Навязываемое не просто не воспринималось. К нему относились враждебно. Вполне компетентное свидетельство на сей счет принадлежит премьер-министру тогдашнего украинского правительства (генерального секретариата) Владимиру Винниченко.

В январе 1918 года, спасаясь от наступавших красногвардейских отрядов, он бежал из Киева и, выдавая себя за обычного гражданина, восемь дней провел в поезде, тесно общаясь с крестьянами, рабочими, солдатами. «Я рекомендовал бы всем правителям и правительствам время от времени проехаться по своей земле в вагонах для скота, набитых их народом и, смешавшись с ним, послушать его, – отмечал впоследствии Винниченко. – Это полезнее, чем несколько десятков совещаний с парламентскими фракциями. Я в то время уже не верил в особую симпатию народа к Центральной раде. Но я никогда не думал, что могла быть в нем такая ненависть». Побеседовав с простыми украинцами, теперь уже отставной премьер-министр был поражен тем, «с каким презрением, злостью, с каким мстительным издевательством говорили они о Центральной раде, о генеральных секретарях, об их политике. Но что было в этом действительно тяжелое и страшное, так это то, что они вместе высмеивали и все украинское: язык, песню, школу, газету, книгу украинскую».

О том же негативном отношении народа ко «всему украинскому», прежде всего к языку, говорили многие очевидцы: белые и красные, петлюровцы и махновцы, нейтральные лица и даже иностранцы. В подавляющем своем большинстве жители страны оставались русскими. И главное, хотели ими оставаться дальше. Ни Центральная рада, ни гетман Скоропадский, ни петлюровская Директория не смогли тут ничего изменить, хоть и пытались.

Не удалось это сразу и большевикам. Они объявили, что украинцы, «сами того не сознавая», являются самостоятельной нацией, отдельной от русской. Соответственно, у нации должен был быть и самостоятельный язык. Таковым назначили украинский. Революционеры считали своим долгом этот язык поддерживать, так как он «не загипнотизирован мертвой культурой прошлого». В отличие от русского – «языка вчерашней буржуазной культуры».

Но переименовать малорусов в украинцев и назвать их отдельной нацией оказалось легче, чем заставить отказаться от «буржуазного языка» в пользу нового. Последний так и оставался языком очень узкого круга «национально сознательных» деятелей.

В октябре 1922 года пленум ЦК КП(б)У вынужден был констатировать, что не только рабочие в городах, но и крестьяне в селах Украины «недостаточно привыкли к украинскому литературному языку». Дальнейшие украини-заторские попытки власти считали нецелесообразными.

Пленум постановил, что «язык преподавания в школах должен вводиться в соответствии с организованным волеизъявлением населения». На практике это означало возврат к русскоязычной системе образования. Насчет того, за какой язык выскажется большинство граждан республики, сомнений не оставалось ни у кого.

Власть больше не настаивала на признании украинского языка родным для коренного населения. Состоявшееся в декабре того же года совещание заведующих губернскими отделами народного образования подчеркнуло: «Родным языком воспитывающихся и обучающихся признается тот язык, на котором они преимущественно говорят и мыслят в своей повседневной трудовой жизни». А таковым языком для украинцев являлся русский. И на этом можно было бы ставить точку. Но вмешалась большая политика.

Заветной мечтой тогдашних обитателей Кремля была мировая революция. Наиболее перспективным направлением для ее развития казалась Азия, пребывавшая под колониальным гнетом. Туда обращали свой взор кремлевские стратеги. Там, по их мнению, следовало «на горе всем буржуям» раздувать революционный пожар. Однако в начале 1923 года перед мировыми революционерами замаячила еще одна перспектива.

14 марта Совет послов стран Антанты принял решение о включении Галиции в состав Польши. Поляки оккупировали эти земли в 1919 году, но формально их судьба оставалась нерешенной. Находившиеся в эмиграции лидеры украинского движения очень надеялись, что Антанта смилостивится над ними, выделит хотя бы часть галицкой территории для устройства Украинского государства. Но западные лидеры предпочли проект создания сильной Польши.

Разочарование было огромным. Обиженные, униженные, оскорбленные вожди украинства обратились к красной Москве. Они предложили свое содействие в организации революции на западноукраинских землях, откуда ее затем можно было бы распространить на другие страны славянской Европы.

Взамен украинские деятели просили об украинизации Малороссии, превращенной большевиками в Украинскую ССР. Для того, дескать, чтобы освобожденная Красной армией Галиция присоединилась к действительно украинской советской республике, близкой галичанам в языковом отношении.

Договорились быстро. Интересами внутренней политики компартийное руководство пожертвовало ради революционной мечты.

Уже в начале апреля 1923 года на собравшуюся в Харькове (тогдашней столице) партконференцию большевиков Украины внезапно приехал главный разработчик теории мировой революции Лев Троцкий. Неожиданно для многих на партийном форуме был поставлен вопрос об украинизации. Не посвященные в тайные замыслы делегаты удивлялись: «Зачем? Население этого не требует». Республиканское руководство разводило руками: «Это не наша инициатива». Но Троцкий продавил нужное решение.

«Мало национальной равноправности, – говорил он, ссылаясь на Ленина. – Ее нужно нарушить в пользу угнетенных… Делом докажем, что рабочий класс принимает участие в судьбе угнетенных народностей».

В конце того же месяца соответствующее решение утвердил съезд РКП(б). Примечательно, что в докладе по национальному вопросу, сделанном на съезде Иосифом Сталиным, Украине внимание не уделялось. Сталин упомянул ее лишь дважды, в общем перечне субъектов советской федерации. Говорил он исключительно о республиках Востока.

Это еще раз доказывает: разработанный в Кремле план «коренизации» (то есть предоставления «ранее угнетенным» коренным национальностям республик преимуществ перед русским населением) задумывался только в расчете на восточные народности. «Коренизации» подлежали Закавказье и Средняя Азия. Украину, а вслед за ней и Белоруссию, включили в этот список в последний момент. Сталин даже не дополнил свой текст соответствующими абзацами, потому, вероятно, что не успел изучить украинский и белорусский материал.

Украинизация стала местной разновидностью «корени-зации» на Украине. И, вступив на сей путь, большевики уже не сворачивали с него. Выражением новой национальной политики стало постановление от 1 августа 1923 года.

В постановлении отмечалось, что «признававшееся до сих пор формальное равенство» русского и украинского языков в республике «недостаточно», поскольку «жизнь, как показал опыт, приводит к фактическому преобладанию русского языка». Данное преобладание, по мнению авторов документа, требовалось устранить.

Иными словами: если жизнь приводит не туда, куда надо партии, то тем хуже для жизни. Выглядело несколько курьезно, но это была не шутка.