Преступление на станции Круты

Миф об «украинских Фермопилах» довольно давний. Создавать его начали почти сразу же после трагедии, разыгравшейся 29 января 1918 года на маленькой железнодорожной станции Круты в Черниговской губернии. Позднее над созданием этого мифа немало потрудилась украинская диаспора. А после 1991 года он усиленно распространяется на территории Украины. К сему занятию подключились политики, доморощенные псевдоисторики, работники СМИ, так называемые «митщ» (деятели культуры) и т. п. На месте события открыли помпезный памятник, создали музей. Мероприятия по чествованию памяти «героев Крут» проводятся в общегосударственном масштабе.

Согласно мифу, у станции Круты во время «русско-украинской войны» состоялся бой между украинским Студенческим куренем и многочисленными ордами вторгшихся на Украину русских (это особо подчеркивается) большевиков. Курень состоял из совсем еще юных киевских студентов и гимназистов, которые, дескать, в едином патриотическом порыве выступили на защиту родины против гораздо более сильного врага. Они знали, что идут на верную смерть, но сознательно принесли себя в жертву. Подвиг «крутян», как утверждается, был подобен известному нам из истории Древней Греции подвигу трехсот спартанцев, вместе со своим царем Леонидом павших у горного прохода Фермопилы, защищая родной край от персидских завоевателей. Потому Кру-тянскую трагедию стали называть «украинскими Фермопилами». Слава героям!

Так гласит пропагандистская легенда. Ну а как было на самом деле? Подлинную картину событий позволяют воссоздать воспоминания непосредственных участников произошедшего, свидетельства других современников, официальные документы.

Прежде всего, стоит отметить, что никакой русско-украинской войны не было. Шла гражданская война, раздиравшая на части не только страну, но и населявшие ее нации, народности, племена, даже семьи. Друг против друга воевали представители одной национальности. По разные стороны баррикад оказывались родные братья, друзья, соседи. Иногда сын шел на отца, а отец на сына. Это была величайшая катастрофа, сотрясавшая все огромное пространство бывшей Российской империи (Украину в том числе).

Другое дело, что захватившая тогда власть в Киеве Центральная рада пыталась представить происходящее как войну с Россией. «Борьба, которую теперь ведут с нами большевики, борьба национальная, – заявлял премьер-министр назначенного Радой правительства Владимир Винниченко. – Большевики, считающие себя представителями великорусской демократии, борются с нами, сами того, быть может, не сознавая, как великороссы».

Злобная русофобия, переполнявшая украинских «национально сознательных» деятелей, помешала им организовать оборону против двигавшихся к Киеву отрядов красногвардейцев. В самом городе находилось более трех тысяч русских офицеров, ненавидевших большевиков. Из них вполне можно было организовать боеспособные подразделения. Но Центральная рада не хотела принимать помощи от русских. Мало того, власти издали приказ, предписывавший всем офицерам неукраинского происхождения в трехдневный срок покинуть пределы Украины.

Центральнорадовские вожди уповали на собственное войско – так называемые украинские полки. Но как боевые единицы эти полки существовали исключительно на бумаге. Изначально они формировались из весьма ненадежного контингента – дезертиров. В ходе начавшегося в России после Февральской революции всеобщего развала в тылу появилось огромное количество солдат, всячески уклонявшихся от военной службы. Они очень боялись отправки на передовую. Лозунг «Не пойдем на фронт, пока из нас не сформируют украинские воинские части!» пришелся им весьма по душе. В массовом порядке дезертиры объявляли себя украинцами, что вызывало бурный восторг в Центральной раде.

Председатель Рады Михаил Грушевский и его соратники воспринимали происходящее как «пробуждение в украинских солдатских массах национальной сознательности». Более здравомыслящие люди уже тогда замечали, что эти новоявленные «украинцы» готовы объявить себя хоть китайцами, лишь бы не возвращаться в окопы. Но кто ж тогда в Раде прислушивался к голосу здравого смысла?

