Много хороших людей погибло в тот день, и некоторые от моего топора. Мы продвигались поперек палубы, стремясь образовать заслон из щитов от носа до кормы, и вскоре нам это удалось, собрав всех, кто смог дойти до этого момента битвы, на Змее. На корабле Олава мы оказались в большинстве, тесня топорами и копьями его людей обратно в сторону носа. Немало противников бросилось за борт, но доспехи тянули на дно, кому-то из убегавших удалось от них избавиться, и они уплыли.

Олав остался теперь лишь с горсткой приближенных. Он стоял на корме с двадцатью воинами перед собой, и я заметил, что он ранен: кольчуга разодрана на животе, там виднелась рана, на палубу стекала кровь, сочась по ногам.

Эйрик делал все, чтобы разорвать кольцо защиты Олава. Двенадцать человек выстроились со щитами, а за каждым из них стоял еще один воин с датским топором, а второй – с копьем. Я был одним из тех, у кого был датский топор. Воины, державшие щиты, начали надвигаться на людей Олава. Подойдя ближе, мы зацепили топорами щиты противника. Но и у дружинников Олава были длинные топоры, у воина, державшего щит как раз передо мной, его выбили, и в его грудь вонзилась стрела. Кольчуга помешала ей войти глубоко в тело, но его откинуло назад, и у меня появился шанс для удара. Я успел повернуть топор, кольчуга, защищавшая стрелка, порвалась, лезвие прошло по руке, державшей лук, и остановилось лишь на настиле палубы. Я высвободил топор и замахнулся снова, на этот раз попав стрелку в грудь. Удар откинул его назад, прямо на воина с копьем. Шлем закрывал тому голову, но от удара он упал, и я увидел перед собой Роса.

Рассказывают, что Эйрик, сын Хакона, сломил последнее сопротивление. Но заслон из щитов на корме Великого Змея удалось прорвать мне. И вот передо мной стоял убийца моего отца. Он выпустил копье, выхватил меч с широким лезвием, но я успел ударить его топором по лицу; Рос попятился назад, а я последовал за ним. Я не замечал, но в то время как напирал на Роса, за мной следовали Сигурд, сын Буи, Хальвар и Йостейн Карлик. Вонзившись клином в последних защищавших Олава воинов, мы разбили оборону, но я не видел никого, кроме Роса. Он нацелился мечом в мою старую рану, но я успел ударить его по ноге, и та хрустнула как сгнившая палка. Рос выпустил меч, метнулся к борту и бросился в воду.

За мной раздавался голос Эйрика:

– Вперед! Убейте его!

Олав стоял совершенно спокойный, спиной к ахтерштевню. В руках он держал меч. Снял шлем. Его взгляд остановился на мне – Олав узнал меня.

Сигурд, сын Буи, снова оказался рядом со мной. Между мной и норвежским конунгом оставалось лишь два человека. Топор Сигурда обрушился на колено одного из них, другому в живот попали копьем. Я помню, как замахнулся топором, как чувствовал силу в своих руках. Олав поднял меч, но вовсе не для того, чтобы отразить мой удар, меч был устремлен прямо в небо, а глаза Олава были закрыты.

Мой удар пришелся рядом с головой. Я не знаю, почему не прицелился точнее и не попал Олаву в голову. Если бы я это сделал, то никогда бы не появились слухи, что он выжил и провел остатки своих дней монахом где-то на юге страны. Топор глубоко вошел в его плечо, но он продолжал стоять, лишь застонал и выпустил меч. Я замахнулся еще раз, но замешкался. Олав успел забраться на борт корабля, постоял, подержавшись за штевень, совсем так же, как и в первый раз, когда я его видел. Он оглядел всех нас, на палубе воцарилась мертвая тишина, и упал. Мы слышали всплеск, когда тело коснулось воды, и перевесились через борт, чтобы посмотреть, не всплывет ли он снова, но Олав Трюггвасон не появился.

Большинство из нас попа́дали на палубу, потому что были измотаны боем и страдали от многочисленных ран. Эйрик смотрел, чтобы раненых подняли из воды и перевязали, люки на палубе были открыты. Но мы не нашли ни золота, ни серебра. Там стоял лишь огромный черный пес Олава, Виге, привязанный к основанию мачты, и рычал на каждого, кто пытался приблизиться к нему. Позднее мы узнали, что Эйрик довез Виге до норвежского побережья и отпустил, там пес добрался до ближайшего камня, лег и уставился на море, выглядывая своего хозяина. Он отказывался от воды и еды, так и умерев на том месте.

Эйрик, сын Хакона, торжественно объявил, что Великий Змей теперь наш, а норвежские земли снова находятся во владении ярла. Я плохо слышал его, потому что опьянение после боя и ярость берсерка выветрились и я не мог уже думать ни о чем другом, как о своем брате, оставшемся лежать на берегу.

Я не помню, сколько там просидел. Я впал в забытье, сидел, обхватив топор. Видел, как Эйрик схватил своего брата, они похлопывали друг друга по спинам и смеялись. Эйрик развел руки в стороны, как бы желая показать младшему брату, что им удалось отвоевать. Мощный корабль Олава и его побежденный флот вокруг нас. Снова норвежское побережье оказалось в руках ярлов Трёнделага, наверно, следовало бы радоваться, но, если честно, мне было все равно. Я только сейчас понял, что обе мои руки кровоточат. Костяшки пальцев были разодраны, всё покрывали ссадины и порезы. Ко мне подошел Хальвар. Он посмотрел на море и харкнул кровью на палубу.

– Йостейн погиб. Он хорошо умер. – Он сплюнул снова. – Многие отправились сегодня к Одину.

Горе охватило меня, я чувствовал, как оно пронзило мое тело.

– Бьёрн, – произнес я. – Бьёрн тоже.

Хальвар посмотрел на меня, затем подошел к борту и что-то заметил там.

– Твой брат не умер, – сказал он. – Он едет к тебе.

Я вскочил на ноги. Хальвар показал на дрейфующие драккары, тела в воде, щиты и стрелы, и я увидел Щенка, плывшего на нашей шнеке. На носу стоял Бьёрн, с копьем в руке, помогая им отодвигать трупы на своем пути.

– Он ищет тебя, – добавил Хальвар. – Крикни ему.

Я закричал, забрался на борт корабля и поднял топор над головой. Бьёрн увидел меня. Помахал рукой и что-то прокричал мне, а я спрыгнул в воду и поплыл.