Гонорар за интервью! Семь с полтиной! Даже для среднего советского человека это были не бог весть какие деньги, но для гроссмейстера, получающего стипендию по высшему разряду, тем более – регулярно выезжающего за границу?!

Его первая жена Белла жаловалась порой: «Виктор – странный человек. Иногда может поднять шум из-за гривенника, но при этом равнодушно смотрит, как мимо проплывают тысячи…»

И впрямь, пока дело касалось мелких сумм, он умел быть расчетливым и даже скаредным. Расплачиваясь с Муреем, помогавшим ему на матче в Багио, заплатил тому едва ли не вдвое меньше, чем другим помощникам – Кину и Стину, а на вопрос Яши «почему?» ответил без обиняков: «Ну, у вас в Израиле ведь цены много ниже, чем в Англии…» Но если, упаси бог, в его вычисления и прикидки вкрадывались четырех- или пятизначные суммы, нередко становился беспомощным.

Переселение в Швейцарию, эту копилку Европы, мало изменило его менталитет: известно ведь, что трудно не разбогатеть, а понять, когда ты разбогател, и тем, кто не родился богатым, как правило, это так и не удается.

Зашел как-то разговор о его отношении к деньгам с Игорем:

– Добрый ли Папик? (Так Игорь Корчной называл отца. – Г.С.) Как тебе сказать. Правильно говорила баба Роза: «Виктор – добрый. Добрый. Только у него попросить надо».

Когда Корчного спросили о самых больших призах, завоеванных за его шахматную карьеру, он назвал два матча на первенство мира. Как проигравший, за каждый он получил около 200 тысяч долларов. Конечно, деньги неплохие, хотя даже с учетом сорокалетней давности, по сравнению с призами в сегодняшних матчах, – не бог весть какие. Но даже став вполне зажиточным человеком, он не изменил привычек ни на йоту и жил в пастеризованной стране – известной своим прагматизмом «копилке» мира – жизнью обыкновенного швейцарского буржуа. У него был развит стойкий иммунитет от материальной зависимости, тем более что он мог позволить себе практически всё, что могла подсказать его довольно ограниченная фантазия. Денег у него стало достаточно, а больше чем достаточно ему никогда и не было нужно.

Конечно, он понимал (и это роднило его с Фишером), что деньги – хорошо, и чем больше – тем лучше, но это проходило у обоих где-то на втором, если не на третьем плане, после их амбиций, их карьеры, их шахмат. Да он и сам признавал это, заметив как-то: «Денежное обеспечение необходимо, чтобы иметь возможность заниматься шахматами профессионально – ежедневно и круглосуточно».

Однажды молодой гроссмейстер спросил у него: какой гонорар, по мнению маэстро, явился бы пристойным в турнире, куда тот получил приглашение. Услышав ответ Корчного, гроссмейстер был разочарован: «Столько можно просить и без советов…»

Не припомню наших разговоров о призах, гонорарах за сеансы, стартовых, а если таковые и случались, они являлись только декорациями, за которыми у него можно было легко обнаружить другие, настоящие причины.

Перед матчем с Портишем (Бад-Киссинген 1983) Корчной получил поддержку от швейцарской федерации: 8000 франков и письмо, что в случае выигрыша он должен вернуть 5000, а если проиграет – 2000 франков. Жаловался: «Я для них чужой, у меня же еще нет швейцарского гражданства».

Позвонил 5 сентября 2005 года, возбужденный: «Что он себе думает, все остальные миллионеры, что ли? Да он, да я…» Оказывается, прочел только что статью, где Каспаров писал о жалкой сумме в 150 евро, предложенной Найдичу за партию в немецком клубе, и разбушевался: «Я вот, например, получаю примерно такие же деньги. Это всё его миллионерские замашки и т. д. и т. п.»

Как и каждый гроссмейстер, он время от времени давал сеансы одновременной игры. Но если подавляющее большинство его коллег смотрит на сеансы просто как на дополнительный заработок, Корчной подходил к делу очень ответственно, настраиваясь на игру и борясь за победу в каждой партии.

Несколько раз я присутствовал на его выступлениях, но не могу припомнить, чтобы он, не заморачиваясь в поисках плана, расставлял ладьи на открытых линиях, делал просто хорошие крепкие ходы из общих соображений, ожидая, что противник всё сделает сам. Нет, уважая замыслы любого оппонента (очень часто совершенно безосновательно), Корчной погружался в раздумья, стараясь найти не просто хороший, но самый лучший ход. И дело было не только в том, что он не хотел уходить в рутину, в накопленный опыт. Думаю, ему было действительно интересно. Признавал сам: «Я вообще сеансы играю очень серьезно, не стремлюсь побыстрее их закончить».

Ну и, конечно, эго, заточенное только на победу. Однажды перед сеансом в Сараево его попросили сделать ничью с председателем клуба, финансировавшим мероприятие и вообще очень ответственным работником. «Я могу дать товарищу председателю справку, что он очень хороший шахматист, но на ничью согласиться не могу», – отказал гроссмейстер.

Прекрасно помню показательный матч в живые шахматы Корчной – Таль (Ленинград 1964). Играли на стадионе, вмещавшем десятки тысяч зрителей. Это было представление-концерт, в котором участвовали многие звезды советской эстрады. Обычно в таких случаях партии составляются заранее: публика приходит, чтобы послушать и посмотреть, а не следить за перемещениями «живых» фигур и пешек, и даже не пытается вникнуть в замыслы гроссмейстеров. Корчной наотрез отказался от трех заранее составленных ничьих – и, к явному неудовольствию организаторов и артистов, не знавших теперь, когда настанет их очередь выступать, соперники сыграли три настоящие партии. Корчной выиграл (+1=2), причем в победной партии (славянская, меран) применил усиление в дебюте.

Против него трижды играл в сеансах Че Гевара. И хотя каждый раз Корчного просили сделать ничью, он не поддавался на уговоры. Сразу после Олимпиады в Гаване (1966) Таль рассказывал мне, как перед сеансом Виктору шепнули: «С вами будет играть Че Гевара. Игрок он довольно слабый, но шахматы любит страстно. Че был бы счастлив, если бы ему удалось… Словом, вы понимаете…» Корчной дружелюбно кивнул головой. К вечеру он вернулся в гостиницу в отличном настроении. «И?..» – «Я прибил их всех, всех без исключения! Никто не сделал даже ничьей!» – «Ну а Че, что? Че Гевара?!» – «Прибил и Че Гевару – понятия не имеет о каталонском начале!»