– Кровотечения прекратились, Торстейн. И я это чувствую. Здесь… – Она прижала руку к низу живота. – Вот. Потрогай.

Я подошел к ней, и она приложила мою ладонь к своему животу.

– Твой ребенок, Торстейн. Он здесь, внутри.

Я услышал, как говорю ей, мол, надо было сказать раньше, до того, как я уплыл. Если бы я только знал… Тогда бы я остался дома.

– Может быть, – ответила она. – А может, и нет. Пойдем в дом. Только никому больше не говори.

Я еще не рассказал ей, что нанес Олаву смертельный удар, да и не собирался рассказывать. Ни я, ни Бьёрн, ни Щенок не рассказывали Сигрид ничего о том, что произошло во время сражения, и, по правде говоря, в голове у меня теперь были совсем другие мысли. Мы доели кашу, выпили пива из Свартургарда и легли спать. Щенок остался сидеть у огня, пообещав приглядеть за Бьёрном и разбудить меня, когда пройдет половина ночи, ведь тех, кто получил удар в голову, нельзя оставлять без присмотра.

Щенок так и не разбудил меня. Когда я проснулся, он лежал у очага и храпел. Я тут же подошел к Бьёрну, тот сбросил с себя одеяла, и я как следует укрыл его. Фенрир подбежал к двери, скулил и просился выйти.

Сначала я подумал, что ему нужно сделать свои дела, но, когда открыл дверь, он тут же выскочил на наше поле и побежал так быстро, как только мог на своих трех лапах. Ночь была ясная. Месяц заливал двор серебристым светом. И тут я увидел, что на поле стоит человек. На нем был длинный плащ с капюшоном.

– Эй ты! – крикнул он. – Это тебя прозывают Торстейн Корабел?

Я юркнул в дом, надел тетиву на лук, схватил несколько стрел, но, когда снова вышел, он уже исчез. По ту сторону поля хрустнула ветка, он убежал.

Я не смыкал глаз до рассвета. Некоторое время стоял в дверном проеме с луком, потом вышел на поле и нашел следы в росистой траве, но больше ничего не видел и не слышал. На заре проснулся Бьёрн и спросил, почему я сижу с луком на коленях, и я рассказал правду, что сюда приходил человек и спрашивал обо мне. Бьёрн ничего не ответил, только заворочался. Он пожаловался, что тошнота вернулась, потом глаза его сомкнулись, он тяжело вздохнул и провалился в сон.

Пока Сигрид варила кашу, я вышел на поле. Там я изучил следы чужака. Он пришел с юга, пешим, обошел вокруг нашего дома, потом вышел на поле и долго топтался, будто ждал меня. Затем убежал в лес и дальше на юг, откуда пришел.

За столом я обдумывал, не стоит ли мне оседлать Вингура и поехать по следам. Но, покуда размышлял, снаружи раздался звук шагов. Мы со Щенком тут же взялись за оружие. В дверь постучали, Щенок поднял топор и рявкнул, мол, кто бы ни стоял там за дверью, пусть назовется, или мы оба всадим ему топор в череп. Постучавший хмыкнул:

– Мне не нужен топор в черепе. Было бы нелепо умереть теперь, когда я выжил в битве против норвежского конунга. Зовусь я Хальвар, я друг Торстейна Корабела.

– Его зовут Хальвар, – заявил Щенок, покосившись на меня, будто я сам этого не услышал.

– Это дом Торстейна, – сказал человек под дверью. Я узнал голос Эйстейна. – Но ты – не Торстейн. Открывай дверь, объясни нам, что ты здесь делаешь, и лучше бы тебе сказать нам, куда подевался Торстейн!

– Я здесь, – отозвался я, засунув топор за пояс, и открыл дверь. Хальвар взглянул через мое плечо и заметил на лежанке Бьёрна. – Твой брат, он ранен?

– Думаю, это от удара. – Я указал на висок. – Вот здесь. И рана в руке.

Хальвар кивнул, торопливо улыбнулся Сигрид и поманил меня за собой.

Мы спустились к маленькому водопаду, Эйстейн наполнил водой деревянную чашку, которую носил на поясе, и отхлебнул, а Хальвар объяснил, что они только что приплыли на соседский хутор с человеком, называвшим себя Тивар, наверное, он был единственным выжившим из всех мужчин на хуторе. Они решили там не останавливаться, ведь им хотелось как можно быстрее добраться до меня.