 1914 г., отверг, переориентировался на Германию.

В Первой мировой к столкновению привело соперничество на Балканах, а началась война, когда Николай II вступился за дружественную Сербию. В конце 1940 г. немцы и итальянцы двинули свои войска на Балканы, разместились в Болгарии, Албании, вторглись в Грецию. Несмотря на то, что Советский Союз тоже имел интересы на Балканах, Сталин с этим смирился. 5 апреля 1941 г. СССР заключил с Югославией договор о дружбе и ненападении. Но всего через несколько дней Гитлер напал на эту страну. И Сталин безовогорочно уступил ее.

Имел ли он основания верить предупреждениям Англии, которая с 1933 г. подталкивала Гитлера к войне против русских? И Америки, чьи фирмы помогали вооружать нацистов? Все эти предупреждения Сталин воспринимал как попытки столкнуть немцев с СССР. Но они и были такими попытками! Разве начало войны между Россией и Германией не соответствовало британским интересам? А советская разведка сообщала и о продолжающихся закулисных контактах англичан с нацистами, даже и о том, что перелет Гесса был попыткой тайных переговоров [10].

Это лишний раз убеждало Иосифа Виссарионовича в правоте собственных выводов и неискренности западных держав. А раз так, то напрашивалось решение “от противного” — всеми силами избегать конфликта. Да и прочую массу сообщений и слухов — как раз из-за их слишком уж массового количества — Сталин считал плодом широкой кампании дезинформации, развернутой англичанами. О немаловажной подробности свидетельствует дипломат В. Бережков. Весной 1941 г., в преддверии войны, нацисты начали нагнетать атмосферу сообщениями о “советских военных приготовлениях”. Но сперва подобные сообщения появлялись в американских газетах, а уж потом их перепечатывали немцы — со ссылкой на американцев [13].

Сталин хорошо знал и о том, что в германском руководстве существует сильное прозападное крыло, с самого начала стоявшее за союз с Англией и Францией против СССР. И имел все основания предполагать, что подобные деятели обрабатывают Гитлера — так же, как в свое время обрабатывали кайзера масонские эмиссары в его окружении. Поэтому Иосиф Виссарионович силился переиграть западные державы и германских “западников” в этой борьбе. И если не избежать войны, то хотя бы отсрочить ее. Отсрочить до 1942 г. — к данному времени предполагалось завершить перевооружение армии новой техникой, обучить 800 тыс. только что призванных резервистов, коих пока можно было считать солдатами лишь условно.

С апреля 1941 г. советская дипломатия стала прорабатывать вопрос о личной встрече Сталина и Гитлера. Очевидно генеральный секретарь считал, что это позволит снять накопившиеся проблемы, развеять заблуждения и недоразумения. 7 мая 1941 г. он произвел перестановки в государственном руководстве — стал одновременно председателем Совнаркома. Многие политики расценили это как демонстрацию неизменности советского курса. Ведь при отставке другого главы кабинета могли сместиться и политические ориентиры, теперь же линия правительства и линия Сталина отождествлялись.

Николай II, стараясь предотвратить войну демонстрацией силы, объявил мобилизацию. Но как раз мобилизация стала для Германии поводом открыть боевые действия. Сталин и в этом отношении действовал противоположно. В мае Жуков выдвинул ту самую идею “превентивного удара”, но генеральный секретарь ее не стал даже рассматривать. И не разрешил разработку плана наступательной операции — потому что такая разработка неизбежно затронула бы широкий круг людей, различные уровни штабов, а утечка информации могла дать повод, которым воспользуются в Германии сторонники войны.

14 июня Тимошенко и Жуков доложили о сосредоточении у границ немецких дивизий, о необходимости привести войска в боевую готовность. Сталин ответил: “Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас все войска… Вы понимаете, что это означает войну?” — и сослался именно на опыт царской России в 1914 г. [59, 161] Вместо мобилизации последовало заявление ТАСС: “В иностранной прессе муссируются слухи о близости войны между СССР и Германией. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым заявить, что эти слухи являются неуклюжей пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны”.Москва демонстрировала свою верность договорам, хотела вызвать ответные заверения со стороны Германии. Их не последовало.

Некоторые меры все же предпринимались. Не реагировать на столь явную угрозу было нельзя. Сталин тоже начал перебрасывать к границам войска из внутренних округов — 28 дивизий, 4 армейских управления. Но им ставились сугубо оборонительные задачи. И переброски начались с запозданием — эти соединения не успели даже разместиться и освоиться с новыми для себя районами действий. Слишком поздно, 19 июня, последовали распоряжения наркома обороны — с 21 июня вывести управления округов на полевые командные пункты, замаскировать аэродромы и другие важные объекты, рассредоточить авиацию, перекрасить машины и танки в защитный цвет [169]. Выполнить почти ничего не успели. И уж тем более поздно, 22 июня в 0 часов 30 минут в западные округа пошла директива: “В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев…” Впрочем, и в ней указывалось: “Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия”.

Но Гитлеру провокации были не нужны. Вторжение было давно предрешено и началось без всякого выискивания поводов, без объявления войны. Сталин хотел избежать повторения прежнего сценария — а война началась по другому сценарию.