Я кивнул в ответ, радуясь, что по крайней мере один из сыновей Свартура остался в живых. Но почему они так торопились добраться до меня? Спросить я не успел, Хальвар схватил меня за плечо.

– Кое-кто хочет убить тебя, Торстейн. Мы с Эйс-тейном пришли, чтобы защитить тебя и твою семью.

– Сюда кто-то приходил этой ночью. Он был там, на поле. – Я махнул рукой в ту сторону. – Но он исчез, когда я взял лук.

– То был, верно, человек Олава, – сказал Эйстейн. – Свейн велел разнести весть: тот, кто найдет Торстейна Корабела, должен передать ему, что король данов хочет его наградить за убийство Олава. Но тот, кто был здесь этой ночью, вряд ли пришел поведать тебе о награде. Его послали сюда все выведать и найти тебя. Вскоре он вернется, да не один.

Хальвар вновь закутался в плащ.

– Неумно поступил Свейн, разгласив твое имя. Ему следовало бы промолчать. Многие из людей Олава остались в живых после битвы. Они не могут отомстить Свейну и Эйрику Хаконссону и другим, но одинокому йомсвикингу, такому, как ты…

– Ты здесь в опасности, – сказал Эйстейн. – Поплывем с нами. Возьмем Бьёрна. И твою женщину. Вам нужно плыть к Свейну вместе с нами.

– Но Бьёрн, он же ранен.

– У вас нет выбора. Если этой ночью сюда приходил лазутчик, остальные люди Олава тоже недалеко.

Помню, когда он произнес эти слова, начался дождь. Его принес порыв ветра с моря. Ветер был холодным, плащи Хальвара и Эйстейна взметнулись над их плечами.

Мы собрали все свое имущество и принялись вязать носилки для Бьёрна, но тот и слышать о них не хотел. Головная боль – не помеха мужчине в делах, заявил он и взвалил на спину котел. Тяжелым был тот котел, ведь Сигрид положила в него полупустой мешок с зерном. Я видел, что ему не справиться с ношей, глаз у него начал подергиваться, а на лбу проступили вены. Так что я отобрал у него котел и попросил, чтобы он лучше придержал Вингура.

Сигрид я сказал, что мы стояли в первом ряду, когда сражались с Олавом и его людьми на Великом Змее, и поэтому его сторонники теперь устроили на меня охоту. Говорить, что я не только стоял в первом ряду, но и убил Олава, мне не хотелось. Но Эйстейн считал, что это нужно рассказать. Услышав эту весть, Сигрид закричала, ухватила меня за тунику и с такой силой толкнула, что я покатился вверх тормашками.

Скотину мы перегнали к Свартургарду. Тивар встретил нас во дворе. Он стоял, одной рукой обнимая жену, а другой – дочь. Я сказал ему, что меня преследуют и, возможно, ему было бы лучше прихватить свою семью и уплыть со мной. На это он отвечал, что не сражался с норвежским конунгом, достаточно уж того, что он потерял отца и братьев, из своего дома он не уйдет. Услышав это, Хальвар фыркнул и пихнул его в плечо, разве он не понимает, что люди Олава убьют его, если придут сюда? Они сожгут хутор, зарежут скотину, а женщин угонят в рабство, если вообще оставят им жизнь.

Тивар некоторое время прожигал нас взглядом, потом резко развернулся и погнал дочь и жену в дом.

Мы стояли и смотрели, как они связывают шкуры, одеяла, мешки с зерном и пучки репы. Детей послали к ручью наполнить водой мехи, и вскоре Тивар с женщинами и детьми были готовы отправиться в путь. Они собирались пойти на Ходдегард, там было много мужчин, они смогут отогнать людей Олава, если те объявятся неподалеку.

Я долго провожал их взглядом. Больше всего меня огорчало, что они увели Вингура. Он то и дело оглядывался на меня, пока Тивар тащил его за собой. Не понимал, почему эти люди уводят его от меня.

На берегу у хутора Хальвара с Эйстейном ждала лодка, такая маленькая, что, когда мы с Эйстейном сели на среднюю банку и приготовились грести, мы задевали друг друга плечами. Бьёрна устроили на корме, а Сигрид села рядом с ним с Фенриром и накрыла его шкурой. Хальвар и Щенок заняли место на носу, и вот мы направили лодку на восток, против ветра и волн.

С того самого момента, когда я покинул Норвегию в первый раз, я не испытывал такой черной тоски, как в тот день. Она опустилась на меня как тяжелое ярмо на плечи, и, когда мы поменялись на веслах и наши места заняли Хальвар и Щенок, Хальвар спросил, не заболел ли я. Я даже не смог ответить, но Сигрид пояснила, что я, верно, волнуюсь за Бьёрна. Сейчас он заснул, но сон был беспокойным, и каждый раз, когда нос врезался в новую волну, он сжимался и стонал от боли.

Ночь мы провели на берегу, там же, где мы с Бьёрном останавливались на ночлег. Мы устроили прикрытие от ветра из камней и плавника, растянули пару шкур и сгрудились под ними. Найти сухие дрова было невозможно, так что той ночью пришлось обходиться без костра. Мы сидели закутавшись в одеяла и прижавшись друг к другу, чтобы согреться, и заснуть мне не удалось. Закрывая глаза, я видел жуткие картины. Передо мной представала отрубленная рука Эйстейна Кулака, как она покатилась по палубе и остановилась ладонью вверх; пальцы последний раз дернулись, и рука осталась лежать как огромное дохлое насекомое. Я видел, как падает Свартур со стрелой во лбу, видел, как ко мне бегут воины и внезапно останавливаются, когда их встречают удары секиры. Во время битвы я их едва замечал, все вокруг меня закручивалось вихрем тел, оружия и щитов, но теперь я вдруг увидел их всех, каждое лицо, я слышал тошнотворные звуки, с которыми лезвие рассекало кожу и вспарывало плоть и мышцы, резкий хруст ломающихся рук и ног и крики, испуганные крики…

Может, эти картины мучили меня потому, что я убивал людей, с которыми когда-то сражался бок о бок. Думать об этом было нестерпимо.