Вмиг прекратив смеяться и рукоплескать, драконица посерьезнела:

— Не бойся и не рычи. Где твои манеры? И в мыслях не было убивать и калечить твою амадину. Я хоть и старая, да из ума еще не выжила. — Сделав паузу, старушка обошла внука и снова протянула ко мне руку с золотистыми когтями, предупреждая на этот раз: — Я просто посмотрю, стой смирно.

Вот почему нельзя было в первый раз предупредить? Я ей что, собачка комнатная, чтобы вот так просто позволять себя трогать? Решено: бабке отомстим. Но не сейчас, сейчас нужно ноги подобру-поздорову унести.

— Сати, я рядом, — зачем-то предупредил Сиэль, чем отвлек от мыслей. А потом морщинистая ладонь драконицы аккуратно прикоснулась к моей щеке, и с минуту Даория стояла тихо, лишь сверлила меня недовольным взглядом. Закончив со щекой, она переместила руку на мой затылок, а потом и вовсе взяла меня за запястье.

— Ничего не понимаю, — сквозь зубы прошипела бабуля. — Вижу рабыню, а еще вижу сильную породу. Столь чистая кровь бывает лишь у аристократии, но никак не у рабыни.

— Да, в некотором смысле амадина — рабыня, — как-то слишком грустно, словно сожалея, протянул дракон. Его обреченный тон уколол меня сильнее демонового шила,

которым я когда-то случайно распорола палец у матушки в рабочей каморке. Но виду я не подала — разумеется, есть же у меня гордость. Герцог взял бабулю за обе руки, внимательно посмотрел в ее хмурые глаза. — В объединенном королевстве Таиса быть менталистом гораздо хуже, чем быть простым рабом. Если раб может купить свободу и титул, то энкант — никогда. Большее, на что может рассчитывать их род — быть игрушкой и щитом одновременно в руках знати. Я не сразу понял, кем является амадина, дракон пробудился слишком неожиданно.

Услышав рассказ Сиэля, Даория брезгливо качнула головой и воинственно заявила:

— Вот паразиты! Они сотни лет выводили магов разума, а потом что, в кандалы их? Как удобно: каждому по ошейнику на шею, а затем — вперед и с песней.

Герцог удивленно вскинул брови:

— Амадина никому не подчиняется, ей не надевали артефакт подчинения. Зачем, ты думаешь, я отправил из Бран-Даора всех энкантов? Они бы тут же уничтожили ее как свободную. Демонова школа энкант выжигает свои правила на подкорке мозга.

— Еще как подчиняется! — иронично сдвинула брови Даория, а потом, быстро выбросив руку вперед, одним легким касанием золотого когтя распорола горлышко моей водолазки как раз в области ошейника. Тоненький ободок обиженно скрипнул, когда коготь прошелся по нему, но так и остался на шее, радостно сияя и поблескивая. — Ошейник — первое, что я заметила на деве. И пусть его выделка безупречна, все равно от него разит, как от рабского рынка. Каюсь, подумала сперва, что ты меня разыгрываешь, что прячешь настоящую амадину где-то в высоких башнях Бран-Даора, повинуясь драконьим инстинктам. Как же зла я была, когда все та же рабыня встретилась мне и сегодня!

— Подождите! — пискнула я и попятилась назад, хотя места там уже не было. И Баян еще как назло выразительно молчал, лишь внимательно слушал. — Я сама надела ошейник, меня никто не подчинял. И я не рабыня! Хватит уже меня оскорблять, я вам не марионетка и не девочка для битья!

— Боюсь, дитя, у меня для тебя плохие новости, — качнула головой Даория. — Тебя обманули.

— Как это?! — ничего не понимая, возмутилась я. — Ошейник слабее, чем я. Я отняла его у более слабого, едва не погубив бедолагу.

— Ох, чуяло мое сердце, что не все так просто в этом мире! Ох, я так и знал! — тут же оживился Баян и принялся возмущаться себе под нос.

— Вполне возможно, что ты права, дитя, — согласилась драконица. — Но это не отменяет сам факт твоей глупости и наивности! Я немного передохну, а после обязательно займусь твоими цепями.

— Вы не понимаете, — почему-то захотелось оправдаться мне. — Я была совсем одна, покинула дом и матушку, а вокруг — огромный мир, полный опасностей. Я не знала, кто я, это открытие стало для меня настолько неожиданным, что я до сих пор не могу поверить. А тут мне предложили руку помощи и подсказали решение: сильную собаку не сдержит слабый поводок, так и тут.

Не знаю отчего, но на глазах проступили слезы. Я не была зла или обижена, а вот раздавлена была, еще как! Вера в добро покачнулась во мне, от этого и было так горько. Баян ласково уткнулся носом в мою шею, а потом пренеприятно облизал щеку, заставляя поморщиться и отвлечься. Этим и воспользовался Сиэль: он взял меня за руку и, глядя мне прямо в глаза, твердо сказал:

— Я не отдам тебя никому.