В этой связи хотелось бы вспомнить версию, высказанную английским историком Г. Солсбери. Он напомнил, что 30 июня 1941 года в состав ГКО – высшего органа страны – вошли: Сталин (председатель), Молотов (заместитель председателя), Ворошилов, Берия, Маленков. На Сталине лежали общее руководство, военные дела и многое другое, то же следует сказать о Молотове и Ворошилове. Берия руководил спецслужбами, Маленков – партаппаратом. В те дни старшим коллегам из ГКО было не до контроля за двумя молодыми честолюбцами.
Г. Солсбери писал: «Вероятно, союз Маленкова и Берия, раскрытый лишь после смерти Сталина в 1953 году, уже существовал. Во время кризиса в любой стране на передний план выходят силы безопасности… Этим воспользовались в собственных интересах Берия и Маленков…
Может даже возникнуть вопрос, а не допустили ли умышленно Берия и Маленков, чтобы Россия оказалась в состоянии войны с Германией? Не было ли с их стороны тут интриг или честолюбивых замыслов? Оба противились переводу советских вооруженных сил на боевую готовность, имели доступ к предупреждениям разведки о предстоящем наступлении немцев… Маленков и Берия могли усмотреть для себя шанс захватить власть и тогда, быть может, повести за спиной Сталина переговоры о выходе России из войны и добиться мира с Германией. Пусть чудовищной ценой, но захватить власть».
Эта книга Г. Солсбери «900 дней» вышла в Лондоне в середине 1960-х годов. Конечно, он высказал всего лишь предположение, не имеющее серьезного обоснования, но оно вовсе не абсурдно. В горбачевский период официальная пропаганда делала акцент на антисталинской версии. Мол, Берия выполнял тайное распоряжение Сталина, перепуганного наступлением немцев. Можно ли в это поверить? Нет! Если, конечно, верить тому, что Судоплатов писал 7 августа 1953 года.
Почему Берия вечером не пустил его в свой дом? Не потому ли, что боялся прослушивания и сообщения результатов беседы Сталину? Почему и днем и вечером того же дня Берия угрожал Судоплатову и его семье расправой за разглашение тайны? Ведь если бы его поручение было законным сверхсекретным поручением советского правительства, соблюдение тайны было само собой разумеющимся, тем более для ветерана спецслужбы Судоплатова, и акцентировать внимание на угрозах не имело никакого смысла.
В ресторанах для таких встреч, да и вообще для всяких конфиденциальных контактов существовали и существуют отдельные кабинеты (о таком упомянул Судоплатов в книге «Разведка и Кремль»). Но Берия, опасаясь прослушивания в отдельном кабинете, организовал встречу в общем зале, гарантировав непрослушиваемый столик.
Почему при докладе Судоплатова о встрече со Стаменовым Берия делал какие-то заметки в своей записной книжке, когда мог предложить своему подчиненному, как положено, написать хотя бы краткий отчет о проделанной работе? И поехал Берия после судоплатовского доклада не к Сталину, а к кому-то в ЦК. К кому? При анализе расклада сил в ГКО, только к Маленкову.
При такой рискованной игре Берии необходим был сильный сообщник. Кто? Не кто иной, как Маленков, с которым они оба были «повязаны» смертями Ханджяна и Тер-Габриэляна, интригами против Ежова и ряда других руководителей, об именах которых можно только догадываться. Таким образом, предположения Г. Солсбери имеют определенные основания.
Однако нельзя забывать о расхождении показаний, данных Судоплатовым официально и в значительно более поздних мемуарах. В первом случае он мог написать то, что требовалось для «разоблачения» Берии как врага народа и английского шпиона, а во втором – в соответствии с версиями, ставшими популярными в два последних десятилетия. Когда он был правдив и точен? Почему его показания противоречивы? Учтем, что в мае 1953 года он свидетельствовал при жизни Молотова, который мог уличить его во лжи. Маленкова он не упомянул, поэтому получилось, будто заговор осуществлял один Берия.
Однако невозможно поверить, что Берия в таком серьезнейшем деле рискнул действовать самостоятельно. Он не имел никакой возможности совершить государственный переворот, хотя бы и по договоренности (предположим такой фантастический вариант) с германским правительством. Самое большее, на что он мог бы рассчитывать, это в случае массовых выступлений народа за мир с Германией и решающих поражений Красной Армии на фронте ему удалось бы организовать переговоры с Гитлером. Готовился ли Берия к такому повороту событий? Не исключено.
