– Да чего уж яснее, мадемуазель! У меня есть золото, много золота…

– Вот оно-то вас едва и не погубило. – Штейла произнесла эти слова негромко, чтобы не слышала Матильда. Но та, пережив первое потрясение и боясь, что ее замысел открылся, немного успокоилась, поняв, что между гостем и Штейлой ведется пустой разговор.

– Теперь уже я не понимаю, о чем вы говорите. Давайте будем откровенны. Я согласен на любую сумму, предложенную вами.

Штейла была искренне удивлена.

– О какой сумме вы говорите? Хозяйке заплачено сверх здравого смысла. И вообще, как это вы, столь знаменитый и богатый господи, путешествуете сами? Мало ли что может произойти в пути…

Штейла управилась с ужином, отодвинула миску и теперь уже внимательно посмотрела на своего собеседника. Тот, увидев это, облегченно вздохнул.

– Ну, теперь вы будете более внимательны, мисс…

– Штейла. Штейла Сиддонс. Нет-нет, я не баронесса, – решила пошутить она. – Во всяком случае пока…

– О, даже так? Это намек?

– Да что у вас за разговоры такие! Какие намеки? Неужели мы не можем нормально поговорить?

Барон улыбнулся.

– Ну что же… Вот вы спрашиваете, почему я один путешествую. У меня довольно беспокойный образ жизни, и иногда промедление в делах чревато немалыми убытками. Приходится, бывает, сломя голову скакать в непогоду, не заботясь об удобствах. Хотя от них, скажу откровенно, никогда не отказываюсь. Вот и сейчас, например, продрог и просто жажду лечь в сухую постель. Готов, кстати, отдать большое количество золотых монет, чтобы мне в этой постели было не одиноко.

И барон швырнул на стол небольшой, но туго набитый мешочек.

Штейла резко поднялась. Уж больно циничными, на ее взгляд, становились ухаживания. В порыве гнева Штейла хотела ответить что-то резкое, но передумала.

– Я прощаю вам, барон, вашу дерзость. Вы не заслуживаете моей жалости, и все же я не желаю вам зла. Пусть сопутствуют вам всевозможные успехи в ваших делах, прошу об одном: будьте осторожны в выборе вин, особенно, если пьете их в незнакомых местах. Пуще всего остерегайтесь в таких случаях бургундского.

И Штейла поспешно поднялась к себе в комнату. Гость еще долго изумленно смотрел на опустевшую лестницу, по которой она только что поднялась, и не мог прийти в себя от удивления.

Спустя несколько минут он наконец оторвал взгляд от лестницы, взглянул на стол, заметил свои деньги, снова сунул их в карман, сделал попытку подняться, но вспомнил о вине, потянулся к кружке и жадно отпил. Промочив кончики усов, он вытер их, опять устремил взгляд на лестницу.

– Бургундское, – сказал тихо. – Чтоб я лопнул, бургундское! О женщины, женщины! Неисповедимы душа ваша и поступки ваши.