Как-то раз в конце лета 1994 года мы с моей сотрудницей Еленой Владимировной Федорцовой оказались в Нижнекамске, где нас несправедливо обвинили во всех смертных грехах и отказались оплачивать поставленную по договору продукцию. Компании грозило банкротство. Я пытался возражать, но коммерческий директор отказался слушать мои аргументы. Мы сели на скамейку на трамвайной остановке, и в какое-то мгновение мне показалось, что силы на борьбу закончились. Я представил, как мне придется сказать сотрудникам, что работы нет, а значит, не будет и зарплаты. Со многими я трудился вместе долгие годы, большинство из них достигли пенсионного возраста, и, соответственно, их шансы на трудоустройство в те лихие годы были близки к нулю. Мне стало не по себе. В этот момент память услужливо прокрутила передо мной нечто вроде фрагмента из очень старого фильма: ночь, спящий город, дежурная аптека на заснеженной площади, трое мужчин, со стороны кажущиеся ненормальными, пытаются вызвать к двери провизора.

Что-то щелкнуло внутри меня, я вспомнил слова Белгородского и сказал:

— Пошли, Лена! Все, что мы совершаем, — для дела, а значит, мы правы. Поэтому он должен нас выслушать.

Я зашел в кабинет коммерческого директора без спроса. Наверное, на моем лице было написано что-то такое, что не позволило ему указать мне на дверь. Я попросил пять минут и привел аргументы, которые его убедили. Мы пожали друг другу руки, и он произнес:

— Молодец, что вернулся! Будем с тобой работать.

И мы работаем вместе почти тридцать лет.

Урок, полученный много лет назад от Белгородского, был кратким, но очень полезным. Я до сих пор благодарен Израилю Марковичу за тот вечер.

У Белгородского было еще одно прекрасное качество — видеть далекую перспективу развития событий. Этим качеством должен обладать любой руководитель промышленного предприятия. Другой вопрос, есть такая способность у человека или нет и умеет ли он «в сплошной лихорадке буден» видеть перед собой контуры грядущего.

В начале семидесятых слово «экология» было известно весьма узкому кругу лиц. Я не поленился и просмотрел практически все учебники, по которым мы обучались в университете. Ничего про охрану окружающей среды, термина «экология» там тоже не было. Что неудивительно. Я вспоминаю прекрасный фильм середины пятидесятых — «Разные судьбы». Один из главных героев поехал работать на Урал, на металлургический завод. У меня до сих пор перед глазами сцена: утренняя смена бодро шагает к цехам, а из трубы валит чернющий дым, которым дышат люди. Тогда это считалось признаком героизма советских трудящихся.

Я помню, как в начале своей деятельности на Тольяттинском заводе отбирал пробы из реактора синтеза изопрена. Стояло жаркое лето, и дышать, сидя под реактором, было нечем из-за большой загазованности. Но, когда я попросил противогаз у одного из руководителей цеха, он с удивлением сказал, что хороший химик в противогазе пробы не отбирает. И это не потому, что он ко мне плохо относился, просто так было принято.

Впервые слово «экология» я услышал от Белгородского летом 1973 года. Как-то в субботу Израиль Маркович собрал в нашем цехе совещание по увеличению выработки изопрена при использовании нашего катализатора. Был жаркий июльский день, участники совещания с тоской поглядывали на часы, так как наступил сезон сбора клубники. А Израиль Маркович любил устраивать такие посиделки по субботам, когда он был свободен от ежедневной рутины и мог спокойно подумать о перспективах развития производства.

Наконец совещание закончилось, и даже мы с Баталиным вздохнули с облегчением, так как планировали поехать искупаться на Волгу. Но не тут-то было. Израиль Маркович сказал:

— Товарищи, у нас же сегодня большой праздник! Мы решили одну крайне важную экологическую проблему в соседнем цехе. — И, повернувшись ко мне и Баталину, он с воодушевлением продолжил: — Вы понимаете, у нас на производстве образуется до пятидесяти тонн кислого водного слоя, который отправляется на очистные сооружения. Естественно, мы его нейтрализуем щелочью. Но, когда идет взаимодействие такого большого количества водных потоков кислоты и щелочи, добиться точности в дозировке растворов сложно. Поэтому на очистные сооружения поступает то кислотный, то щелочной поток, это ухудшает их работу, и в результате загрязнения попадают в Волгу, что никуда не годится. Помните слова из песни, которую исполняла Людмила Зыкина: «свои ладони в Волгу опусти…»? Мы не можем допустить, чтобы такая красивая женщина опустила руки в воду, содержащую отходы нашего производства. Мне удалось найти в Воронеже конструкторское бюро, которое установило нам pН-метр[37] на потоке, связанный с управляющим клапаном на подаче раствора щелочи. Теперь поток, отправляемый на очистные сооружения, полностью нейтрален. Идемте посмотрим — для завода это праздник.

Он потащил с собой участников совещания в другой цех не из вредности — просто хотел поделиться с ними общей радостью. А что касается клубники, мне кажется, что Израиль Маркович воспринимал ее только в виде варенья на розетке, подаваемой женой к чаю. Он был настолько рад и счастлив, что все заулыбались и дружной толпой пошли в соседний цех.