Ну а что касается противоречий в показаниях и мемуарах Судоплатова, то их можно объяснить вполне вероятными дефектами памяти. Хотя надо иметь в виду, что в 1950-е годы, когда он писал объяснительные записки и отвечал на вопросы, связанные с «делом Стаменова», ему приходилось бороться за свою жизнь. Когда во всех реальных и мнимых грехах обвиняли только одного Берию (или, как сделал Хрущев, Сталина), то приходилось умалчивать о некоторых деталях и именах. Как на склоне лет признавался Судоплатов, в их ведомстве и не принято было иначе: «Я никогда не писал, что предлагаю ту или иную акцию по распоряжению товарища Хрущева или Маленкова». Интересно, случайно ли он в данном тексте упомянул эти две фамилии?
Три покушения
С начала войны одной из главных целей верхушка Третьего рейха ставила физическую ликвидацию Сталина и свержение коллектива его соратников. С июля 1941 года немецкие бомбардировки упорно и целенаправленно рвались к Кремлю. Пострадали некоторые объекты, близко расположенные к резиденции советского руководства. Например, здание театра имени Е.Б. Вахтангова на Арбате, помещение МК и МГК партии на Старой площади. Как писал Н.А. Зенькович: «Немало людей получили ранения, выполняя почетную трудную обязанность по охране высоких советских руководителей и военачальников. Так, во время бомбежки здания ЦК ВКП(б) жизнь секретаря ЦК партии А.С. Щербакова спас сотрудник охраны Сергеев, закрывший его своим телом».
Прославленный генерал-конник П.А. Белов вспоминал, что, прибыв по вызову в Кремль осенью 1941 года, он увидел на одной из кремлевских площадей огромную воронку от тяжелой немецкой бомбы. После нашей победы под Москвой авиационные налеты на столицу почти прекратились. Но жизни Сталина продолжала угрожать опасность.
Сын Л.П. Берии Серго в своей книге об отце рассказал о покушении на вождя 6 ноября очень тяжелого для нас 1942 года. Акция была совершена С.Т. Дмитриевым, ефрейтором 1-го зенитно-пулеметного полка ПВО московского фронта. Об этом упомянул в своей книге «Покушения и инсценировки» Н.А. Зенькович:
«В конце сорок второго года дезертир Савелий Дмитриев произвел на Красной площади несколько выстрелов по машине, выехавшей из Спасских ворот Кремля. Засада была устроена на Лобном месте. Это была машина Микояна. Никто тогда не пострадал, а террориста тут же охрана забросала газовыми гранатами. Сам Дмитриев показал на следствии, что готовил покушение на Сталина».
С.Л. Берия под рубрикой «Из официальных источников» поместил такое сообщение: «Террорист Дмитриев был задержан на Красной площади 6 ноября 1942 года. 25 августа 1950 года по приговору военной коллегии Верховного суда Союза ССР был расстрелян». По словам Серго Берии, отец рассказывал ему, что Савелий Дмитриев на следствии не скрывал своих антисоветских настроений и ненависти к Сталину. Но главным мотивом покушения Лаврентий Павлович считал несомненные и значительные отклонения от нормы в психике покушавшегося.
В связи с этим возникает недоумение. Почему только через 8 лет исполнитель теракта получил расстрельный приговор? Неужели психиатрическая экспертиза проводилась столько лет? Если смертный приговор был приведен в исполнение, то значит ли это, что стрелявший был признан вменяемым? Вопросы остаются без ответа.
Для немцев летом 1943 года дела на Восточном фронте были плохи. Оттуда в Берлин поступали военные сводки, порой похожие на юморески. Например: «Противник попытался форсировать реку, но ему удалось всего лишь достичь противоположного берега». Или: «Хаос и паника достигли в советской столице таких масштабов, что властям пришлось отменить правила светомаскировки». Тогда и возникла у гитлеровского руководства идея сразу добиться перевеса в войне, физически ликвидировав Сталина, Рузвельта и Черчилля во время их предстоящей встречи в Тегеране. Планируемая операция получила название «Длинный прыжок».
В Иран должны были быть заброшены не только немецкие агенты и местные сторонники гитлеровцев, но и русские диверсанты, завербованные из пленных. Этим занялся некто Владимир Шкварцев – бывший член ВКП(б), племянник бывшего советского посла в Германии и бывший офицер НКВД. У германских спецслужб был только один советский военнослужащий с такой биографией.