Там же в Турине перед началом 11-го тура главный судья зачитал заявление: Корчной настаивает, чтобы ему не мешали играть и прекратили просить у него автографы во время партии. Объяснение лежало на поверхности: он проиграл дважды кряду и был совершенно вне себя.

Когда он пребывал в таком состоянии, ему вообще лучше было не попадаться на глаза. Очевидец вспоминает, как на одном из турниров в Швейцарии (2006) местный любитель обратился к маэстро с просьбой об автографе. Момент был выбран крайне неудачно: Корчной только что проиграл партию, но проситель об этом, наверное, не догадывался.

– Если бы за каждый автограф я просил 50 центов, я был бы сейчас богатым человеком! – сообщил Виктор ошарашенному любителю, наотрез отказав в автографе.

Если Бронштейн порицал молодых в своих книгах и интервью, то Корчной сбрасывал негативные эмоции сразу после загубленной партии, а порой и во время игры, разражаясь гневными репримандами и беспощадными комментариями в адрес годящихся ему во внуки соперников. Мог сказать кому-нибудь прямо в лицо: «Вы – партнер для сеанса». Или: «Я и сам так играл, когда у меня был первый разряд».

Думаю, причина была не только в раздражении на соперников, когда его дела на доске принимали дурной оборот. Не меньше раздражался он и на самого себя. Причем это чувство дискомфорта охватывало его уже во время партии, нарастало, и под конец, пытаясь освободиться от него, Виктор выплескивал всё свое недовольство на партнера.

Знавший об этом израильский гроссмейстер Илья Смирин очень удивился, когда после победы над Корчным (Дрезден 1998) услышал от него: «Неплохо играете, молодой человек». Правда, после короткой паузы маэстро добавил: «На цейтнот». И высказался в том смысле, что Илья ничего не понимает в своей староиндийской и что жертва пешки была бездарной…

В последние годы переживал поражения еще болезненнее. Зачастую не только не поздравлял соперника с победой, но и разносил того в пух и прах вообще без всякой причины. В сердцах высказывал молодым коллегам всё, что думал не только об их игре, но порой и о них самих. Немало свидетельств таких вспышек гнева маэстро до сих пор можно найти в ютьюбе.

Немецкий гроссмейстер Михаил Прусикин вспоминает: «Виктор Львович был известен крутым нравом. Я сам не раз присутствовал при том, как он после незаслуженных, по его мнению, поражений объяснял не последним шахматистам, что играть они не умеют и вообще должны поискать себе более подходящее занятие. Поэтому к концу партии (Швейцария 2005. Прусикину удалась стремительная атака. – Г.С.) я уже начал опасаться громов и молний, которые неизбежно обрушатся на меня по ее окончании. Но ничего подобного не произошло – Корчной подал руку и молча удалился, оставив меня один на один со свалившимся на меня счастьем красивой победы над великим шахматистом. Знающие люди потом подтвердили мне, что реакция В.Л., вернее, ее отсутствие, была высшей формой признания, доступной Корчному».

Даже зная на собственном опыте о немалых психических и эмоциональных перегрузках во время игры, молодые только теоретически могли представить себе, как влияли перегрузки на человека его возраста. Но надо отдать им должное: вздорный старик казался им чудаком из далеких, канувших в Лету доисторических шахмат, и в подавляющем большинстве случаев они ничего не отвечали маэстро, молча снося его эскапады.

На турнире «Молодость против опыта» (Амстердам 2008) Каруана, которому только-только исполнилось шестнадцать, дважды победил Корчного. Я присутствовал на обеих партиях и помню, как Фабиано стоически, не проронив ни слова, перенес словесные водопады, обрушенные маэстро по поводу его игры в этих партиях и вообще перспектив в шахматах.

Нередко перед тем, как сделать ход, он поджимал губы, удивленно-презрительно поднимал брови, пожимал плечами и небрежно брался за фигуру, с недоумением покачивая головой. Нет сомнения, что такие гримасы мэтра оказывали психологическое воздействие, особенно на молодых. Волей-неволей его соперник спрашивал себя: не был ли грубой ошибкой мой последний ход? А то и – не зевнул ли я ферзя?! В последние годы, сделав ход, смотрел на соперника с выражением – этого ты уж точно не ожидал! Или совсем по-детски – ну что, съел?

Трудно сказать, делалось ли это осознанно, хотя в рекламном ролике молока Виктор прекрасно сыграл роль самого себя в партии с… коровой, блестяще воспроизведя собственную мимику во время игры. Правда, когда дела в партии складывались неважно и его беспокоила позиция на доске, он прекращал или почти прекращал свои мимические экзерсисы.

Фридрих Ницше писал о «божественной злобе, без которой немыслимо совершенство». У Набокова где-то мелькает персонаж, у которого слишком добрые для писателя глаза. «Писатель должен быть сукиным сыном», – вторил ему Эзра Паунд. Беспощадным сукиным сыном должен быть и шахматист, стремящийся к наивысшим достижениям, и Корчной тоже часто повторял: мне спортивной злости не занимать.

Глядя на него, порой можно было усомниться, только ли спортивной, и начать сомневаться в конфуцианской идее, что каждый человек рождается добрым и только обстоятельства могут изменить черты его характера.

В январе 2008 года он играл в двухкруговом ветеранском турнире в Вейк-ан-Зее (Портиш, Любоевич, Тимман, Корчной). Через два месяца ему исполнялось семьдесят семь. После выигранной партии блистал: обожая анализировать на публике, зачастую обращался к окружавшим столик коллегам, журналистам или просто любителям. Но с шутками и прибаутками анализируя партию вместе с соперником, не замечал, как его замечания становятся едкими, саркастичными, когда и на грани фола, порой и переходящими эту грань. Слушая Виктора, я думал, что иногда ему следовало бы позволять своим мыслям оставаться мыслями, без того, чтобы переводить их в речь, и сама собой вспоминалась библейская мудрость – «ты молчишь лучше, чем говоришь».

Шотландский гроссмейстер Джонатан Роусон дал ему такую характеристику: «Многие, восхищающиеся Корчным как шахматистом, не особенно любят его как человека. Он известен своей несдержанностью, грубостью и тяжелым характером. Мои личные отношения с ним были исключительно корректными и приятными, но у него такая репутация, что я не удивлюсь, если он оскорбит и меня. Вероятно, это когда-нибудь произойдет».

Роусон вспоминает, как играл с ним в одном турнире на острове Мэн (2004). Склонившись к партнеру, погруженному в раздумья, Корчной вежливо спросил: «Вы говорите по-английски?» Получив утвердительный ответ, маэстро задал незатейливый вопрос: «Тогда почему вы не сдаетесь?»

Подчеркивая, что это был еще относительно мягкий инцидент и что на счету Корчного немало более грубых выпадов, Роусон заключает: «Мы знаем, что у него задиристый характер. Иногда яд, стекающий с его языка, кажется бессмысленным, но, может быть, этот яд неразделим с его сущностью и является частью его шахматной силы. Ведь характер человека – это не просто арифметическая сумма всех его черт, и хорошее очень часто неотделимо от плохого. В своей книге Корчной рассуждает о важности психологической решимости во время игры. Он, без сомнения, заряжен такой психологической решимостью мощнее, чем подавляющее большинство шахматистов, и я полагаю, что об этом свидетельствует всё его поведение. Как бы то ни было, я спрашиваю себя: а хотели ли бы мы иметь другого Корчного?»

Прекрасно сказано! Если вы были поклонником Корчного, вам ничего больше объяснять не нужно, если же не были – никакое иное объяснение феномена Виктора Корчного не поможет.