Нет сомнения, что постоянное волнение во время игры, бесконечные переезды и перелеты, нередко и трансатлантические, не шли на пользу его здоровью. Но они же подарили ему неизмеримо больше, чем несколько лишних лет, которые, возможно, выпали бы ему, если бы он вел образ жизни, обычный для людей его возраста.

Однажды я осторожно очень спросил, зачем ему понадобился какой-то опен с неважными условиями, да еще бог знает где.

– Да у меня приглашений нет! – тут же воскликнул Виктор. – Перестали приглашать в приличные турниры, а где же мне еще играть? Раньше телефон звонил не переставая, а теперь гробовая тишина…

Он не мог не понимать, конечно, что даже на второстепенные турниры его приглашали из-за громкого имени, реноме. Вздыхал: «Раньше мне аплодировали за результаты, а теперь – за мой возраст и былые заслуги…» Так было, к примеру, и в том же Драммене, – ведь публике всегда интересно посмотреть на соперников, разница в возрасте между которыми составляет шестьдесят лет: Виктор Корчной и Магнус Карлсен.

В конце начал соглашаться на турниры калибра тех, в которых играл в самом начале карьеры. Трудно сказать, что испытывал Корчной, встречаясь с шахматистами, значительно уступавшими ему в классе, но на вопрос, интересно ли ему с ними играть, отвечал: «Более того, они даже не представляют, с каким нетерпением я ожидаю встречи с ними!»

Не думаю, чтобы он лукавил. Корчной никогда не приходил на партию, чтобы отбыть ее как повинность, хотя о таком может порассказать любой профессионал. Любой. Кроме Корчного.

Когда он в третий раз выиграл чемпионат страны (1964), обогнав второго призера Бронштейна на два очка, ему милостиво разрешили сыграть в зарубежном турнире среднего уровня – мемориале Асталоша (1965). Но и там каждую партию Виктор играл как партию жизни и, набрав в итоге 14,5 из 15, опередил ближайших преследователей на 5,5 очка!

В день восьмидесятилетия перед торжественным ужином давал сеанс с часами на десяти досках. Выглядел плохо: больше обычного набрякшие мешки под глазами, один глаз почти закрыт, в руке – трость, на которую тяжело опирался, подходя к очередному столику. Помню, я спросил еще у организаторов: «Почему сеанс с часами? Трудно ведь!» Объяснили: «Пару дней назад давал обычный сеанс на тридцати досках – так шесть с половиной часов продолжался! Думаете, ему легче было?..»

Выиграл восемь партий, две проиграл. Сдаваясь в одной из них, не подал руки победителю, только пожал плечами: «You won…» – и заковылял дальше. В другой – просто стал обходить проигранную позицию стороной, позволяя швейцарскому тинейджеру самому убедиться, что ходов больше не будет.

Когда организаторы юбилея спросили, какой подарок он хотел бы получить, был краток: «Сыграть в каком-нибудь турнире». Попросили уточнить, где именно. Ответил, что ему совершенно всё равно. Так через три недели он очутился в Сан-Себастьяне. Приглашением был доволен невероятно, и когда мы говорили в очередной раз, первым делом сообщил об этом. И на вопрос «а кто играет-то там?» ответил: «Понятия не имею!»

Апрельский турнир в Сан-Себастьяне (2011) оказался совсем не сильным, но делать ходы просто так – «рукой», как Смыслов – он не умел никогда, играл с полной выкладкой, но на сей раз запротестовал не справившийся с такими перегрузками организм. Был в ванной, и вдруг всё поплыло, поплыло… Упал, повредил два ребра. Потерял сознание на некоторое время. Похоже, инсульт.

Но вот незадача: через десять дней намечен матч в Сент-Луисе с Беном Файнголдом, американским гроссмейстером далеко не первого эшелона. Едва оклемавшись, рвался в бой: «Всего-то ничего – четыре классические партии, четыре рапида и четыре блица». Позвонил:

– Не чувствуете ли странностей в разговоре?

– Да нет, вроде, не чувствую…

– Точно ничего не заметно?

– Да нет, не слышу…

– Вот и я говорю: почему бы и не поехать?

– Но ведь перелет тяжелый, да и играть потом надо, Виктор… Да и таблетки вы же до сих пор принимаете. Мысли расплываться будут, концентрация потеряется…

– А у меня мысли и в нормальном состоянии расплываются – мне восемьдесят уже! Вот я и думаю: ехать надо!

Только категорический запрет врачей заставил его отказаться от тяжелого путешествия.