Естественно, что, когда украинские части были сформированы, на фронт они не пошли. Теперь дезертиры объявили, что остаются в Киеве, чтобы охранять Центральную раду. Полки принимали ах какие патриотические названия (имени Шевченко, имени Дорошенко, имени Грушевского и т. д.), охотно участвовали в парадах, собирались на митинги, где конечно же единодушно голосовали за резолюции в поддержку Рады. А руководство последней принимало все за чистую монету.

Прозрение пришло слишком поздно. Как только любовь к «неньке-Украине» пришлось доказывать не на словах, а на деле, дезертиры разбежались все до единого. Высылаемые на фронт против большевиков эшелоны приходили к месту назначения пустыми.

Центральная рада осталась без защиты. Не могла она рассчитывать и на поддержку населения. Никаким авторитетом в народе Грушевский со товарищи не пользовались. «Банда фанатиков, без всякого влияния» – так охарактеризовал их французский консул в Киеве (и по совместительству резидент французской разведки) Эмиль Энно.

Не смела ослушаться такой власти только небольшая группа учащихся двух киевских университетов (Святого Владимира и Украинского народного) и одной гимназии. Разумеется, большинство из них не испытывало никакого «патриотического подъема». Но когда кучка политиканствующих горлопанов устроила собрание, потребовав, чтобы все как один записались в Студенческий курень (а кто не запишется – тому бойкот и изгнание из учебных заведений!), протестовать никто не решился. Студенты и гимназисты послушно позаписывались.

Впрочем, тогда казалось, что вступление в курень никакой опасности для записавшихся не несет. Власти клятвенно заверяли, что на фронт это подразделение не пошлют, а будут использовать его исключительно для поддержания порядка в самом Киеве. И действительно, юношей даже не научили обращаться с оружием. Их поместили в здание бывшего военного училища. Там «новобранцы» большую часть времени бездельничали, лишь изредка занимаясь строевой подготовкой (разучивали команды «направо!», «налево!» и т. п.). После ужина им разрешалось уходить ночевать домой. Таким образом, служба в курене оказывалась необременительной, да еще и позволяла жить за казенный счет. Кому-то, наверное, это нравилось. Но так продолжалось всего неделю…

Большевики не торопясь продвигались к Киеву. Фронт против них держали юнкера из того же военного училища, где размещался теперь Студенческий курень. Юнкера достались Центральной раде как бы в наследство от Временного правительства. Тех из них, кто был неукраинского происхождения, опять же по приказу украинских властей демобилизовали и выслали в Великороссию. Оставшихся было мало. Они требовали прислать подкрепления, угрожая в противном случае бросить фронт. А присылать Центральной раде было некого, кроме Студенческого куреня. И необстрелянных мальчиков кинули на убой.

В один из вечеров их просто не отпустили домой и приказали идти к железной дороге грузиться в эшелон. Правда, и тогда этих почти детей уверяли, что воевать им не придется, обещали держать в тылу, за спинами юнкеров. Но как только поезд прибыл на станцию Круты, высадили из вагонов, отправив рыть окопы. Затем в те же окопы и усадили, наскоро показав, как надо стрелять из винтовки, и выдав небольшое количество патронов (до того патронов не выдавали во избежание несчастных случаев – ведь обращаться с оружием горе-воинов из Студенческого куреня так и не научили).

Примечательно, что назначенные командовать куренем украинские офицеры сами в окопы не пошли, спокойно предаваясь в штабном вагоне пьянству. Справедливости ради нужно отметить, что обстановку у Крут ни командиры, ни рядовые не считали опасной. «Никто не верил в возможность какой-то серьезной битвы», – напишет потом в воспоминаниях один из уцелевших студентов.

А серьезной битвы и не было. Приблизившиеся к Крутам красногвардейцы быстро оценили положение и, затеяв для вида перестрелку, основные силы двинули в обход. К станции они подошли с той стороны, откуда их не ждали, и заняли ее, не встретив сопротивления. Перепуганные пьяные офицеры, завидев противника, тут же приказали эшелону отъезжать, не удосужившись предупредить подчиненных об угрозе с тыла.

Несколько юнкеров, стоявших возле поезда, сообразили, что происходит, и успели запрыгнуть в вагоны на ходу. Остальным пришлось спасаться пешком.