Допускаю, что это несколько приукрашенный рассказ, тем более что сам Виктор, слушая его, хмыкал и качал головой. Но ведь говорилось это именно о Корчном, и только о Корчном.
А Василий Смыслов вспоминал, как в конце 2003 года Виктора уговорили сыграть партию с читателями «Московского комсомольца»: «Не знаю, кто уж там играл за читателей газеты, но для Корчного дело оказалось муторным, и на 15-м ходу он предложил разойтись с миром. Читатели отказались, его это взяло за живое, и когда газета, допустив какую-то неточность, сама предложила ничью, от нее отказался уже Виктор: хочу, говорит, еще несколько ходов сделать. А в газете переполох: Олимпийские игры в Афинах на носу, а тут шахматы какие-то. Они еще Корчного не знают!»
Сеанс в 1976 году на тридцати досках с сильными английскими юниорами в Лондоне длился дольше семи часов. Корчной сделал 13 ничьих и проиграл одиннадцатилетнему Найджелу Шорту. Но результат его совсем не огорчил. «Если человек способен получать удовольствие от тяжелого труда, то это случилось со мной сегодня!» – воскликнул Виктор, когда закончилась последняя партия.
Другой сеанс в Лейдене на тридцати пяти досках собрал тоже неплохой, но не бог весть какой состав. Начавшись в полвосьмого, выступление продолжалось до двух ночи, а несколько затянувшихся партий ввиду позднего времени пришлось присуждать.
Пару раз давали сеансы вместе, помню один такой в Гронингене. Вижу, как он ковыляет с костылем: последствия сломанной на лыжне ноги. Но отказаться? Нет, это не в его правилах. Я закончил свое выступление и наблюдал со стороны за его перемещениями вдоль столиков. В некоторых партиях борьба была еще в разгаре, и организаторы многозначительно поглядывали на часы: приближалось время закрытия, и на подносах уже были расставлены бокалы с шампанским.
– Попробуйте предложить ничью, – посоветовал я одному из участников, имевшему вполне пристойную позицию.
– Да я предлагал уже, так он ничего не ответил.
– Рискните еще раз, он мог и не расслышать…
– Remise? – переспросил приковылявший к столику Корчной. – Dank u wel! (Ничья? Большое спасибо!) – и со стуком пожертвовал слона…
В декабре 2003 года он играл в Праге матч с Давидом Наварой, а под занавес состоялся сеанс одновременной игры. Сеанс начался в три часа, после чего на семь было запланировано посещение театра. В восемь, когда еще с десяток партий оставались незаконченными, сеанс прервали и приступили к присуждению. «Здесь у вас выиграно, а здесь похоже на ничью», – говорили пражские мастера. Если с первым маэстро соглашался, по части ничейных позиций вступал в оживленные дискуссии. Наконец несколько партий, по которым не могли прийти к консенсусу, решили доиграть в блиц. Одна из них была с сыном Вацлава Клауса – тогдашнего президента Чехии, пришедшего на сеанс поболеть за сына. Поставили часы. Корчной выиграл.
С такой манерой проведения сеансов трудно рассчитывать на высокие результаты, и особенно это сказывалось при игре не глядя на доску. Однажды он давал сеанс вслепую на пяти досках на одной из площадей Амстердама. Огромные демонстрационные доски за спиной сеансера, ажиотаж, скопление народа, туристы-зеваки, сам гроссмейстер с черной повязкой на глазах. Корчной выиграл одну партию и проиграл четыре!
Лев Толстой как-то заметил: «Я пишу, меня печатают и мне еще за это деньги платят. А ведь это такое удовольствие. По правде-то, ведь я должен был платить деньги за то, что меня печатают».
Корчной мог бы сказать о себе то же самое. Участвуя в турнирах, играя за клуб или давая сеансы, он обговаривал, конечно, материальную сторону, но деньги интересовали его постольку-поскольку: он получал удовольствие от самой игры, анализа и комментирования, от признания, даримого шахматами, уважения, выказываемого ему любителями и поклонниками.
Закрыть староиндийскую
Помимо таланта, упорства и характера у Корчного были два качества, выделявшие его среди коллег: безграничная, до фанатизма любовь к игре и абсолютная честность в анализе. Честность, порой доходящая до безжалостности по отношению к сопернику, но в первую очередь – к самому себе.
После победы в каком-нибудь турнире мог признать, что «не обошлось без везения» или даже – «без немалого везения». Уверен, это была не игра в юродивость и не кокетство. Черта эта свойственна далеко не всем; не каждый способен признавать свои ошибки, ничего не умалчивая и не пытаясь укрыться за красивыми фразами.
Анализы Корчного, их точность и глубина до сих пор производят впечатление, и сборники партий с его комментариями могут быть рекомендованы каждому, даже в сегодняшнее компьютерное время. В примечаниях к одной из партий он пишет: «Надеюсь, читатель, переигрывая ее, получит удовольствие от полнокровной, далекой от рутины борьбы». Это то, что он ценил в шахматах больше всего: единоборство, оригинальные замыслы, столкновение идей и характеров. И Корчной всегда подходил к делу очень ответственно. Помню, работая над сборником своих избранных партий (Петербург 1996), сказал:
– Каждой партии я посвящал в среднем три дня. А ведь еще вдохновение нужно, так что считайте!
Его имени нет в теории, но разработки Корчного дали толчок к развитию многих вариантов и целых дебютов на десятилетия.
Как правило, его находки были не просто ходом, усиливающим вариант, хотя и такое бывало. В большинстве случаев речь шла о новой концепции, новом подходе к позиции, игранной уже множество раз.