Но уже летом он был снова в строю… Звоню 27 октября 2011 года, чтобы пожелать успеха в Греции, где через неделю начинается командный чемпионат Европы.
– Да, еду, действительно еду в Грецию. Кстати, а что там за турнир такой?
Огорошил вопросом, но объясняю.
– А-а-а… Понятно, понятно. А мы, знаете ли, три недели назад как переехали. Куда? Да в центр Волена, совсем недалеко. Единственная разница – квартира у нас теперь с сервисом, как это, бишь, по-русски будет? Ну, там, где старые люди живут и умирают время от времени, вот в такую мы и переехали. Да как же это будет по-русски?..
– Богадельня, что ли?
– Кхе-х… Кхе-х… Да вот именно. Именно – богадельня! Хотя и устроенная очень, ничего не скажешь, квартира просторная, трехкомнатная… В доме в любой момент можно воспользоваться медицинской помощью… Мы три недели назад как переехали, так до сих пор не можем с вещами разобраться… Но вы ведь позвонили, чтобы узнать что-то, с каким-то вопросом. Задавайте, задавайте. Как в Чехии в прошлом году было, в Марианских Лазнях? Да неплохо было, только играл я скверно… Совсем время не контролировал, а однажды просто-напросто заснул. Даже дважды! Играя с женщинами! И просрочил время! В одной партии заснул на двадцать минут, в другой на семь – и тоже просрочил время… в лучшей позиции!
Но тут же дал объяснение:
– А потом удивляются, почему у меня рейтинг низкий. Сплю много и не вовремя!
Рассказал ему некстати о каком-то ветеране, задремавшем во время игры и проснувшемся от аплодисментов. Во сне тому показалось, что партию он красиво выиграл и реакция публики относится к его победе. Когда старик встал, чтобы раскланяться, соперник вернул его на землю, предложив сделать ход. «Партия закончилась, и разбирать ее я не стану», – заявил обиженный ветеран.
Выслушал мой рассказ без особого энтузиазма и, выдержав паузу, перевел разговор на вариант с 5.Bd2 в Грюнфельде: «Кто бы мог подумать, что такой невзрачный ходец может поставить перед черными определенные проблемы…»
«Химичит парень…»
Даже в преклонном возрасте у него сохранились бескомпромиссность, заряженность на борьбу, жажда победы. Качества эти вместе с фантазией присущи молодости и с годами обычно пропадают; всё теряет прелесть новизны, накапливается опыт, почти ничто не возбуждает воображение и не подстегивает к творчеству. С Корчным было по-другому. От него никогда не исходил затхлый дух благоразумия и осторожности, присущий всем старикам, и даже в самом конце его миновали робость, зажатость, экономия энергии и осмотрительность. Единственным, чем он мало отличался от большинства ветеранов, было пренебрежительное отношение к молодым, даже неприязнь к ним, к их шахматам, к их манере игры, к их быстрым успехам.
Старики всегда, во все времена очень неохотно уступали место молодым. Грусть по ушедшим дням нередко оборачивается ворчанием и осуждением: если собственную молодость не вернуть, появляется неприязнь и зависть к чужой. К невероятному напору, высокомерию, бесшабашности, безоглядству – всему, что было свойственно когда-то им самим.
И Стейниц, и Тарраш поначалу крайне скептически относились к молодому Ласкеру, и новому чемпиону мира понадобилась целая серия побед, чтобы завоевать их признание. Так, подводя итоги эпохального турнира в Гастингсе (1895), Тарраш писал: «Третий призер Ласкер впервые доказал, что он тоже очень сильный игрок. Все его предыдущие успехи были чересчур раздуты беспримерной рекламой…»
Тигран Петросян называл молодых «детьми Информатора», прямо связывая их успехи с отсутствием настоящего таланта и начетничеством. Скептически относились к лидерам новых поколений и Геллер, и Тайманов, любивший повторять «всё то ново, что хорошо забыто» и нередко вздыхавший: «Этих ребят бы в какой-нибудь чемпионат СССР – им показали бы, где раки зимуют!»
Давид Бронштейн не раз говорил: «Молодые звезды танцуют на наших могилах, в то время как мы еще живы! Живы! Они взяли наши шахматы, присвоили наши мысли, они играют одни и те же, изученные вдоль и поперек позиции, эксплуатируя имидж шахмат как суперинтеллектуальной игры, игры королей. Послушать иных звезд, так до них никто ничего не понимал в шахматах. И вообще, не пойму, почему я должен что-то доказывать молодым шахматистам, я могу их учить!»
Даже Таль после сорока стал без особого уважения говорить о молодых, хотя и облекал мысли в более нейтральную форму: «Пусть они докажут за шахматной доской, что лучше, тогда – пожалуйста. Тогда мы уступим свое место. А так – с какой стати?»
И, играя с молодыми, был особенно строг и проверял их до последнего. Недоумевал, почему постоянно уступает Ясеру Сейравану (Таль проиграл американскому гроссмейстеру четыре безответные партии). «Стои́т себе на месте и ничего не хочет, в чем здесь дело?» – удивлялся Миша. А еще помню, как он, наблюдая за партией Тони Майлса, выигравшего тогда несколько крупных турниров, отвел меня в сторонку и прошептал: «Оптимистичный патцер».
Корчной тоже не хотел согласиться, что шахматы изменились, что молодые сегодня играют не просто много плотнее, но и несравненно лучше, чем в его время.
Несчастье, как известно, бывает двух видов: наши неудачи и удачи других. В конце жизни он испытал в полной мере оба эти несчастья. И если причиной первого был сам Корчной, его собственный возраст и состояние здоровья, имя второго – Магнус Карлсен.